В Ново-Михайловское они приехали ночью. Не было видно ни звезд, ни луны. В кромешной тьме поднимались по крутому склону среди раскидистых кустов, а вокруг летали светляки. Их были мириады. Они разыскали Лаврову и ее мужа и теперь сопровождали их, как верные псы. В доме, где путников согласились приютить, им отвели детскую. Простыни на кровати были влажными от детской мочи. Но Лаврову это не заботило, она чувствовала запах тела самого близкого ей человека, заставляющий биться ее сердце в сумасшедшем ритме. Потом они купались голышом под грозовыми тучами в ночном, затихшем перед штормом море. На волосах Лавровой и ее мужа сверкали галактическими звездами их новые друзья светляки.

Назад в Краснодар они возвращались на «Жигулях». Заднее сиденье машины отсутствовало, хозяин продал арбузы курортникам и порожняком ехал домой. Лаврова и ее муж возлежали на надувном матрасе, заменявшем заднее сиденье. Время от времени приходилось останавливаться, матрас сдувался, его нужно было подкачивать. Лаврова пожаловалась на сквозняк, хозяин, остановив машину, вышел и снаружи стал пальцами поднимать боковое стекло. Когда они, наконец, приехали на место, муж Лавровой повернул ручку дверцы, и она осталась у него в руках.

Лаврова смеялась как ненормальная. Жизнь тогда была вкусной, яркой и сочной. И Лаврова цеплялась за каждый день.


Приехав домой, интерн Лаврова вышла на работу в областную больницу, опоздав на две недели. В назидание ее отправили на полмесяца замещать врача сельской врачебной амбулатории в село Байгельды. Для Лавровой это не было наказанием, приключения продолжались, рядом плескалось Капчагайское море. Во время приема больных Лаврова нередко убегала под любым предлогом, чтобы перелистать справочники. Она окончила институт с отличием, но их не учили применять свои знания на практике. Главный врач СВА сразу свалил на нее все ночные дежурства, о чем Лаврова не жалела ни тогда, ни потом. Это стало для нее хорошей школой.


У главного врача было странное, редкое имя, в переводе на русский то ли паук, то ли паутина.

— Торгын, — подсказал колобок.

— Да, точно. Мне сказали, так иногда называют новорожденных, чтобы отвести дурной глаз.

— Когда вы убыли из Байгельды?

— Двадцать седьмого. Нет, двадцать восьмого августа.

Лаврова не заметила, как прищурились сливовые глазки колобка, как раздулись ноздри его расплющенного носа, сдвинулись лишенные растительности надбровья, напряглись желтые перезрелые яблоки его щек.

— Двадцать восьмого? — Его рука, без устали строчившая пузатой ручкой, застыла над вязью синих крошечных значков, острых и угловатых, совсем непохожих на своего хозяина — Вы уверены? Все же пять лет прошло.

— Да. Мне нужно было приехать домой двадцать девятого. У моего мужа… — Лаврова запнулась и сама на себя разозлилась. — Бывшего мужа, — поправилась она. — У него двадцать девятого августа день рождения.

— Что произошло ночью с двадцать седьмого на двадцать восьмое, не помните?

— Помню. Женщину привезли после автокатастрофы. В лобно-теменной части черепа дыра, обломки костей вонзились в мозг. Все лицо в крови. И волосы светлые тоже в крови, и одежда — Лаврова повела плечами. — У нее еще был открытый перелом фаланг правой кисти, пальцы только на кожных лоскутах держались.

— Что вы предприняли?

— Ничего. Почти сразу пришел главный с какими-то людьми. Он сказал, что займется пострадавшей сам.

— И вы ушли?

— Да. Главный сказал, что я не нужна. Случай слишком сложный. Не для моего врачебного опыта.

— И все?

— Все. Главный пожелал счастливого пути, ручкой помахал, и я ушла собираться домой.

— Вы сами сказали, случай был сложный. Разве главному врачу не требовалась квалифицированная помощь?

— Ну… — Лаврова пожала плечами. — До этого я из Байгельды в Капчагай больного с разрывом капсулы селезенки привезла. Врач приемного покоя кричал, что я ненормальная. Человек мог умереть в дороге от внутреннего кровотечения. Мне тогда просто повезло. С тех пор я с корифеями не спорила.

— Как вы считаете, такие повреждения у пострадавшей могли быть вследствие автотравмы?

— Не знаю, — Лаврова задумалась. — Трудно сказать. Если бы я знала больше…

— Что за люди были с главным врачом?

— Русские. Один высокий, другой пониже.

