— Как! — Аника задохнулся от гнева, — Он это сделал?

Настя расплакалась. Аника вскипел:

— Ах ты, мразь, он протянул Митяю палку, у него было огромное желание вытащить его, чтобы задушить собственными руками, — я до тебя сейчас доберусь!

Митяй тянулся к березе. До конца обломка оставались считанные миллиметры, он почти касался пальцами дерева. Раздался то ли стон, то ли вздох, трясина охнула, и голова Митяя резко скрылась под ряской. Пузыри воздуха лопались, поднимаясь на поверхность.

— Нееет! — Аника кричал, в бессилии сжав кулаки. — Нет! Это слишком легко для него! Я должен достать эту тварь! — он рванулся к трясине.

Настя вцепилась ему в руку.

— Стой, Аника, пожалуйста, стой! — Кричала она сквозь слезы.

— Гиблое место! — старуха покачала головой, — нечего соваться, куда не следует. Вот, ваши вещи, — она протянула котомку. Икона там. Ты не плачь, милая, не плачь, — она утешала Настю, — бог он не в силе, а в правде, а она на твоей стороне. Ты видишь, обидчика твоего господь покарал, ждет его суд страшный, на нем он за тебя ответит, а ты забудь, не было ничего. Так легче, поверь мне. Вон, какой богатырь за тобой стоит, — она подмигнула, кивнув на Анику, — ты держись его, он — настоящий.


Аника подошел и обнял Настю, прижав её к себе. Хриплым, сорванным голосом она прошептала:

— Они сказали, что убили тебя. Я жить не хотела…

— Я боялся, что тебя убили. Я и предположить не мог, что с тобой случится то, что случилось, прости меня, если сможешь. Спасибо господу, что ты жива, — это главное.

Неведомо откуда взявшийся Захар водрузил на плечо Василия, до сих пор не пришедшего в себя, и понес его в глубь леса. Старуха спросила:

— Куда ты его, Захарка!

— Занесу поглубже, бабаня, мы чай не душегубы какие, очнется, бог даст — выберется, а нет — туда ему лиходею и дорога.

Аника поклонился в ноги старухе:

— Спасибо тебе, добрая душа, не знаю, как бы мы без тебя…

— Полно, голубь, ступайте, по дороге верст десять до Мурома, а там уж как бог даст.

Аника обнял Настю за плечи и, вскинув котомку на плечо, направился с ней в сторону дороги.

— Счастливо вам, голуби. — Старуха повернулась и запрыгала по кочкам к избе.

* * *

Четвертые сутки Аника с Настей ехали в дилижансе по Сибирскому тракту. Аника каждый раз вскипал, когда видел синяки на её запястьях и шее, которые она пыталась прикрыть косой и рукавами. Взгляд побитого щенка, который не понимает, за что наказан, но со страхом и надеждой вглядывается в глаза хозяину, каким она смотрела на него, переворачивал все в его душе. Она упорно молчала, а он не знал, что сказать, как успокоить её. Она прятала взгляд, а он отводил глаза всякий раз, когда случайно встречался с её глазами. По-прежнему менялись попутчики, но их по-прежнему не узнавали и не досматривали, не смотря на обилие расклеенных розыскных объявлений. Пермь встретила их проливным летним дождем, и Аника повлек за собой Настю к ближайшей придорожной гостинице. Впервые за четыре дня он заговорил с ней:

— Нам надо отдохнуть и выспаться. Денег у нас немного, на два отдельных номера никак не хватит. Ты не будешь против того, чтобы мы остановились в одном номере?

Настя подняла на него свои большие печальные серые глаза:

— Нет, — и, немного помолчав, добавила, — знаешь, а я и не заметила, что мы перешли на «ты»…

— Ты против?

— Нет. Я хочу сказать тебе, что очень рада. Рада, что мы перешли на «ты», рада, что ты жив, рада, что ты рядом. Я так рада… и прости меня, если сможешь. Прости, что так случилось.

