— По совести говоря, нет. Мы будем в помещении правления директоров. Дрейк доставит вас туда. Если вокруг будут увиваться какие-нибудь репортеры, он сумеет от них отделаться. Начнем в десять утра.

Их разделила стена молчания. Он хотел сказать ей, что из кожи вон вылезет, чтобы защитить ее, когда Элизабет наконец заговорила:

— Я хочу отдать им все.

— Нет!

— Но почему. Род? Я не член семьи, они не приняли меня. Всегда ненавидели, а теперь уверены, что это я убила Тимоти.

— Не надо широких жестов, Элизабет. Даже это не спасет вас от травли прессы, от ненависти Карл-тонов и от их постоянного осуждения.

Он наблюдал за ее упражнениями для пальцев, этот бессознательный жест завораживал его, как когда-то очаровал Тимоти.

— Должно быть, кто-то из них убил Тимоти, Род. Нет никого, кроме них, у кого был мотив. Вы уверены в том, что Тимоти не сообщал никому из них о том, что изменил завещание в мою пользу?

— Возможно, вы правы, — сказал он, — но у всех у них безупречное алиби, вы ведь знаете.

"А если они кого-нибудь наняли?” Эта мысль не раз приходила ему в голову. Конечно, он не был Полом Дрейком из романов о Перри Мейсоне. Черт бы побрал их всех, дело закончено. Пусть будет все так, как хочет Элизабет.

— Да, — ответила она. — Да, я знаю. — Она попыталась ему улыбнуться, но лишь мучительная судорога исказила лицо.

— Я обо всем подумаю, Род. Увидимся в понедельник утром.

Род уже почти добрался до дома, когда вспомнил, что она так и не выпила свое шампанское.

Здание “Аберкромби-Карлтон”, шестнадцатиэтажный дом на Парк-авеню, 36, еще довоенной застройки, как нельзя лучше подходил для Лоретты Карлтон. Она улыбалась каждый раз, когда видела восемь огромных дорических колонн, доходивших до третьего этажа, и их родственниц более скромного размера и менее претенциозных между десятым и одиннадцатым этажами.

Это было так давно. Она и Тимоти сидели над чертежами, и это продолжалось до бесконечности. Как же молод он был тогда, но они прекрасно понимали друг друга. Ее детище, ее старший сын. В то время, как Джордж, шофер, помогал ей выйти из белого кадиллака Карлтонов, ее взгляд упал на закопченный фасад.

— Здание нуждается в некотором косметическом ремонте.

Джордж только кивнул, выражая согласие.

— Как и большинство из нас, — добавила Лоретта себе под нос.

Первый этаж представлял собой огромный вестибюль с шестью кабинами лифтов у задней стенки. Потолок был красиво расписан и украшен резьбой работы итальянских мастеров, наводнивших Америку в тридцатые и сороковые годы. Дом впечатлял, пожалуй, более, чем знаменитый “Вулворт”, по крайней мере по мнению Лоретты. Полы итальянского мрамора блестели, как всегда, в понедельник утром. Она поднялась на шестнадцатый этаж на своем частном лифте. Мужчины и женщины переставали работать, когда она, опираясь на руку одного из помощников Брэдли, проходила мимо, чтобы улыбнуться ей и поздороваться. Ее провели в комнату, где собралось правление директоров.

И уже сидя за столом правления, она почувствовала, что ужасно устала. Она ощущала себя усталой с того самого момента, когда присяжные приняли вердикт “невиновна”. Она хотела бы, чтобы Элизабет на всю жизнь засадили в тюрьму, но в этой радости ей было отказано. Лоретта медленно провела рукой с выступающими набухшими венами по гладкой поверхности старого стола красного дерева, того самого огромного стола, за которым всегда заседали директора, и прислушалась ко все усиливавшемуся гулу голосов своих родственников. Собственно, она не очень-то и прислушивалась, потому что все их доводы уже слышала, и всю ярость видела, и настолько была в курсе всего, что могла бы высказаться сама вместо каждого из них. Сейчас говорил Майкл, и его глубокий голос разносился по комнате. Слова звучали взвешенно и спокойно, она явственно слышала в них затаенный гнев.

Для мужчины пятидесяти шести лет он выглядел удивительно подтянутым — это результат ежедневных упражнений в гимнастическом зале. Он походил на своего отца Мэйсона Дагласа Карлтона — крепко сколоченный., с широким лицом, но красивый с этими своими бледно-голубыми глазами и мощным подбородком. Хорошие зубы, подумала Лоретта. На минуту она закрыла глаза, чтобы заглушить ноющую, ни на минуту не оставлявшую ее боль. У Тимоти, конечно, зубы были не такими хорошими, но ведь ему исполнилось уже шестьдесят четыре.

