Вымыла кроссовки, застирала грязные штанины.

Усевшись на теплые камни в тени молодых кедров, задумчиво осмотрелась.

Внизу яркой заплаткой на зеленой скатерти альпийского луга раскинулся лагерь. Склоны горы Ровненькой, как разноцветные монпансье, усыпали лыжники. Недоступные скалы возвышались за ее спиной, и только огромный беркут парил над их вершинами.

Лена пожалела, что не взяла бинокль, чтобы разглядеть птицу поближе. Прислонившись спиной к нагревшемуся стволу дерева, она сквозь полузакрытые веки наблюдала, как, следуя потокам воздуха, беркут то взмывал высоко вверх, то опускался ниже уровня вершин. Потом он стрелой бросился к земле и, снова взмыв в небо, скрылся за острыми гребнями скал с небольшим живым комочком в когтях.


Пять лет тому назад она лежала на груде вещей, прямо в пыли, на аэродроме под Кабулом. Отец бегал утрясать какие-то дела с военным комендантом. Она же, полумертвая от усталости, грязи и жары, прикрыв голову солдатской панамой, прищурившись, наблюдала, как огромная птица, распластав крылья, парила в белом от невыносимого зноя небе.

Прибежал отец, радостно обнял ее за плечи:

— Быстрее, Ленка, нас берут на «тушку», которая везет раненых.

Подхватив сумки с вещами, они со всех ног бросились к самолету, окруженному машинами «Скорой помощи». В Союз отправляли очередную партию раненых, в основном с ампутацией и серьезными черепно-мозговыми ранениями. Молоденькие медсестры и санитары из солдат буквально валились с ног от усталости: сроки погрузки были жесткие, да и состояние многих раненых было угрожающим. Мат, стоны, слезы…

Какой-то офицер в камуфляже с перевязанной рукой, споткнувшись о груду снаряжения, выругался и повернулся к девушке.

— Чертова кукла, ты что на дороге свое барахло разбросала? — Но, увидев огромные глаза на перепачканном лице, дрожащие от сдерживаемых слез губы, смягчился:

— Ты этим самолетом летишь, девочка?

— Да, — прошептала Лена. — Я — журналист, а это наш багаж.

— Журналист? — расхохотался офицер. — Думаешь, я поверю, что таких пигалиц стали в Афган посылать?

Лена растерянно отвернулась, но он ухватил ее за плечи:

— Да не сердись, малыш, куда твое барахло закинуть?

Это была их первая совместная командировка, в которой отец задал бешеный темп, не щадя ни себя, ни дочь. Он ни в чем не давал ей спуску. И когда она, не выдержав, попросила пощады, отец жестко посмотрел ей в глаза:

— Ты знала, какую профессию выбираешь. У хороших журналистов животы из штанов не выпадают. Наш хлеб нам дорого достается, запомни это, девочка.

И хотя им удалось побывать только в тех частях, куда их пустили, и побеседовать только с теми офицерами и солдатами, с которыми разрешили общаться, она знала, что и здесь отцу удалось собрать материал, который, возможно, никогда не удастся показать по телевидению.

— Не зарывайся, Максим Максимыч, — увещевал его главный редактор перед отъездом, — выше головы не прыгнешь, так что не осложняй, в каждую дыру не лезь, иначе тебе все командировки туда прикроют.

Отец соглашался, жал руки, улыбался, но с поразительным чутьем и интуицией выкапывал жареные факты и информацию, от которой полетели бы многие головы и, конечно, в первую очередь его собственная.

Проведя Лену в самолет, офицер пристроил ее за какими-то картонными коробками. Прикорнув прямо на сумках, она сквозь сон слышала, как ее нашел отец, прикрыл своей курткой и, прихватив диктофон, умчался, очевидно, брать очередное интервью.

Проснулась она оттого, что кто-то осторожно поправил на ней куртку. Вскинув голову, она увидела того же офицера. Он смущенно улыбнулся:

— Извините, что разбудил. Куртка сползла, а в самолете довольно прохладно. — Он пристроился рядом. — Товарищ ваш, седой такой, лохматый, в другом конце самолета у раненых, что в состоянии говорить, интервью берет.

— И у вас взял?

— Нет, я сбежал. Разговоры о подвигах и тому подобном у меня уже в печенках сидят. А этот дядька ваш муж или начальник?

— Этот дядька мой отец, — рассердилась Лена.

— Я и смотрю, что для мужа он староват, — как ни в чем не бывало заметил офицер. — Вас как зовут?

