Дэ Дина - Ненависть или Нежность

– Как мило, – приподняла я бровь.

Перебросившись еще несколькими фразами, мы замолчали. Разговор зашел в тупик. Я включила музыку и не спеша попивала вино. Вскоре вернулись мужчины.

– Заскучали? – весело спросил Глеб, падая на диван рядом со мной.

Я красноречиво посмотрела на мужчину. Тихо засмеявшись, тот приобнял меня. Руслан тем временем присел на подлокотник кресла, где сидела Алена, и, хитро прищурившись, проговорил:

– У меня есть предложение.

Начало мне уже не понравилось, и я слегка напряглась.

– Рус, обычно все твои идеи заканчиваются плачевно. Может, не надо, – со смехом проговорил Глеб.

– На этот раз всё мирно, без криминала, – успокаивающе поднял руки Поляков-младший.

– Ну не томи уже! – усмехнулся Глеб, поглаживая мою коленку.

– Мы поиграем в «Правда или действие».

После слов Руслана возникла короткая пауза.

– Ты бы еще в бутылочку предложил сыграть, – заржал Глеб.

Алена воодушевилась.

– А я «за»! Обожаю эту игру!

Руслан смотрел на меня. Всё это он затеял ради меня. Что ж, я в игре.

Я повернулась к Глебу.

– Это даже интересно. Принеси еще вина.

Глеб покачал головой и, встав с дивана, с улыбкой проговорил:

– Ну тогда прошу к столу.

Я бросила взгляд на Руслана. Предвкушение мелькнуло в его глазах. У него припрятан какой-то козырь?

Глеб принес еще одну бутылку вина и наполнил наши с Аленой бокалы. Плеснув себе и Руслану виски, он присел за стол.

– А теперь объясните мне правила.

– На самом деле всё просто, – зачастила Алена. – Каждый участник по очереди выбирает, будет он говорить правду или исполнять желание.

– И всё? – разочарованно протянул Глеб.

– Эта игра может превратиться в самый ужасный сон, если постараться, – вкрадчиво проговорил Руслан, глядя на меня исподлобья.

Я медленно отпила вина. Меня не испугать ночными кошмарами.

– Ну хорошо, кто начнет? – потирая руки, спросил Глеб.

– Если нет желающих, давайте начну я, – вызвался Глеб, обведя нас взглядом.

– Вопросы будем задавать по очереди. Пусть Алиса спрашивает, – подхватила игру Алена. От выпитого вина ее глаза начали поблескивать.

Я усмехнулась и, повернувшись к Глебу, торжественно спросила:

– Правда или действие?

– Правда, – коротко ответил Глеб, глядя мне в глаза.

– Окей…

Я задумалась. Что бы такого спросить, чтобы было провокационно и в то же время не испортило всем настроение…

– У тебя был секс втроем?

Я игриво приподняла брови, ожидая ответа. Алена, прикрыв рот ладошкой, захихикала. Руслан лишь снисходительно усмехнулся. Не удивлюсь, если у него и вшестером было…

– Конечно, был, лиса, – улыбнулся Глеб. – Мне тридцать восемь. Я много чего попробовал в своей жизни.

– И как? – заинтересовалась я.

– Я тебе потом расскажу, – вкрадчивым голосом пообещал мужчина.

Руслан прервал наш диалог.

– Так, теперь Глеб задает вопрос Алене.

Девушка выбрала действие. Глеб завис на несколько секунд.

– Спой нам что-нибудь.

Алена зарделась, но все же напела нам отрывок популярной песни приятным мелодичным голосом.

Мы дружно похлопали. Алкогольные напитки сделали свое дело. Неловкость и напряжение пропали. Даже Алена стала чувствовать себя смелее и раскрепощеннее. Поэтому, когда настал ее черед задавать вопрос Руслану, она долго не думала.

– Ты любил когда-нибудь?

В Деда Мороза она, наверное, тоже верит.

Руслан криво усмехнулся и посмотрел на девушку.

– Нет.

И почему я не удивлена?

– Вообще? Даже в школе? – не поверила Алена.

– В школе меня интересовали более приземленные вещи, – цинично заявил Поляков-младший.

Глеб только усмехнулся. Уверена, в юности они с братом покуролесили на славу.

Руслан повернулся ко мне. Его взгляд похолодел, напускная легкость пропала. Дальше был его ход.

– Правда или действие?

Руслан брал меня на «слабо», бросал вызов.

Я решительно поставила бокал с вином на стол.

– Правда.

Посмотрим, что он раскопал обо мне.

Мой ответ не разочаровал Руслана. Он подобрался и впился в меня взглядом.

– Правда, что твой отец зарезал жену, а потом прикончил себя?

– Рус! – в бешенстве взревел Глеб.

