Наталья Нестерова - Немного волшебства

Он не мог отбросить руку ласкающей его девушки. Это было бы грубо и неделикатно. Да и «котик» проснулся-таки, попросился к «кошечке»… У него с Раей явно вчера уже было. Одним разом больше, одним меньше – на наказание не влияет, так почему отказываться? Миша повернулся на спину и притянул к себе девушку…

– Ах, какой ты прекрасный! – благодарно сказала Рая, отдышавшись. – Такой нежный, будто мы в первый раз с тобой «этим» занимаемся.

«В трезвой памяти действительно первый», – подумал Миша, а вслух сказал:

– Польщен. Рад, что вам понравилось.

– «Вам»? О господи! Я совершенно забыла! Опять! Миша! Какой нынче год и месяц?

Выслушав ответ – май две тысячи пятого года, – Рая застонала и повелела:

– Вставай, пойдем завтракать, нам предстоит серьезный разговор. И посмотри в окно на майскую погоду.

«Ишь, раскомандовалась! – мысленно возмутился Миша. – Ведет себя как дома!»

– Пока я умоюсь, – продолжала распоряжаться Рая, – пройдись по квартире. Обрати внимание на стопку газет на столе, прочитай даты.

К своему изумлению, Миша обнаружил в квартире брата кучу своих вещей – одежду, белье, книги… Такое впечатление, что он переехал сюда… Газеты и вовсе представляли собой какой-то розыгрыш. Кому и зачем взбрело в голову выпускать периодику с датами почти на год вперед? Миша подошел к окну. Погода резко поменялась. Еще вчера была жаркая весна, но ударил мороз, за ночь листва облетела, выпал снег, намело сугробы. Глобальное потепление, что и говорить. Хорошо, коммунальные службы подсуетились, дали в квартиры тепло. Этот год войдет в историю метеонаблюдений. В их местности до начала июня случаются заморозки, но сугробы в мае – явный феномен.

Газеты Рая покупала каждый день. Во-первых, они были одним из аргументов убежавшего для Миши времени. Во-вторых, он их затем просматривал, чтобы быть в курсе событий, улетучившихся из его памяти.

Даже не спрашивая Мишу, в какую точку прошлого его отнесло, Рая знала, по смущенным бегающим глазкам Миши видела – он проснулся в периоде, когда между ними еще ничего не было. А она к нему полчаса назад по-семейному приставала! Возбуждала, заигрывала! Как шлюха! Он ее неизбежно принял за развратную особу. Ничего, сейчас Миша узнает такое, что ему не до морально-нравственных оценок будет! Но сначала покормить завтраком, по утрам он страшно голоден, за пятерых питается. И при этом худеет!

Миша уплетал бутерброды и омлет за обе щеки. Сам себе удивлялся – аппетит зверский, как в молодости. Рая потягивала кофе и смотрела на Мишу не с девичьей, а с какой-то глубокой, мудро-бабьей жалостью.

«Себя бы пожалела, – подумал он. – Наверное, рассчитывает на продолжение отношений, выйти замуж и прочее. Сильно ошибается».

Он вытер руки салфеткой, залпом выпил кофе, поставил чашку на стол, глубоко вздохнул, придал лицу наиболее возможное отеческое выражение и заговорил:

– Рая, милая! Я благодарен судьбе за то, что она подарила мне минуты близости с вами. К сожалению, обстоятельства моей жизни…

– Ты их не знаешь, – перебила Рая.

– Простите?

– Сейчас ты не можешь вспомнить, с какого бодуна оказался со мной в одной постели.

– Ну, в общем-то, – заюлил Миша.

– Хотя бы как женщина я тебе нравлюсь? – с надрывом воскликнула Рая.

– Очень! – быстро ответил Миша, которому в голову еще не приходило задать себе подобный вопрос.

– Мишенька! Мы давно любим друг друга и живем вместе.

– Что-что? – Он вскинул брови и с опаской посмотрел на Раю, которая начала бредить.

– Слушай меня внимательно! Не перебивай, какими бы странными тебе ни казались мои речи. Мы с тобой любим друг друга – это главное! А в частности…

Потребовалось два часа, чтобы Миша поверил в частности. Да и небезоговорочно поверил. Кто такое с ходу примет? Но факты свидетельствовали, что в его мозгу произошло отключение на много месяцев. Как их перенесла Татьяна? В данном своем состоянии Михаил вовсе не собирался бросать жену.