— Лена. Елена Максимовна Гангут.

— Это не ваши материалы в «Сказках дядюшки Римуса» мелькают?

— Где? — не поняла Лена.

— Да по телевидению.

— Нет, это папины, — сухо ответила девушка. — Я в газете работаю, и всего второй год. Пишу под фамилией Максимова.

— Это, значит, чтоб с отцом не путали. — Хмыкнув, офицер развел руками. — Признаюсь честно, пока с вашим творчеством не знаком.

Лена сильно и не обольщалась, что кто-то уже запомнил ее имя. Несколько статей, которые ей удалось напечатать, вызвали одобрение в редакции, но у читателей прошли незамеченными. Да и сюда она попала, по совести говоря, благодаря связям и напористости отца.

— Есть будете? — Офицер, порывшись в сумке, вытащил банку китайской тушенки и хлеб. Потом развернул полотенце, достал плитку шоколада. — А это на десерт. — Разложил все на полотенце, поставил в центре фляжку. — Попробуйте «худорянчик», очень рекомендую, что-то вроде местного вина.

— А почему «худорянчик»? — Лена достала пластиковую бутылку с минеральной водой. — Вот это все, что у меня есть. Ужином отец обещал в Ташкенте накормить.

— Ну, до ужина еще долететь надо. А вот что такое «худорянчик», расскажу. Посмотрите, на чехле написано «Худорян». Был у меня сержант такой пару лет назад. Уезжая, подарил на память свою фляжку, мою-то духи слегка продырявили. Отсюда и пошло: «худорянчик». — Плеснув немного из фляжки в пластмассовый стаканчик, он подал его Лене. — Давайте за знакомство. Меня Сергеем зовут, и фамилия у меня знаменитая — Айвазовский.

Майор Айвазовский, прошу любить и жаловать. — Густо покрыв тушенкой толстый ломоть хлеба, он подал его девушке:

— Да вы не грейте напиток, он и так почти на точке кипения.

Хлебнув жидкость с резким запахом какой-то травы, Лена поперхнулась, небо заполыхало, спазмы сдавили горло, и «худорянчик» полился через нос.

— О господи! — Сергей привлек ее к себе, принялся вытирать лицо носовым платком. — Вы что, ничего, кроме молочной смеси, не потребляли?

Потерявшая дар речи Лена отрицательно покачала головой.

— Ну вот, связался черт с младенцем, — огорченно вздохнул офицер и, налив кружку минеральной воды, протянул девушке:

— Запейте это безобразие и заешьте.

Лена уплетала бутерброд и наблюдала за своим нечаянным попутчиком. Здоровый, крепко сложенный, он возвышался над Леной, хотя и ее господь бог ростом не обидел, сантиметров этак на двадцать. Жестко вылепленные черты лица, насмешливые серые глаза, русые, выгоревшие на солнце волосы и брови на темном от загара лице. Да, писаным красавцем его не назовешь, но было что-то необъяснимо притягательное в его лице, что заставляло задержать взгляд, вглядеться в глаза, услышать низкий, хрипловатый голос.

Несколько капель «худорянчика», попавшие в желудок, сделали свое дело. Лена почувствовала себя необыкновенно легко, и скованность, которую она всегда испытывала в присутствии малознакомых мужчин, улетучилась. Через минуту они уже весело болтали, забыв о жуткой действительности, которая была от них в нескольких шагах.

Маленькая медсестра в несвежем белом халате нарушила их уединение:

— Товарищ майор, Сергей, помогите! Там Нашиванов пришел в себя, плачет, пытается повязки сорвать.

— Ну так сделайте что-нибудь, чтобы опять заснул, — недовольно проговорил Сергей. — Вы же медик, а не я.

— Без врача я не могу, а он в другом отсеке. Там у одного кровотечение открылось. Поговорите с ним, Сережа, прошу вас. Это у него после наркоза что-то вроде шока.

— Хорошо. — Сергей поднялся. — Это парень из моей группы. Вчера ему ногу ампутировали, — объяснил он Лене. — Пойдем, Наташа, покажи, где он лежит.

— Можно мне с вами? Я не помешаю, а если нужно, сумею помочь.

Сергей молча кивнул, и они вышли из своего укрытия. Увиденное потрясло девушку. Все пространство было уставлено носилками со стонущими, метавшимися в забытьи ранеными. В их отсеке находились раненые с ампутированными конечностями.