Аника обнял её и прижал к себе. Хотелось что-то сказать, но слов совсем не было. Он устроился на диванчике в номере, уступив Насте кровать:

— Надо выспаться и завтра ехать дальше. Надолго останавливаться нельзя, нас ищут и могут узнать. Ложись, Настя…


Спустя несколько минут, он уже спал мертвым сном. Настя тихонько встала с кровати и подошла к столику у дивана. Худое перо и совсем немного чернил, очень плохая бумага — сейчас это её уже не волновало. Она присела и стала писать:

«Аника. Дорогой мой Аника. Я пишу эти строки, зная, что никогда больше не увижу тебя. Я благодарю бога за то, что ты остался жив. За то, что он дал мне счастье знать тебя, быть с тобой хотя бы короткое время. За возможность слышать твой голос, видеть твою улыбку, чувствовать тепло твоих рук. После того, что со мной произошло, я не могу быть достойной тебя. И я не могу больше подвергать тебя такой опасности, я просто больше не смогу пережить ощущения, что тебя нет на этой земле. Ты — замечательный: сильный, добрый, нежный. Ты просто изумительный. Прости меня, пожалуйста. Никогда та грязь, в которой меня вываляли, не коснется тебя. Я закончу то, что должна закончить и просто исчезну из этого мира. Пойми меня, хороший мой, и прости. Помни, что Настя любит тебя всем своим сердцем, любит искренне и навсегда. Никогда у меня не будет другой любви.

Прощай. Твоя непутевая Настя».

Она тихо вытащила из котомки образ, завернутый в тряпицу, и выскользнула из номера на улицу. Тремя часами позже, она стояла перед воротами Успенского женского монастыря. Перекрестившись, Настя постучалась в ворота, которые открылись, словно ждали её, и скользнула внутрь.


Аника проснулся от тревожного ощущения звенящей тишины. Открыв глаза, он несколько минут лежал на диване, пытаясь понять, где он и почему спит в такой неудобной позе. Шея затекла, потому что подушка ночью упала на пол, несоответствие размера тела и дивана давали большие неудобства.

— Настя.

Ответом была тишина.

— Настя!

Аника сел на диванчике. Взгляд упал на записку на столе. Сердце сжалось в дурном предчувствии. Он взял листок и пробежал строчки глазами:

— Нет! Настя! Нет!

Аника схватил котомку. Деньги и вещи не тронуты, нет только образа. Куда она могла пойти! Он рванулся к выходу. Перескакивая через ступеньку, он мчался к входу, где стоял колоритный швейцар.

— Не так быстро, господин Тулье!

Четверо солидных господ, взявшись из ниоткуда, окружили его перед выходом:

— Не сопротивляйтесь, вас узнал хозяин гостиницы, вы в розыске, а мы всего лишь приглашаем вас для небольшой безобидной беседы.

— Кто вы и в чем дело, — Аника нутром чуял, что беседа будет длительной и не такой безобидной, как было обещано.

— Одна очень важная особа хочет видеть вас!

Сопротивляться было не с руки — в гостинице было полно народу и мысли Аники были заняты только Настей. Его вывели и усадили в карету с гербами. Всю дорогу они ехали молча, и только когда выехали за город, Аника спросил:

— Куда мы едем?

Один из его стражей усмехнулся:

— Что страшно?

— Полно, если бы вы хотели меня убить, вы бы это сделали, когда я спал в номере, я нужен вам за чем-то другим, только вот зачем?

— Убить? Оставьте, вы прямо выдумщик! Терпение, друг мой, терпение — вы все узнаете.

Карета въехала во двор усадьбы. Анику провели в кабинет.

— Ждите здесь, с вами хотят говорить.

Аника сел на стул. Большие напольные часы пробили десять. Дверь тихонько скрипнула, послышался шорох платья и две нежные женские руки закрыли ему глаза. Он мучительно пытался догадаться, кто эта женщина. Не желая ставить себя в глупое положение, он молча взял её руки в свои и, открыв глаза, повернулся. Красивая темноволосая дама в темном домашнем платье сияла белоснежной улыбкой. Её лучистые голубые глаза смотрели на него задорно и интригующе. Аника оторопел:

— Варвара!

