Гейбриел вздрогнул. Его не должно беспокоить это, но почему-то беспокоило.

— Ты уверен, что хочешь это сделать? — спросил Лайонс.

Еще одно отличие от той гонки. Лайонс не задавал такого вопроса перед гонкой с Роджером. Тогда они все были гораздо глупее.

— У меня нет выбора. Это — единственный способ узнать, что случилось.

— Я всегда считал, что ты знал, но хранил молчание, потому что не хотел порочить память о Роджере.

Гейб не понимал, плакать ему или смеяться. Все эти люди приписывали ему такие благородные мотивы…

— Я очень сожалею, что сам ни разу не спросил вас обоих, — сказал Лайонс. — Когда мы приехали сюда, я был в полусонном состоянии. Для меня это была просто еще одна гонка; меня не волновало, кто бросил вызов. — В голосе Лайонса теперь звучали резкие нотки. — Много лет я изводил себя мыслью о том, что если бы я задал этот вопрос, если бы просто что-то сказал… Но конечно, я ничего не сказал, и ты не сказал, и вот видишь, что получилось.

Дрожь пробежала по позвоночнику Гейба. Ему никогда не приходило в голову, что Лайонс тоже может испытывать чувство вины по поводу случившегося в тот день. И если это так, тогда удивительно, что он пришел сегодня.

— Поэтому на этот раз я успокою свою совесть и спрошу еще раз, — продолжал Лайонс. — Ты уверен, что хочешь это сделать?

Гейб еще не успел ответить, как они услышали приближавшийся стук копыт. Он повернулся и увидел Четуина, который направил свой экипаж прямо к ним, а рядом с ним в экипаже сидел солдат. На короткое мгновение у Гейба мелькнула мысль, не тот ли это человек, которого упоминал Четуин. Но тот таинственный свидетель не был Четуину другом. Во всяком случае, так говорил сам Четуин.

— Ты опоздал, — сказал Гейб, когда друг Четуина вышел из экипажа и встал рядом с Лайонсом.

— Испугался, что я не появлюсь? — Самодовольная улыбка, которой одарил его Четуин, усилила подозрения Гейба.

— А ты упустишь шанс повалять дурака? — Гейб подобрал поводья. — Маловероятно.

Улыбка сползла с лица Четуина.

— Увидим, кто из нас дурак, когда все закончится и я выиграю.

— Только не забудь про наш уговор, — медленно сказал Гейб. — Ты в последний раз вынудил меня соревноваться с тобой здесь, не важно, споткнется ли о камень твоя лошадь, или лопнет ось у экипажа, или череда каких-то других невероятных случайностей не позволит тебе выиграть.

Его слова рассердили Четуина.

— Осторожней, Шарп, а то я передумаю соревноваться с тобой, и ты никогда не узнаешь нужное тебе имя.

Гейб стиснул зубы. Дразнить Четуина не следовало, потому что этот человек знает кое-что, нужное ему.

— Мне повторить вслух правила, чтобы мы могли приступить к делу? — спросил Лайонс.

— Мы знаем правила, — ответил Гейб.

Лайонс, кивнув, взял флажок и пошел занять позицию между ними.

И тут у себя за спиной Гейб опять услышал стук копыт. Хмурясь, он перевел взгляд на Четуина.

— Проклятие, ты говорил, что никому не скажешь!

— Клянусь, это не мои друзья, — возразил Четуин.

Гейб, повернувшись на своем сиденье, оглянулся и выругался. Бабушка. Проклятие, Селия наверняка нарушила свое обещание.

Вдруг сердце его замерло. Не только бабушка. Еще и Вирджиния.

Теперь сердце гулко заколотилось в груди. Она приехала, чтобы остановить его. Она волновалась и хотела остановить его, даже после того, что он ей сказал.

Теперь он точно должен соревноваться в этой гонке. Как бы сильно она за него ни переживала, она заслуживает знать правду. И теперь он был уверен, что сможет выиграть гонку.

Ради нее. Только ради нее.

— Давай старт, Лайонс!

 

Глава 22


Когда двуколка остановилась, Вирджиния услышала команду Гейба. Она спрыгнула на землю и побежала.

— Если вы опустите этот флажок, ваша светлость, — кричала она на бегу, — я запихну его вам в глотку!

Лайонс заморгал глазами. Он явно не привык слышать подобные угрозы со стороны женщины. Потом на его лице заиграла самодовольная улыбка, и он поднял флажок повыше.

Через несколько мгновений Вирджиния оказалась рядом с Гейбриелом.

— Ты не должен участвовать в этой гонке, Гейбриел Шарп, или, клянусь, я не выйду за тебя замуж!