Они поехали в институт. Миша убедился, что время, минуя его сознание и память, унеслось вперед. Благо, что научные и педагогические обязанности Миши не менялись последние пять лет. Вместо вводной лекции спецкурса он читал середину. Студенты да и коллеги ничего предосудительного не заметили.

Но самому Мише после работы отчаянно хотелось домой, к Тане! Рая же буквально за руку, как на аркане потянула его в квартиру брата. Где ему предстояло… Леший! Почему он должен против воли по чужим углам или одалживаясь у родственников скитаться? С девицей, которая нисколько его не интересует! Ну, переглядывались, перемаргивались. Он ее приобнял, она к его груди припала. Целовались в темном переулке. Что теперь, ломать-крушить жизнь? Ради чего?

– Послушайте, Рая, – сказал он твердо девушке, которая готовила ужин, – нам нужно серьезно поговорить! Пойдемте в комнату. И снимите кухонный фартук, пожалуйста.

Этот фартук, деталь домашнего быта, особенно его раздражал. Как будто они женаты сто лет!

Рая безошибочно почувствовала, что он собирается ей сказать. Уйти! Вернуться к своей железной мымре! В этих стенах Рая никогда не видела Михаила холодно-отстраненным. А прежде, в других стенах – на кафедре – множество раз. Она и полюбила его таким – взрослым, мужественным, ироничным и недоступным. С него можно было лепить скульптуры! Натурщик для античной фигуры веселого мудреца – вот кем был Миша. И оставался. И собирался ее бросить.

Страх потери сработал как мощный детонатор. Рая чуть не обезумела от взрыва любви к Мише. Повисла у него на шее, не давала слова сказать, твердила о своей любви, угрожала самоубийством, пересказывала ласковые слова, которые ей Миша… Господи, так недавно! Десять дней назад говорил!

Девушка билась в истерике у него на груди. Мише ничего другого не оставалось, как утешить ее, проглотить заготовленные прощальные речи. Не бросать же человека на грани суицида!

– Ты не уйдешь? Не уйдешь? – твердила Рая.

– Нет, – вынужденно ответил Михаил. – Не уйду.

– Сейчас мы пойдем ужинать?

– Пойдем. – Миша отлепил от себя Раю. – Что в меню?

– Макароны по-флотски плюс икра заморская, кабачковая магазинная.

– Великолепно. Накрывай на стол, я сейчас подойду.

– Миша, ты правда со мной останешься?

– От макарон по-флотски меня не может увести даже соблазн в виде золотого запаса страны.

Когда Рая, оглядываясь, всматриваясь в Мишины глаза, пытаясь понять их выражение (он в ответ дурашливо улыбался), ушла-таки на кухню, он подскочил к телефону. Набрал свой домашний номер. Никто не ответил. Набрал номер сотового телефона жены.

– Слушаю, – неестественным, сдавленным голосом ответила Татьяна.

– Что у тебя с горлом?

– Маска на лице, я в косметическом салоне. Миша, это ты?

– Твой законный супруг, – по-дурацки, униженно проблеял Миша.

– И чего тебе, «законный», надо?

– Танюша! Обстоятельства последнего времени могли ввести тебя в заблуждение…

– Не надо про обстоятельства! Квартиры ты не получишь! Как раскатали губы, так и закатайте! Понял?

– Квартирный вопрос, как сказал классик, нас испортил, но я…

– На мою работу намекаешь? Которая тебя десять лет кормила, позволяла на лаврах почивать?

– Таня, я не это имел в виду! В наших отношениях никогда не было вульгарного – кто сколько в копилку бросил. Не деньгами измеряется человеческое…

– Кто бы говорил! – Таня на секунду замолчала, явно выслушивая чьи-то речи. И продолжила: – Мне сейчас вредно мышцами лица двигать. Быстро формулируй, чего тебе надо.

– Только тебя.

– Чего?

В комнату вошла Рая, сказала, что ужин готов, и настороженно спросила:

– Миша, с кем ты разговариваешь?

Он удивился сам себе. Почему-то вдруг струсил, откуда-то выскочило и было произнесено в телефонный микрофон:

– До свидания, Петр Вениаминович! – Так звали заведующего кафедрой. – Желаю здравствовать! – И положил трубку.

На другом конце Таня, получив это послание, мгновенно и точно расшифровав его – любовница застукала Мишу, – будто удар спицы получила в ухо, дернулась болезненно.

– Сволочь! – сказала Таня, нажимая на кнопку «отбой». – Это я не вам, – подставила она лицо косметологу. – Продолжайте.

Есть женщины – как, например, Татьяна, – для которых бурные рыдания служат средством понижения градуса страданий. Наревелась – и легче стало, отодвинула от себя горе, посмотрела на него со стороны и поняла: еще не конец света.