— Гражданские?

— Одеты в гражданскую одежду, а так, кто их знает, может, военные. Там же рядом гарнизон. Кстати, один из этих двоих был лидером.

— Почему?

— Он все время шикал на маленького. Маленький выглядел очень напуганным. Не в себе. У него на руках были свежие бинты. На голове бейсболка, низко надвинутая, потому я лица его не видела.

— Имен они не называли? — перебил Лаврову колобок.

— Нет. Только к главному врачу обращались по имени.

— Хорошо, — неожиданно для Лавровой он свернул допрос — Прочитайте, подпишитесь на каждой странице протокола и поставьте сегодняшнюю дату.

Он протянул Лавровой свою пузатую ручку, она была скользкой от жира. Лаврова наскоро прочитала и подписалась, стараясь скрыть отвращение.

— А дальше что?

— Ничего. Если вы понадобитесь, мы вас вызовем.

— Так что же все-таки случилось?

— Рядовая автотравма, — колобок закрыл за собой дверь и исчез в неизвестном направлении.

Лаврова, давясь, съела холодную картошку, она была жирной, как пузатая ручка. Приняла душ, надела пижаму и шерстяные носки. Ей было холодно. Она собиралась заснуть, но сон не шел. В ее тело вкрадчиво вползла тревога, она стянула гарротой ее шею, не давая дышать. Она сдавила сердце, сковала холодом ноги. Лаврову тошнило. Она вышла в туалет и, склонившись над унитазом, вложила два пальца в рот. Осклизлая, жирная жареная картошка выскользнула ужом и исчезла в сосудах ее дома. Лаврова выпрямилась, повернула голову и посмотрела на отражение в зеркале. Она увидела лицо того, кто убил человека и убил самого себя.

Глава 2

Гремели техно и R'n'B в ночном клубе «Метро». В этом заведении не было строгого фейсконтроля. Здесь расслаблялись люди с большими деньгами и маленькими. Они переступали порог и переходили в состояние броуновского движения, подчиняющегося только рваным, оглушающим ритмам наркомузыки. В этом месте каждый был сам по себе даже в самой большой компании. На танцполе стиралась личность. Лаврова любила это место, оно позволяло по-настоящему забыться.

В клубе царила другая Лаврова, без прошлого и будущего. Здесь она становилась такой, какой ей хотелось быть. Чужой для всех, без комплексов и страхов, без имени и фамилии, без рода и племени. Лаврова танцевала каждый раз до упаду. Ее алкали, жаждали незнакомые мужчины. Она же не хотела ничего. Ни с кем. Никогда.

— Эй, красотка, греби к нам!

Кто-то схватил Лаврову за руку. Она, смеясь, выдернула ее не глядя и проплыла между дергающимися куклами к стойке бара.

— Сухой мартини, пожалуйста, — сказала Лаврова и повернулась к танцполу. Краем глаза она видела приближающийся к ней бокал с мартини.

— За мой счет, — произнес чужой глуховатый голос.

Лаврова нехотя крутанулась на стуле. Ее взгляд остановился на глазах, прикрытых козырьками набрякших коричневых век. Они смотрели пасмурно. Так не бывает у людей, желающих познакомиться. Лаврова, не зная, что сказать, приподняла бокал с мартини.

— Сергей Александрович. — Незнакомец отодвинул свой стакан с виски подальше от Лавровой. Его древесные веки прищурились, складки у наружных краев глаз углубились, губы сложились длинной брюзгливой скобой. Его веки делали свое Дело: скрывая глаза, они утаивали его мысли.

— Наталья Валерьевна, — ответила Лаврова.

Незнакомец отпил из своего стакана. Он внимательно, без каких-либо эмоций, изучал Лаврову. Складывалось впечатление, что его интерес к ней чисто академический. Лаврова почувствовала, как капля пота стекла с шеи в вырез ее блузки. Она неловко промокнула ее бумажной салфеткой. Нужно было бы вытереть влажную от пота шею и мокрые на висках волосы, но не хотелось доставлять незнакомцу удовольствие от такого зрелища. Она подняла бокал с мартини к самым глазам. Сквозь стекло верхняя губа незнакомца казалась узкой бледной нитью, нижняя стала похожа на толстую кирпичную гусеницу, горбиком книзу. Его лицо растянулось вширь, сгладились резкие складки у носа, смягчились скулы, еще больше отяжелел подбородок, черные широкие брови сошлись на переносице, глаза превратились в щелочки, скрыв пасмурный взгляд. Лаврова рассмеялась резче, чем обычно. Ее смех покоробил ее саму.

