Доктор Нонна - Немачеха (сборник)

Плотная, наполненная дождевыми струями тьма, ложась на стекла, превращала их гладкость в подобие хрустальной грани: сливающиеся и разбегающиеся капли дробили отражения рекламных, фонарных, светофорных огней, точно в калейдоскопе. Когда Рита была маленькая, мама подарила ей картонную трубочку с цветными стеклышками. Сначала волшебные узоры увлекали, потом стало страшно. Мама высыпала стеклышки на ладонь – смотри, тут совсем нечего пугаться! Но маленькая Рита рассердилась, швырнула игрушку в угол, да еще и ножкой по ней топнула.

Кажется, это было еще в России. Так далеко, как будто в другой жизни, от которой в памяти не осталось почти ничего. Только вот этот калейдоскоп, да еще сугроб возле дома. В шубе, шапке, валенках и еще миллионе одежек даже стоять было неловко и тяжело, не то что двигаться. Рита плюхалась в сугроб – он казался мягким и очень холодным, даже через рейтузы. Мама поднимала девочку, отряхивала и говорила, что на снегу сидеть нельзя, что она опять простудится, и вообще это очень вредно.

Рите и сейчас иногда казалось, что она все еще сидит в том сугробе. Шуба тяжелая, неудобная, шарф кусает за подбородок, завязки шапки почему-то лезут в рот, сугроб мягкий, безопасный и очень, очень холодный.

Хотя за двадцать лет Рита, пожалуй, уже и забыла, какие они – сугробы. В Израиле снега не бывает. Если зима – значит, дождь. Такой плотный, что даже при плюс десяти кажется ледяным. Рита поежилась. Может, заехать в какое-нибудь кафе? Спросить горячего чаю – не потому что хочется именно чаю, а потому что можно сидеть, обхватив чашку, и чувствовать, как понемногу оживают заледеневшие ладони.

Руки мерзли всегда. Андрей, растирая их, всегда смеется – что за врач с холодными лапами? Раньше Рите нравилось чувствовать, как под его пальцами ладони наполняются живым теплом. Нравилось отшучиваться: руки холодные – сердце горячее. Сейчас стало все равно. Давно пора сказать – прости, дорогой, давай разойдемся, как цивилизованные люди, было и прошло – но все как-то неловко. Все-таки не один год вместе – хоть и живут порознь, но встречаются чуть не каждый день, и профессия общая, хотя Рите еще доучиваться. И не ссорятся никогда. Прямо образцово-показательная пара – как тут разойтись? Уж лучше бы поссорились!

Ладно, не надо никакого кафе, до дома осталось совсем немного. Рита пошевелила пальцами на руле. Машину подарили на двадцатилетие родители. Хотя какие они родители? Девушка привычно усмехнулась. Ну вырастили, конечно, да. Но это ведь не потому что любили – выбора не было. Ребенок – не котенок, на помойку не выбросишь. Осудят. Вот и заботились. К тому же всегда изо всех сил подчеркивали, что между ней, Ритой, и Тамар – нет никакой разницы. Тамар – квартиру и машину, значит, и Рите тоже. Правда, Тамар решила, что ее призвание – армия, приезжает редко, так что квартира собирает пыль, а машина скучает в гараже, – мстительно подумала Рита. Но это ведь ничего не меняет: поровну – значит, поровну. Вот и устроили аттракцион неслыханной щедрости. Только ведь… им ради этого рубашку последнюю с себя снимать не пришлось.

И все же, все же, все же… Если бы она, Рита, могла для них – даже не в ответ, а просто так – что-то сделать… Чтобы уже не думать: я – бесчувственная неблагодарная свинья. Но им не нужно ничего, у них все есть. Она сморгнула неожиданно набежавшую слезинку – вот еще фокусы!

Машину мягко тряхнуло. Рита резко нажала на тормоз. Неужели сбила кого-то? Но ведь дорога пуста? Или кто-то был? Такой ливень, что и не разглядишь.

Девушка выскочила из машины, огляделась и облегченно вздохнула: никого. Пустой асфальт зеркально блестел. Только… чуть сзади и ближе к обочине среди стеклянно-влажного блеска виднелась темная кучка.

Мимо равнодушно пролетали нечастые в это время машины. В мгновенно налетающем и пропадающем свете их фар Рита разглядела широко раскрытый, мутноватый, очень мертвый глаз, оскаленную пасть, судорожно вытянутые лапы… «Кошка! Господи, я ее убила!»

Дождь заливал глаза, нос, рот. Как слезы. Бегут, и не остановишь. Рита слизнула с губы каплю и удивилась – не соленая. Вместо того чтобы вернуться в машину, девушка почему-то опустилась на мокрый асфальт рядом с маленьким скорченным тельцем. Что-то тут было не так.