Раечка была совершенно иной. Для нее взрыв эмоций, рыдания и истерики – точно подзарядка батареи, залог длительных переживаний. «Если я так убивалась из-за Мишиной хвори, – рассуждала она, – значит, безумно люблю и обязана сражаться за свою любовь». Она не хотела повторения однажды пережитого страха потерять Мишу, это как второй раз опустить руку в кипяток – кому приятно? Раечка настроилась на борьбу до последней капли крови. И этим объяснялось ее долготерпение, ведь не каждый осилит – просыпаться утром и видеть обескураженное лицо любимого, который не знает, каким ветром его занесло в твою постель.

Версия с последствиями клинической смерти давала трещины. Рая призналась Михаилу, что влила в него, бесчувственного, снадобье, взятое у родной тетки. А сама тетка пропала, как в воду канула, найти не могут и спросить не у кого.

– Что за чушь! – скривился Миша. – Вы хотите сказать, что напоили меня какой-то гадостью? Отравили?

– Не говори мне «вы»! – Миша всё время путался. – Ты умирал! Врачи сказали – никаких надежд. Я была в отчаянии! Возможно, если бы не то средство, тебя бы давно не было в живых!

– Хорошо, допустим, оно повлияло на мою память. Потому что чертовщина, которая длится сегодня с утра, никакими разумными причинами объясниться не может. Но что именно это было? У вас оно осталось? Нужно сделать анализ, выяснить состав.

– Нет, – помотала головой Рая, – выбросила банку.

– Премного благодарен!

– Злишься на меня? Дорогой, ведь ты любишь меня! Сейчас тебе докажу! Вот, читай!

Рая протянула ему листочки со стишками. Написаны определенно его рукой, и дата (из будущего) стоит. Он посвящал (посвятит?) их Рае. Стишки были весьма фривольными и не оставляли сомнения в характере их (прошлых? будущих? чёрт не разберется!) отношений.

Несколько раз Миша настаивал, что должен вернуться домой, удостовериться в реальности Раиных слов. Она тянулась за ним следом. Приходили в отсутствие Татьяны, Миша открывал дверь своим ключом и находил подтверждения тому, что здесь больше не живет. На кухне висел большой календарь, на котором Таня имела обыкновение в начале месяца делать памятки о днях рождения родных и знакомых. Обводила ручкой дату и писала поверх «Д.Р. Коли» или «Д.Р. соседки Вали», чтобы с утра позвонить и поздравить. По календарю получалось, что справили день рождения уже мартовские именинники, а в сознании Михаила и сентябрь не наступил. Он понуро уходил из дома, ведомый под руку Раей, утешавшей и успокаивающей его.

Татьяне после их визитов казалось – будто запах какой-то посторонний в квартире, шкаф почему-то открыт, коврик у порога сдвинут. Но это были мелочи, которым усталый человек не придает значения.

Рая не уследила. Точнее – проспала, не услышала, как Миша утром встал и удрал из квартиры. А для него всё было привычно и в новинку одновременно: проснулся, ужаснулся, прислушался к себе – никакой головной боли или других признаков похмелья. На трезвую голову согрешил? Идиот!

Ему было невдомек, что отстал от жизни на два года. Молодильное средство набирало силу, и теперь ему было не сорок девять, а только-только исполнилось сорок семь. Он хорошо помнил, как отмечали день рождения неделю назад, а сегодня они с Татьяной собрались ехать в Москву к дочери, провести с ней выходные. И надо же! Связался с девицей, притащил ее к брату. А куда Славка-то делся?

Миша тихо встал. Где его одежда? Не наблюдается. На стуле чужие вещи. Брата? Ладно, потом разберемся, а пока позаимствуем. Великовато, значит, брюки и свитер Славы. Не заглядывая в ванную и туалет (вдруг девица проснется, объясняйся с ней), Миша рванул к выходу.

На улице он мгновенно замерз. Что за чудеса с погодой? Впору куртку надевать. Но резким изменением климата, а также отсутствием листвы на деревьях и кустах, зеленой травы Миша не особо озадачился. Сильно нервничал перед разговором с женой, сочинял легенду.

Татьяна пила на кухне чай, когда услышала, как повернулся ключ в замке, открылась и захлопнулась входная дверь, а через несколько секунд на пороге возник Миша. Дрожащий от холода, взлохмаченный и заметно подтянувшийся, помолодевший. «На пользу ему любовные упражнения с аспиранткой», – с досадой подумала Таня.