— Смотри-ка ты! Узнал. Неужто я не изменилась совсем? Это раньше я была просто Варварой, а теперь госпожа Стасова Варвара Андреевна, супруга …

— Я понял. Теперь я понимаю, откуда эти четверо, хоть и ряжены в штатские костюмы, да только обывателями их никак не назовешь, выправка чувствуется. Ваш супруг, Варвара Андреевна, большой человек, под его началом вся тайная полиция государства. Чем же его привлекла моя скромная персона?

— Мы здесь на отдыхе, вернее на вынужденном отдыхе, по приказу государя, это имение моего мужа. Не так давно, еще в Петербурге, я слышала его разговор с великим князем. Тот называл твою фамилию и просил организовать твои поиски, будто бы ты похитил раритет, принадлежащий князю. Однако официального дела заводить было не велено. Я естественно в этот бред о том, что ты стал вором, не поверила и пропустила мимо ушей, но вчера мужу сообщили о том, что ты в городе, в гостинице, как вообще ты мог зарегистрироваться под своей фамилией?! Он отдал приказ следить за тобой, если бы не Константин Федорович…

— Это тот здоровенный усатый тип, что затолкал меня в карету?

— Да, он у меня в неоплатном долгу, — она расхохоталась, — я подруга его жены и подруга его любовницы, иногда мне приходится делать так, чтобы первая не догадывалась о существовании второй. Он, бедняжка страшно запутался и мне его жаль, он спасается от всей этой кутерьмы только на службе. В общем, я выкрала тебя раньше, чем тебя должны были арестовать.

— Боже, подумать только, ты спасаешь меня…но зачем тебе это?


Варвара присела на стул рядом:

— Если честно, я и сама не знаю. Я просто не могу забыть тебя, и, узнав, что ты здесь, безумно захотела тебя увидеть. Я придумала план — спрятать тебя здесь — отличный вариант. Кто будет искать тебя здесь? Пойдем со мной. — Она потянула его за руку, длинный коридор заканчивался лестницей:

— Вот сюда, вверх по пролету, здесь переход в старое крыло. Там пусто, никто не живет. Отсидишься в комнате для гостей. Там правда немного пыльно — гостей не было уже лет пятнадцать, — она снова рассмеялась, — зато тебя никто не увидит. Еду я буду приносить тебе сама, а потом мы что-нибудь придумаем.

— Варвара, я не крал никакого раритета, тут другое, совсем наоборот, я пытался помочь вернуть украденную икону, мне вообще странно, что я должен прятаться и мои портреты висят на каждом углу…

— Твои и твоей спутницы. Вот ваши документы! Сделаны они отменно! Надо было записаться в гостинице по ним, кстати, где твоя спутница?

— Не знаю. Она ушла раньше, чем за мной явились твои громилы.

— Она умнее тебя! — Варвара улыбнулась. — Ну, на счет твоей подружки не знаю, а вот твое честное имя я попытаюсь восстановить.

— Спасибо конечно, только вот очередной раз не могу понять. Зачем тебе это?