— Скоро здесь появится эта женщина, — говорил Майкл. — Не делайте ошибок — говорю для всех. Род Сэмюэлс будет продолжать защищать ее, точно так же, как и раньше, вплоть до подкупа свидетелей, но мы должны опротестовать чертово завещание.

Рэмзи Денибар, ровесник Майкла, признавал блестящие способности Рода и не сказал ничего, продолжая полировать толстые линзы очков, его тонкие губы сжались в ниточку. Лоретта знала, о чем он думал, за тридцать лет она изучила все его привычки. Он думал, что у них нет надежды опротестовать завещание.

Лоретта слабо улыбнулась: а вот было бы хорошо, если б сейчас было Рождество и все ее дети и внуки собрались в ее имении на Лонг-Айленде. И никаких забот, кроме одной: сколько эг-нога [5] выпить перед обедом.

Брэд и Трент, оба сына Тимоти, спокойно что-то обсуждали. Кэтрин, ее прекрасная внучка и единственная дочь Тимоти, в свои двадцать три года обладавшая столь же агрессивным характером, как любой из ее дядюшек и братьев, внимательно изучала свои безупречно наманикюренные ногти. “Она спасет положение, — подумала Лоретта, — она не хочет тратить свою ярость попусту — на семью”. Третий сын Лоретты, Уильям, разговаривал с Рэмзи о своем путешествии в Австралию на собственной яхте. Милый, славный Уильям, который нисколько не интересовался делами их империи, а думал только о собственных удовольствиях. Возможно, в редких случаях, он имеет на это право. Лоретта не допускала мысли о том, что родила просто ничтожную, паршивую овцу.

— Думаю, вам всем следует отправиться со мной, — говорил Уильям теперь намного громче. — Месяц вдали от нью-йоркской грязи, на свободе, среди открытого моря.

— Заткнись, Уилл, — сказал Майкл, хмуро поглядывая на брата.

— В отличие от тебя у нас у всех есть чувство ответственности. Этой женщине нельзя позволить спокойно удалиться с состоянием Карлтонов. Уильям поднял очень черную бровь.

— Эта женщина была женой Тимоти, и он никогда не рассматривал свое состояние как состояние Карлтонов. Он оставил его ей.

— И ты полагаешь, мы должны позволить ей выйти сухой из воды? Она умела влиять на него — только и всего.

— Да, дядя Майкл, — сказала Кэтрин, — а потом убила его.

Рэмзи поправил очки на своем довольно широком носу и первый раз за все время подал голос.

— Я предложил бы, — сказал он мягким, интеллигентным голосом, — чтобы вы все держали при себе свои мнения. И воздерживайтесь от оскорбительных замечаний. Это только повредит делу. Элизабет Карлтон признана невиновной, и я бы предпочел не вести дела о клевете.

Кэтрин подалась вперед, глаза ее сверкали.

— Тогда что же вы предлагаете, Рэмзи? Склонить перед ней головы и позволить действовать, как ей заблагорассудится?

— Возможно, мы сможем заключить с ней сделку, — сказал Рэмзи. — Очень много зависит от Сэмюэлса.

Он отвернулся от Кэтрин и зашелестел бумагами.

— Согласен, — сказал Уильям Карлтон, бросив на старшего брата взгляд, полный яда. — Я и говорю: живи и жить давай другим. Здесь хватит всем. Можно купить маленькую страну.

Майкл возмущенно фыркнул, лицо его покрылось пятнами. Пожалуй, он зря пользуется этой штукой для загара, кожа его казалась более старой и сухой, чем у Уильяма. Губы Майкла беззвучно шевелились, произнося неслышные ругательства, — Уильям всегда подкалывал своего старшего брата с первого дня своего существования.

Потом в эту длинную комнату вошел Род Сэмюэлс, рядом с ним шествовала Элизабет. “Да, — подумала Лоретта с неохотой и раздражением, — у этой женщины есть стиль, дело не в дорогой одежде, которую Тимоти заставлял ее покупать. Восхитительный шарф от Гермеса ярко-синего цвета контрастировал с двубортным серым шерстяным костюмом от Армани. Тонкая талия подчеркнута широким черным кожаным поясом. Лоретта изучала лицо Элизабет и отметила ее спокойную отчужденность и сдержанность, что, видимо, так привлекало Тимоти. Но Тимоти мертв. Сердце ее бешено застучало. Ей хотелось убить Элизабет. Она усилием воли заставила себя дышать медленно и глубоко.

— Итак, все в сборе, — сказал Сэмюэлс. — Рэмзи, — добавил он, кивком приветствуя своего коллегу и в силу сложившихся обстоятельств врага в течение последних двадцати лет. — Лоретта, вы прекрасно выгладите.