— Пойдем отсюда. Мне надоело.

Лаврова отняла бокал от глаз. За спиной незнакомца стояла длинноволосая девушка с ореховыми глазами. Ее длинные, тонкие пальцы с французским маникюром лежали на его мощных плечах. Она была вдвое моложе его и моложе Лавровой.

— Отвяжись, — лениво процедил незнакомец и раздраженно повел плечами.

Девушка испуганно отдернула руки.

— С кем я поеду? — растерянно спросила она.

— С кем угодно.

Он рассеянно смотрел в сторону. Разговор был исчерпан. Девушка смерила Лаврову взглядом ореховых глаз, развернулась и растворилась в толпе. Он даже не потрудился проводить ее глазами.

«Вот так-то!» — поаплодировала себе Лаврова.

Мрачный бука на крючке, на ее крючке. И все же сомнения оставались, слишком хороша была юная девочка с чистыми ореховыми глазами. Но Лаврова уже свободней играла в вербальный пинг-понг. Рука незнакомца, обтянутая рукавом темно-коричневой рубашки, оперлась о стойку бара. На руке бугрились мышцы, крупная кисть костистыми, узловатыми пальцами небрежно удерживала стакан. На широком запястье блестел хронометр с черным циферблатом. У незнакомца имелись деньги, это нетрудно было понять даже неискушенной Лавровой.

Лаврова пила уже третий мартини, а ее молчаливый поклонник все цедил свой первый стакан виски.

— Поедем ко мне, — предложил он.

Лаврова не удивилась, она этого ждала. Она удивилась бы, если бы он поступил иначе.

Они приехали к нему на «Хаммере». Раньше Лаврова думала, что на «Хаммерах» разъезжают закомплексованные коротышки. Незнакомец не производил впечатления закомплексованного, но он был невысокого роста. Крепкий перец, далеко за сорок. Лаврова смотрела на его кисти, лежащие на руле, такими руками можно легко свернуть шею. Он вез ее к себе домой, глядя вперед, не проронив ни слова. Лаврова никогда не знакомилась с мужчинами в ночных клубах, ей это было не нужно. Она поехала с незнакомцем, потому что развязка еще не наступила. Хотелось узнать, что случится дальше. Она была любопытна, как зритель, пришедший на премьеру спектакля. Так же молча они поднялись на лифте на нужный этаж. Мужчина смотрел в сторону, будто жалея, что опрометчиво пригласил постороннего. Лаврову его затруднения подзадоривали.

Она сразу прошла в гостиную, на ходу сбросив с себя пальто. Пальто упало к его ногам. Он перешагнул через него, не подняв. Лаврова уселась в кресло и откинулась на спинку.

— Сапоги сними, — приказала она, блестя глазами.

Она думала, он откажется, вспылит, обругает, надает по щекам. Сделает то, чего она от него ждет. И он наклонил голову, как зверь перед схваткой. Лаврова увидела, как сузились его веки, дернулся кадык, жестко сомкнулись губы. Его глаза, покрытые толстой древесной корой, сжали расстояние между ним и Лавровой до миллиметра. Через мгновение он улыбнулся, впервые. Затем присел и расстегнул ее сапог. Он снимал ее сапоги вместе с чулками, а Лаврова смотрела на его голову. В гуще темных жестких волос серебрилась алюминием седина.

* * *

Лаврова проснулась в чужой постели.

«Минотавр, — подумала она. — Как я сразу не догадалась?»

Ее новый знакомец походил на мифического зверя как две капли воды.

Было раннее утро. Розовый шар весеннего солнца величественно выкатывался из-за горизонта, окрашивая невзрачную белую линкрусту своим нежным светом.

«Я выгляжу ужасно. Я всегда ужасно выгляжу с перепоя».

Лаврова прислушалась, безрезультатно пытаясь уловить звуки чужого дыхания за спиной. Она осторожно перевернулась. На кровати лежали только смятые, скомканные простыни и подушка без вмятины от головы. Было тихо. Так тихо, словно она осталась одна в незнакомой квартире.

«Ушел», — решила Лаврова и невольно почувствовала облегчение.

Она обмотала себя простыней, подхватила одежду, лежащую на черном, скинутом на пол одеяле, и пошла искать ванную, по пути разглядывая обстановку. Унылый хай-тек, никаких картин, аксессуаров. В этой квартире явно никто постоянно не жил. Наверняка она использовалась для кратких встреч с малознакомыми женщинами, Другими словами, для мимолетного поточного спаривания.