Преодолевая ужас, она протянула руку и коснулась мокрой, слипшейся острыми «перьями» шерсти. Под «перьями» ощущалось что-то странное, деревянно-твердое, безнадежно окоченевшее. Рита, борясь с нахлынувшей тошнотой, судорожно сглотнула. Несчастная кошка была мертва уже давно, ее сбил кто-то другой, а Рита просто зацепила колесом уже застывшее тело.

Сквозь плотный шелест ливня и шум пролетающих машин пробился слабый писк. Девушка зашарила руками по мокрому асфальту, попала в лужу, опять наткнулась на мокрые мертвые «перья». Вздрогнула, вытащила телефон – его слабого света не хватало. Писк повторился. В бардачке ведь должен быть фонарик! Рита метнулась к машине, щелкнула панелью, нащупала в нише увесистый металлический цилиндр, нажала кнопку…

В метре от мертвой кошки копошился крошечный черно-белый комочек. Пытался подняться на подгибающихся лапках, беспомощно разевал розовый ротик и плакал. Жаловался? Звал на помощь?

– Эх, малыш! – Рита сама уже чуть не плакала. – У вас тут гнездышко рядом, да? Мама ушла на промысел и не вернулась, а ты кинулся ее искать? А где твои братики и сестрички?

Она посветила вокруг – нет, никого. Подхватила тощенькое, неожиданно горячее тельце, прижала к промокшей насквозь водолазке.

– Ну что, поехали? – Рита неожиданно улыбнулась. Вот теперь у нее наконец-то есть семья. Есть кто-то, о ком ей нужно заботиться, кто без нее пропадет. – Ничего, малыш. Вместе не пропадем, да? Сейчас приедем, согреемся, поедим. Ты наверняка голодный.

Кормить-то его чем? Совсем малютка, едва глазки открылись. Нужно молока купить. И лакать он, наверное, еще не умеет.

Девушка кое-как обтерла малыша найденными в бардачке салфетками, свернула свою курточку на пассажирском сиденье, постелила туда валявшийся сзади платок – шелковый, скользкий, но сухой! – уложила в получившееся гнездышко котенка. Он снова запищал, пытаясь выбраться.

– Холодно тебе так? Эх, бедолага! Ну давай по-другому.

Рита завернула найденыша в платок, надела курточку, застегнула «молнию». Курточка была коротенькая, пояс плотно охватывал тонкую талию. Девушка сунула котенка за пазуху. Он завозился, устраиваясь поудобнее – крошечные коготки сквозь тонкую водолазку щекотно царапали кожу – но пищать сразу перестал.

– Вот так-то лучше будет, да? И тепло, и не вывалишься, – она опять улыбнулась. – Только не возись сильно, мне машину надо вести, понял? Ты же хочешь побыстрее домой?

Через несколько кварталов Рита заметила освещенную витрину небольшого магазинчика. Внутри было тепло. Немолодая продавщица подозрительно покосилась на вздувшуюся куртку. Рита не любила, когда на нее смотрели, сразу хотелось куда-нибудь спрятаться. Но беспомощный комочек за пазухой придавал уверенность. Девушка приоткрыла «молнию». Коготки опять царапнули кожу, из-за полы куртки показалось сперва крошечное ухо, потом любопытный глаз.

– Ой! – заулыбалась продавщица. – Какой маленький!

– На дороге был, – объяснила Рита. – Не бросать же. Только он, наверное, и есть-то сам еще не умеет.

Она купила рулон бумажных полотенец – тонкий шелковый платок был уже насквозь мокрый, да и водолазку можно выжимать – и бутылку молока.

Полотенца были толстые и мягкие, черно-белая шерстка перестала липнуть к тощенькому тельцу и даже слегка распушилась. Глазки у котенка еще по-младенчески голубели, а носик был наполовину черный, наполовину розовый. Пока Рита заново устраивала найденыша за пазухой, продавщица без умолку давала советы. Молоко надо обязательно водой развести, от цельного понос может быть, а еще лучше детскую смесь взять, тут за углом – она махнула куда-то в сторону – аптека, и пипетки там купить можно, сосок-то таких маленьких не бывает ведь, да?

Рита поблагодарила словоохотливую продавщицу, нашла аптеку, купила детскую смесь и пипетки. И провизорша, и уборщица пялились на нее во все глаза, но странное чувство уверенности не пропадало. Пусть глядят, если им делать нечего. А ей нужно о малыше позаботиться.

Дома Рита сбросила мокрую одежду, влезла в видавший виды махровый халат – котенок, временно ссаженный на диван, сразу запищал – и начала устраивать найденыша.