— Я просто не могу забыть ту ночь в кибитке у дядюшки Анри …

Она втолкнула его в гостевую комнату заброшенного крыла особняка и закрыла за ним дверь на ключ. Аника огляделся. Старинный интерьер комнаты не вызывал сомнений в словах Варвары, здесь действительно не гостили уже куда больше, чем пятнадцать лет. Аника подошел к окну, затянутому по углам паутиной и тронул занавески. Облачко пыли с них окутало его. Видимо и кровать не лучше. Что же бывало и хуже. Он прилег на кровать и закрыл глаза. Сердце было не на месте — что с Настей? Где она сейчас, как её теперь отыскать? Он понимал, что если бы он нашел нужные слова тогда, если бы объяснил, что чувствует, о чем думает, что она значит для него, то она была бы с ним до сих пор. Он как болван молчал, глядя на её страданья. По сути, в чем она виновата? В том, что здоровенный пьяный мужлан надругался над ней? Что она могла сделать? Какой отпечаток это оставило в её сердце? Она призналась ему, что любит его. Он подсознательно понимал это, еще тогда, на дне ямы в Муромском лесу. Подумать только, еще несколько минут, и он был бы первым в её жизни, и этот опыт не был бы так отвратителен. А теперь, останься он с Настей, смогла бы она быть с ним? Может быть, и он бы вызвал бы у неё отвращение. Горечь и тоска, щемящее чувство одиночества, досада на себя и на сбежавшую Настю — все смешалось.


Скрипнула половица в коридоре за дверью, и послышался звук поворачиваемого ключа:

— Шарль, я принесла тебе вот это, — Варвара просунула в дверь корзинку, накрытую салфеткой, — ешь и сиди тихо как мышь, муж вернулся злющий, я потом тебе расскажу. Я приду, позже…

Аника развернул салфетку. В корзине была бутылка вина, полголовки сыра, цыпленок и несколько ломтей хлеба.

— Настоящий пир. Давно я так не отдыхал. — Он с удовольствием накинулся на провизию. Варвара его выручила. Подумать только, прошло столько лет! Он был совсем мальчишкой, когда влюбился в прекрасную дочь того самого директора цирка, который выгнал его родителей. Варвара была старше его на три года и была редкой красавицей, обладавшей не только врожденной грацией, необходимой каждой гимнастке, ходящей по канату, но и редким умом и великолепным чувством юмора. Её мать погибла, упав с трапеции, когда самой Варваре не было и трех лет, она росла на манеже с остальными цирковыми, с той лишь разницей, что место для ночлега у неё было, естественно, гораздо комфортнее и чувства голода она никогда не испытывала. Три раза в неделю к ней приходил учитель, который был из студентов и боготворил её. Аника, уже тогда выступавший под именем Шарль Тулье, влюбился в неё без памяти. В неё были влюблены все мужчины без исключения, её обожали служащие, билетеры, униформисты, даже животные, а она выбрала его — мальчишку, который тогда только начал набирать силу и входить в форму. Они убегали после представления и прятались то в стойле цирковых лошадей, то в каморке, заваленной костюмами и разным цирковым скарбом, и целовались как сумасшедшие. Та самая ночь, о которой вспоминала Варвара, случилась в июле, в кибитке дядюшки Анри, который, деликатно сославшись на какую-то ночную пирушку, уступил её обнаруженным им воркующим голубкам. Феерия, пережитая тогда Аникой, впервые познавшим любовь женщины, была не сравнима ни с чем. Они проснулись под утро в кибитке от воплей директора цирка, вышвырнувшего его тогда вон в бешенстве. Дядюшка Анри, бросив все, увез его в Петербург и устроил там, в императорский цирк, а сам, за отсутствием места, отправился на поиски лучшей жизни в Москву. Варвара, которую отец сослал в какой-то пансион, тогда была потеряна для него навсегда. И вот, спустя столько лет… Она красавица. Немного пополнела, стала совсем взрослой женщиной, но все еще красавица. До сих пор сердце стучит чаще при воспоминании о той ночи, может потому, что это было в первый раз, может потому, что так, как в детстве это не будет больше никогда. После у него были женщины, много женщин. Были и красавицы, знатные дамы, изменявшие своим старым, богатым мужьям с красивым атлетом ради своего удовольствия, и приучившие его к манерам и правилам общения с дамами высшего света. Были и простушки, служанки, с которыми можно было проболтать всю ночь о всякой всячине и, особенно не церемонясь, получить всё чего пожелало бы сердце и плоть. Внешность и врожденное обаяние давали все, чего хотелось, но так как с Варварой не было больше ни с кем и никогда.