Но Руслан не слышал его, он смотрел мне в глаза и ждал ответа.

Кровь заморозилась в моих жилах. Колючая проволока стянула сердце. Перед глазами всплыла картинка из детства, где мой отец стоит посреди кухни с окровавленным ножом, а возле его ног захлебывается кровью мама. Будто не прошло с тех пор тринадцати лет… Я помнила каждую мелочь, каждую деталь. Этим ножом мама нарезала хлеб, чтобы сделать мне бутерброд. На столе еще оставались крошки. Этот стол с хлебными крошками снится мне до сих пор.

Я подняла глаза на Руслана и непослушными губами выговорила:

– Правда.

Только отец не прикончил себя, его убил отчим. Но это навсегда останется со мной.

Ноздри Руслана дернулись. Он почуял кровь. Он нащупал мое слабое место. Хищники никогда не жалеют свою добычу, они ее добивают.

Глеб подскочил к своему брату и, схватив его за грудки, поднял со стула.

– Какого хрена?!

Руслан оттолкнул Глеба и с яростью прорычал:

– Она не та, за кого себя выдает. Раскрой уже глаза!

– Убирайся! – тяжело дыша, процедил Глеб.

Руслан сверкнул глазами.

– Когда ты остынешь, мы поговорим, – зло бросил он и, полоснув меня ненавидящим взглядом, направился к выходу. Алена посеменила за ним.

Я продолжала сидеть на стуле, неестественно выпрямив спину. Бокал с вином треснул в моей побелевшей руке.

Глеб подошел ко мне и аккуратно забрал из руки фужер.

– Лисаааа… – тихо позвал он.

Я подняла голову и посмотрела на мужчину. В серых глазах я увидела сочувствие.

– Не смей жалеть меня, – бесцветным голосом сказала я.

– Жалость – это не про меня, – горько усмехнулся Глеб. – Всё гораздо хуже. Похоже, я влюбился в тебя, как пацан.

Меня начал разбирать нервный смех. В какой-нибудь другой реальности я была бы рада услышать эти слова от Глеба. В том несуществующем мире мы были бы обычной парой. И я была бы счастлива и влюблена. Где-то глубоко внутри заныло, заворочалось ершистое, колючее, спящее…

– Это пройдет, – безжизненно проговорила я, вставая со стула.

Глеб схватил меня за плечи и слегка встряхнул.

– Я просто так слов на ветер не бросаю, Алиса, – почти зло отчеканил он, глядя мне в глаза.

В непривычно серьезных глазах Глеба я видела, как ему тяжело. Нелегко осознавать, что ты уже не принадлежишь себе целиком. Теперь частичка тебя в руках другого. Это пытка.

Я смотрела на мужчину и думала о том, каково это быть с ним. По-настоящему. Просыпаться вместе каждое утро, ссориться по пустякам, готовить ему завтрак, переживать, если он задерживается на работе, смущаясь, признаваться в любви…

Что я могла дать Глебу взамен? Ничего. У меня ничего не было за душой. Только ночные кошмары, изуродованное сердце и снежная пустыня внутри. Вряд ли Глеб сможет принять меня такой. Он захочет переделать меня, исправить, насильно заставить радоваться жизни и любить его.

Нет.

– Пойдем в спальню, – ровно проговорила я, погладив мужчину по щеке.

Глеб пристально смотрел на меня. Не такой реакции на свое признание он ожидал.

– Иди. Я подойду позже, – мрачно сказал он.

Я равнодушно пожала плечами и пошла в спальню. Закрывшись в ванной комнате, я позвонила своему отчиму. Он единственный, кто принимал меня такой, какая я есть – исковерканной, убогой, обезображенной изнутри. Потому что и сам мало напоминал человека.

– Ты любил маму? – спросила я, услышав сухой голос Николая.

– Ты там напилась что ли? – подозрительно протянул отчим.

Судорожно сжимая телефон в руке, я медленно сползла на пол.

– Просто ответь мне.

– Это всего лишь слова. От них нет толку, – отрывисто проронил Николай.

– А в чем есть смысл? В поступках? – глубоко внутри заклокотал истерический смех.

– Да.

– А о чем говорят твои поступки?

Я словно сорвала кровоточащую болячку, которую годами прятала под пластырем, задабривала целебными мазями. Только она не заживала. Тринадцать долбаных лет…

Я завороженно вслушивалась в молчание по ту сторону трубки. Отчим молчал всегда. Молчал, когда мать со смехом обнимала его и признавалась ему в любви. Молчал, когда она плакала, доведенная его равнодушием. Отчим не проронил ни слова, когда застал на кухне моего отца с ножом. К тому времени мать уже была мертва.