— Лайонс, проклятый болван, — крикнул Четуин, — если ты не дашь старт, я поеду без лорда Гейбриела и объявлю, что он проиграл.

— Поппи! — крикнула Вирджиния.

Она удерживала взгляд Гейбриела, пока генерал не подбежал к упряжке Четуина и не схватил уздечку головной лошади.

— Проклятие! Прочь с дороги! — закричал Четуин.

— Нет. Не раньше, чем моя внучка все решит, — ответил генерал, легко удерживая контроль над упряжкой Четуина.

— Дай мне несколько минут, ладно? — хмуро сказал Четуину Гейб. — Гонка будет. Просто дай мне поговорить с ней.

Он спрыгнул со своего места, взял Вирджинию за руку и повел ее подальше от остальных.

— Вирджиния, любимая моя… — начал он.

— Не подлизывайся! — крикнула Вирджиния. — Ты не должен участвовать в этой гонке! Я скорее брошусь под экипаж, чем позволю тебе сделать это.

Ее слова поразили Гейбриела.

— Ты не понимаешь…

— Я понимаю. Я прочитала письмо, которое ты мне оставил.

Хетти тоже вышла из экипажа, но пока держалась на расстоянии.

— Если ты прочла письмо, — терпеливо, как говорят с детьми или больными, продолжал Гейбриел, — значит, знаешь, что это — единственный способ узнать правду.

— Меня не волнует правда! Меня не волнует, что произошло в ту ночь или на следующий день, или за все эти годы. Я знаю, что ты — достойный человек, Гейбриел, и замечательный мужчина! И я влюбилась в тебя, — упавшим голосом закончила она.

Заметив радость, промелькнувшую на его лице, Вирджиния подумала, что все, что ему было нужно, — это услышать от нее эти слова. Но эту радость сменила печальная улыбка на губах.

— Тогда тебе должно быть еще понятнее, почему я должен состязаться в гонке с Четуином.

— Почему? — разочарованно спросила Вирджиния.

— Потому, что я не могу жениться на тебе, не зная, имею ли я право на эту любовь. Я знаю, ты считаешь, что прошлое сейчас не имеет значения, но со временем это будет отравлять твое чувство ко мне. Я делаю это ради нас.

— Нет! — схватила его за плечи Вирджиния. — Ты делаешь это ради себя.

Гейб пристально смотрел на нее, и Вирджиния чувствовала, как он буквально пожирает ее глазами… И одновременно — как бы отстраняется от нее, уходит в себя.

Только не сейчас, черт возьми.

— Послушай меня, — быстро заговорила Вирджиния. — Ты говорил мне, что продолжаешь играть Ангела Смерти потому, что понял, что можешь заработать на этом деньги. Твоя бабушка сказала, что игра в Ангела Смерти — это твой способ победить свои страхи. Но мы с тобой оба знаем, что за всем этим кроется нечто большее.

Гейбриел напрягся, еще глубже погружаясь в отчужденность. И это пугало Вирджинию больше, чем какая-нибудь гонка, в которой он мог участвовать. Хорошо хоть он не отвернулся.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Ты сам это сказал: «Я обманываю Смерть. Вот что я делаю». — Вирджиния вцепилась пальцами в его плечи, полная решимости заставить его понять то, о чем она говорит. — Ты почему-то думаешь, что в тот день с Роджером ты обманул Смерть. Ты считаешь, что Смерть должна была забрать тебя вместо него.

Она увидела, как дернулась мышца у него на щеке, поняла, что попала в точку, и решила закрепить свое преимущество.

— И вот с тех пор ты снова и снова бросаешь вызов Смерти, уверенный, что однажды она придет за тобой. Ты думаешь, что это может произойти в день и час по твоему выбору, не так ли? Единственное, чего ты никак не можешь принять, это то, что люди иногда просто умирают. Они стреляют в пылу страсти, как твои родители, или оказываются не в том месте не в то время, как твой друг Бэнни. Или принимают участие в дурацких гонках, как Роджер.

Теперь глаза Гейбриела горели гневным огнем, и это было лучше, чем отчужденность.

— Ты не понимаешь, Вирджиния. Если я просто…

— К тебе это не имело никакого отношения! — крикнула она. — Не важно, что ты не отменил гонку. Он бы тоже не сделал этого. И Лайонс. И ни ты, ни Лайонс не заставляли Роджера участвовать в гонке. Никто из вас не вынуждал его рисковать.

Вирджиния сделала паузу, тяжело сглотнув. Она поняла, что ради победы в этих обстоятельствах ей придется быть еще более откровенной.