— Благодарю вас, — ответила старая дама.

Ее взгляд переметнулся на бледное, спокойное лицо Элизабет.

— Вас оправдали, Элизабет, — сказала она. — Теперь мы можем закончить дело о завещании. Я верю, что вы будете вести себя разумно.

Пока свекровь говорила, Элизабет не отрываясь смотрела на нее. Тимоти однажды сказал, что его мать не изменилась за последние двадцать лет. Вероятно, так оно и было. В восемьдесят три года Лоретта все еще сохраняла величественный, царственный вид, ее серебристые волосы были густыми, а кожа похожа на гладкий пергамент. И она казалась такой сильной и уверенной в себе. В ее присутствии Элизабет всегда чувствовала себя тощим, худосочным подкидышем.

"Все они, — подумала она, глядя на расположившийся вокруг стола клан, — все они очень тверды и уверены в себе, кроме, может быть, только Уильяма, которому просто плевать на все”.

— Ну, Элизабет?

Голос Лоретты был резким, но Род мягко ответил ей:

— Вы все знаете достаточно хорошо, что Тимоти оставил большую часть своей империи Элизабет Ксавье Карлтон, своей третьей жене. Но никто из вас, прошу заметить, в обиде не остался. Вы можете вступить в права наследования незамедлительно.

Брэд Карлтон, старший сын Тимоти, подался вперед на своем стуле.

— Вы шутите, Сэмюэлс! Эта.., женщина не заслуживает и десятицентовика из всего состояния! Более того, она не имеет ни малейшего представления о бизнесе и еще меньше знает об империи, которую построил отец. Она все разрушит, Бог свидетель, эта женщина…

— Да ну же, мой мальчик, — сказал мягко Уильям, не сводя глаз с племянника. — Ты, конечно, не будешь доводить свою мысль до конца.

Он посмотрел на Элизабет с мальчишеской улыбкой:

— Примите мои поздравления, дорогая. Ваши испытания наконец окончены. Трент Карлтон резко перебил:

— Дядя Уилл, тебя ничто из происходящего особенно не волнует, верно? В конце концов ты не являешься одним из прямых наследников отца. Я согласен с Брэдом. Нельзя допустить, чтобы она пустила по ветру отцовское состояние и уничтожила его детище.

— Я сомневаюсь, что и триста человек могли бы промотать состояние вашего отца за целую жизнь, — сказал Род.

— Мой дорогой мальчик, — обратился Уилл к Тренту, — твой уважаемый отец оставил мне миллион долларов, не так ли? Так что я в некотором роде тоже его наследник.

— Этот пустяк ты истратишь за полгода, — язвительно заметил Майкл. — О чем тут говорить, если речь идет о сотнях миллионов?

Лоретта слегка нахмурилась. Все они вели себя глупо, нелепо. Их высказывания — каждое в отдельности и все вместе — могли только рассердить Элизабет и укрепить ее упорство. Лоретта прочистила горло, и это простое действие заставило все лица повернуться к ней.

— Элизабет, — сказала она тихим, “благородным” голосом. — Я согласна с Уильямом. Ваши испытания окончены. Но теперь вопрос о состоянии Тимоти приобретает первостепенное значение. Мы семья, и нас беспокоит будущее холдингов Тимоти. Майкл, Брэд и Трент прекрасно знакомы с корпорациями Тимоти и их деятельностью, а вы — нет. Вы ведь не разбираетесь в бизнесе, верно?

Элизабет гадала: ждет ли Лоретта от нее ответа? Она пошла на компромисс и кивнула. Все это правда, она действительно ничего не знает о бизнесе.

— Поэтому, видите ли, — сказала Лоретта, одаривая Элизабет одной из своих редких улыбок, которая, однако, не коснулась ее глаз, — поэтому я просто предлагаю вам покинуть семью, но, конечно, не так, как вы в нее вошли. Я полагаю, что сумма, скажем, в десять миллионов долларов была бы вполне достойной компенсацией за эти три года Род Сэмюэлс рассмеялся. Даже Рэмзи Денибар казался смущенным этим намеренным оскорблением. Элизабет была уже готова сказать Лоретте, что она согласна оставить себе десять миллионов долларов, лишь бы никогда до конца своих дней не видеть никого из семьи Карлтонов, но почувствовала, как рука Рода легла под столом на ее руку. “Он тоже хорошо меня знает”, — подумала она.

— Ну, что ж, Лоретта, — сказал Род, — надеюсь, вы понимаете, что ваше предложение абсурдно и на самом деле завещание невозможно опротестовать. Однако…

Элизабет перебила его. “Сейчас или никогда”, — подумала она, чувствуя их ненависть, которая, как волны, накатывала на нее со всех сторон.