– Сперва будем мыться, да? Ты ведь в грязной луже сидел, а там микробы, у-у-у, какие злые!

Купаться малышу неожиданно понравилось. Он не только не пытался вырваться, но даже не пищал. Подхваченный под горячее пузечко, висел на ладони, подергивал спинкой и жмурился, пока Рита поливала его из душа. Обтерев малютку, девушка сунула его, чтоб не замерз, за пазуху халата. Разведя детскую смесь теплой водой, она попыталась «ребенка» накормить. Не тут-то было! Пипетка ему не понравилась сразу: твердая, холодная – фу! Клацнув по стеклу крошечными зубками раз-другой, малыш стал упрямо отворачиваться. Отчаявшись, девушка налила смесь в блюдечко, макнула в нее палец и мазнула котенка по носу. Котенок фыркнул, облизнулся, лизнул подставленный палец, потом еще раз. Палец был явно вкуснее пипетки.

Посадив упрямца возле блюдечка, Рита стала кормить малыша с пальца. Котенок жадно слизывал смесь, явно недовольный – почему так мало! Повел носиком, ткнулся в блюдце, фыркнул – и начал лакать! Сам!

Рита почувствовала, что у нее неожиданно защипало в носу. Да и в глазах, по правде говоря, тоже. Вот еще, заплакать не хватало!

– Да ты же моя умница! Надо же, как жить хочешь! И правильно. Только так и нужно.

Вздохнув с облегчением, она отыскала в шкафу электрогрелку, уложила на нее старый кашемировый свитер – получилось гнездышко. Котенок меж тем успел съесть все, что было в блюдце, зажмурился и повалился на бок, выставив надувшееся пузечко и сонно чмокая. Девушка осторожно переложила найденыша в приготовленное гнездышко.

– Эх, ты! После еды мыться полагается, а ты сразу спать! – губы сами собой расползались в глупую счастливую улыбку. – У родителей Чампи, а у меня будешь ты. Надо тебе имя придумать. И, кстати, ты девочка или мальчик? – она осторожно повернула котенка на спину. – Девочка.

Имя всплыло неожиданно:

– Ты будешь Люба! Люба моя дорогая! – Рита смахнула все-таки навернувшуюся слезинку.

– Мам, а почему у нас нет папы? – спрашивала четырехлетняя Рита.

Нет, конечно, ей не нужен был никакой папа, фу! Они все грубые, вонючие, волосатые! Просто у них с мамой как будто игра такая. В вопросы и ответы.

Лена улыбалась и прижимала дочку к себе.

– Потому что ты моя девочка. Только моя и ничья больше, да?

– Прямо как Дюймовочка?

– Гораздо лучше, чем Дюймовочка! Она была совсем маленькая, поэтому потерялась. А ты никуда не потеряешься, да? Ты моя люба!

– Я же Рита!

– Люба – потому что любимая! – в сотый раз повторяла Лена. – Люба моя дорогая!

Любой звали маму. «Рожай! – торопила она. – Чтоб я успела хоть немного с внуками понянчиться». Сама она родила Лену в тридцать восемь.

Лена все время думала, что ей здорово повезло – все получилось с первого раза. Мужчины ее пугали. Еще со школы, когда одноклассники затащили ее в пустой класс и стали лапать. Нет, ничего они ей не сделали, да и не собирались, наверное, просто буйствовали от молодой дурости. Но Лена на всю жизнь запомнила мерзкие жадные руки и жуткое обессиливающее чувство полной беспомощности. Какие уж тут «внуки»! Чтобы мама могла порадоваться «внукам» – хотя бы одному! – без этих грубых, вонючих, отвратительных тварей не обойтись. Нельзя же родить от ангела небесного! То есть Лена-то и рада бы – но где ж взять ангела?

Да и не-ангела тоже. Вроде бы затащить в постель кого-то мужского пола не так и сложно – достаточно сначала слегка подпоить. Но пьяное зачатие… Спаси и сохрани от такого ужаса!

С Богданом она познакомилась на дне рождения у бывшей школьной подруги. Он оказался в компании случайно и привлек Ленино внимание тем, что пил только минералку – мол, за рулем, и еще куда-то ехать нужно. Вспомнив советы опытных подруг, она напросилась к нему в машину и ухитрилась заполучить номер телефона. Через неделю, выпросив у однокурсницы ключ от комнаты в общежитии, Лена собрала все свое мужество и позвонила, придумав какую-то дурацкую просьбу – кажется, помочь повесить книжные полки. Как ни странно, Богдан не только ее вспомнил, но и в помощи не отказал.