— Я не должна была винить тебя за это; у меня не было на это права. Мне было больно, я сердилась и скучала по брату. Но теперь-то я понимаю, что во время той гонки он поступил так, как считал нужным. Он всегда делал свой собственный выбор. — Вирджиния взяла в ладони его лицо. — Ты хочешь верить, что обладаешь какой-то властью над смертью, что всякий раз, когда ты участвуешь в гонке и остаешься в живых, ты обманным путем лишаешь ее законного приза. А на самом деле смерть семь лет держала тебя в своих объятиях, ожидая своего часа.

Гейбу хотелось не замечать правды в ее словах, но они слишком много значили для него. Его словно пригвоздили к месту, он не мог оторвать глаз от ее отчаянного взгляда. Если бы только он мог найти спасение в благословенном оцепенении, которое последние семь лет позволяло ему оставаться в здравом уме…

Но с тех пор как он встретил Вирджинию, это стало практически невозможно. Всякий раз, когда он был рядом с ней, она наполняла его теплом и любовью, независимо от того, насколько сильно он сопротивлялся.

И она все еще продолжает это делать, пылкая и обворожительная, она все еще борется.

— Черная одежда, фаэтон и бесконечные гонки — все это атрибуты твоей пляски со Смертью. Если ты и дальше будешь продолжать эту игру со Смертью, она дождется своего часа. И ты ничего не выиграешь, только то, что, как ты сам считаешь, заслужил в качестве выигрыша семь лет назад — свое место в могиле. Место, которое ты хотел занять вместо Роджера.

Эти слова эхом прозвучали в ушах Гейбриела. Господи, это была правда. Сколько раз он жалел, что выжил в тот день.

Боль, которой всегда удавалось избежать, пронзила его, ошеломив своей остротой, пока он наконец не признал правду, которая семь лет терзала его душу.

— Это должен был быть я. — Слезы сжали горло. — Тогда ты не осталась бы одна, о тебе было бы кому позаботиться. Это неправильно, что он умер. Он не заслужил…

— И ты этого не заслужил. — Вирджиния крепко сжала его плечи. Очень крепко. — Господи, как бы мне хотелось, чтобы вы оба вернулись домой здоровыми и веселыми. Но поскольку этого не случилось, нет ничего предосудительного в том, чтобы радоваться, что ты все еще здесь, со мной, живой. Одному Богу известно, как я счастлива, что это так.

— Как ты можешь говорить такое? — хрипло спросил Гейбриел. — Роджер лежит в могиле, а я должен жить.

— Он бы не обиделся на тебя. И я — тоже.

Целебные слова попали прямо в сердце Гейбриела, зародив надежду.

— Все, что ты делаешь, не изменит того, что случилось, Гейбриел. — Вирджиния убрала у него со лба упавшую прядь волос. — Ни правда от Четуина, ни бесконечные гонки по этой дорожке. И даже брак со мной, как своего рода раскаяние. Никакого стыда в том, чтобы избежать сражения со Смертью, нет. Это не та битва, которую можно выиграть. И настало время тебе признать это.

Росток надежды укоренился и расцвел. С того самого дня смерти Роджера он бился головой о прошлое, и что? Ничего, кроме больной головы. Может, настало время принять любовь, которую она предлагает, без лишних вопросов, без угрызений совести.

— Ладно.

— Что — ладно? — замерла Вирджиния.

— Ладно, я не буду состязаться с Четуином. — Когда Вирджиния упала ему на грудь, он взял ее руки и поднес к губам. — В конце концов, я не могу допустить, чтобы женщина, которую я люблю, отказалась выходить за меня замуж из-за какой-то глупой гонки.

— Ты… — В глазах Вирджинии задрожали слезы. — Ты любишь меня?

Сердце Гейбриела от волнения, казалось, все время стучит где-то в горле.

— Больше жизни. Я не знаю, это только Богу известно, почему ты любишь меня, но я знаю, почему я люблю тебя. Ты — моя путеводная звезда в темноте и мой компас в ночном море. Когда я с тобой, мне не хочется плясать со смертью. Я хочу плясать с жизнью. Я хочу плясать с тобой. И чего бы это ни стоило, всю свою оставшуюся жизнь я буду стараться заслужить тебя.

Вирджиния разрыдалась, всхлипывая и прижимаясь к нему. Гейбриел не знал, что делать, поэтому, подчиняясь инстинкту, поднял за подбородок ее мокрое от слез лицо и прильнул к ней долгим нежным поцелуем. Он надеялся, что этот поцелуй покажет ей, как сильно он ее любит. Оторвавшись от ее губ, он улыбнулся, надеясь, что это остановит ее слезы.