В тот день Николай молча подошел к обезумевшему мужчине, взял у него из рук нож и, не проронив ни звука, коротким сдержанным движением полоснул по горлу убийцы. Отчим зарезал моего отца у меня на глазах. Он знал, что я всё видела. Он хотел, чтобы я видела. Это был единственный способ доказать, что он любил ее…

Помолчав, отчим жёстко отрезал:

– Единственный человек, которого я любил, мертв. Теперь все мои поступки руководствуются чувствами прямо противоположными.

Невидящим взглядом я уставилась в блестящую кафельную стену. Годами копившиеся слезы комом застряли в груди. Каждый вздох причинял острую боль. Но глаза оставались сухими. Слишком долго я убеждала себя в своей силе.

– А за что ты МЕНЯ наказываешь?

Я не узнавала своего голоса. Яростный, кипящий, клокочущий. Я готова была крушить и ломать всё вокруг. Ради чего всё это? За что? Я уже не поверну время вспять. Я не излечу своих ран. Я навсегда останусь уродом. Но мне нужно было понять. За что со мной так?

Почему никто не пожалел ту двенадцатилетнюю девочку, не подумал о ней? Почему отчим взвалил на меня этот груз и выбрал в качестве немого свидетеля своей мести? Почему он продолжал выворачивать меня и после этого? Вмешивал в свои темные делишки, превращал в бездушную суку… За то, что мамы нет, а я есть?

Николай равнодушно ответил:

– Тебе нужно было кого-то ненавидеть. Это стало твоей точкой опоры. Иначе ты бы сломалась.

Опережая слезы, наружу вырвался смех.

– То есть все эти годы ты спасал меня? Занимался долбанным психоанализом? Как же я тебя ненавижу!

Последнюю фразу я прошипела сквозь слезы. Они не приносили облегчения, они опустошали. Я сбросила звонок и отшвырнула от себя телефон.

Сжавшись на полу, я обняла себя за колени и уткнулась лицом в джинсы. Стараясь не двигаться, я убаюкивала разрывающую боль внутри. Я потеряла счет времени.

Очнулась я от стука в дверь.

– Алиса, открой! – обеспокоенно позвал меня Глеб.

Я выпрямилась и провела рукой по уже высохшему лицу. Придерживаясь за стену, я встала. Мне показалось, что за эти минуты я постарела на пару десятков лет. Я бросила взгляд в зеркало и даже удивилась, что оттуда на меня осмотрела всё та же осунувшаяся двадцатипятилетняя девушка.

Я вышла из ванной. Глеб перегородил мне путь. Он обхватил меня руками и, наклонившись, уперся лбом в мой лоб.

– Лиса… – выдохнул мужчина, в его серых глазах плескалась горечь.

Внутри нестерпимо заныло, защипало. Я отгородилась ресницами. Мои ладони безвольно легли на мужскую грудь.

– Посмотри на меня, – прошептал Глеб.

Дрогнув, я открыла глаза. На усталом мужском лице проступила щетина, под глазами пролегли тени, губы болезненно изогнулись.

В сердце плеснуло и отхлынуло незнакомое тягостное чувство, оставив после себя ледяной ожог. Кончиками пальцев я несмело, словно слепая, коснулась колючей щеки. Тяжело вздохнув, Глеб накрыл мою руку большой ладонью и прижал к себе крепче.

Нахмурив лоб, словно ему причиняло боль каждое произнесенное слово, Глеб начал тихо говорить:

– Мне неважно, что было в твоем прошлом. Я просто хочу быть рядом. С тобой мне одновременно и хорошо, и тяжело… Странное чувство, незнакомое… Смотрю в твои глаза и понимаю, что не в моих силах уже что-то изменить… Наверное, я влип…

Я вслушивалась в взволнованный мужской голос, а внутри бушевало неспокойное море, билось волнами о скалы, размывая границы моего мира.

Глеб обхватил ладонями мое лицо, с тоской вглядываясь в глаза.

– Скажи что-нибудь…

Что же ты делаешь, дурак… Нет ничего. Ты всё придумал. И держишься ты не за меня, а за то чувство, что раздирает тебя изнутри. Остро-сладкое, едкое, зубатое…

Я сглотнула. Игра всё еще продолжается. Краска на моей маске потрескалась, но я доиграю свою роль. Потому что ничего больше у меня нет. Я нуждаюсь в тебе больше, чем ты во мне, Глеб. Ты вдыхаешь жизнь в мой образ. Ты делаешь меня настоящей. На время.

Я смотрюсь в серые глаза, как в бесконечный зеркальный коридор. Очень легко потеряться.

– Ты мне нужен, – слова вылетают свободно. Обманываться несложно.

Я чувствовала, как подрагивали мужские губы, прижавшиеся ко мне в поцелуе. Горячие руки были торопливы и нежны одновременно. Дыхание слишком быстро сбилось. Лихорадочный шепот лишал воли.