По узким проходам сновали медсестры. Воздух был насыщен запахами лекарств, хлорки, несвежего белья, крови и пота. Страшное, невыносимое зрелище увидеть вот так, сразу, несколько десятков человек, еще несколько дней тому назад здоровых, крепких, красивых… Перечеркнутые мечты… утраченные надежды…

Бледные, измученные лица, темные провалы глазниц, жалкие обрубки ног и рук… В жертву чьим политическим амбициям принесены молодость и красота? Будет ли подсуден когда-нибудь тот, кто послал их в чужую страну на смерть и поругание?

Лена склонилась к молоденькому пареньку с коротко остриженной головой и огромными печальными глазами. Корочка, покрывшая его губы, настолько сковала их, что он с трудом, еле слышно просил пить. Лена метнулась обратно, налила солдатику в кружку минеральной воды. Приподняв его голову, она попыталась его напоить, но капли воды, не попадая в рот, скатились по подбородку. Голова паренька как-то странно откинулась, и с ужасом Лена поняла, что мальчик умер. Осторожно опустив его голову на носилки, она почувствовала, как тепло стремительно покидает его тело. Окликнув одну из медсестер, Лена потрясенно наблюдала, как та молча пощупала пульс, подняла веки и проверила реакцию зрачков. Потом, не глядя на Лену, прикрыла его лицо простыней и так же молча поспешила дальше, к другим, способным еще позвать на помощь.

Лене уже приходилось видеть смерть под пулями, в бою. Раздавленные гусеницами тела, сожженные в БТРах, взорванные в грузовиках. Развороченные животы и оторванные конечности… Она помнила, как ее вырвало, когда она увидела, как солдаты похоронной команды деловито собирали лопатами на брезент обгоревшие останки экипажа одной из БМП. Отец отругал ее последними словами, а потом сказал:

— Смотри и запоминай. Придет время, не я, так ты сможешь рассказать об этой е… бойне.

Лена, никогда не слышавшая мата от отца, про себя повторила грязное слово. Действительно, больше никак эту войну нельзя было назвать.

Сергей вернулся весь какой-то осунувшийся. От него резко пахло табаком и лекарством. Пристроившись рядом с Леной, он притянул девушку к себе:

— Так удобнее, можете поспать немного.

Лена рассказала ему о смерти молодого солдата у нее на руках. Сергей чертыхнулся сквозь зубы.

— Такова проза этой чертовой жизни. Вот я только что от Нашиванова ушел. Ему два месяца до дембеля осталось, а теперь он где-нибудь только через полгода в свою деревню вернется. А у матери, кроме него, еще пятеро да папаша-пьяница. Куда ему, скажите, Лена, деваться в нашем раздолбанном государстве? Что ему останется делать? Пропивать жалкие крохи пенсии, ковылять по деревне на деревянной ноге? Он же умница, но кто его поддержит, кто? — Он с досадой стукнул кулаком по коробкам. Удар отозвался в раненой руке, и Сергей, обхватив плечо, сморщился от боли. — Нас в одном бою ранило. Вообще-то я и здесь, в Афгане, мог бы перекантоваться. Ранение не слишком тяжелое, кость слегка задета, но нет, отправили в Ташкент. Говорят, отъешься, с девушками подружишься. — Он внимательно посмотрел на Лену. — Я вам спать не даю своей болтовней?

Девушка доверчиво прижалась к нему, и он, словно поддавшись какому-то необъяснимому порыву, склонился и прижался к ней губами. Потом они долго и неистово целовались. Задыхаясь от недостатка воздуха, на миг отрывались друг от друга и тут же опять смыкали губы в безрассудной, поглощающей без остатка страсти. Прежние студенческие поцелуи не шли ни в какое сравнение. Сергей будто пытался вобрать в себя ее губы. Его язык творил какой-то немыслимый танец, захватив в полон ее рот. Каждый ее нерв отзывался на его прикосновение, кровь стучала в висках. Сергей расстегнул рубашку, нашел застежку бюстгальтера. Лена не сопротивлялась. Все имело логическое продолжение. Она только слегка вздрогнула, когда он сжал ее грудь и, словно поигрывая, стал осторожно ласкать своими теплыми, с шероховатой кожей, ладонями. Лена застонала от наслаждения, но Сергей прикрыл ей рот губами.

— Тише, девочка, я больше не буду.

Быстро застегнул ей рубашку, отодвинулся и, пристроив в изголовье сумку, закрыл глаза. Лена заметила на лбу у него испарину, а губы сжались в одну резко очерченную линию. Она почувствовала обиду. Видно, что-то не так в ней, если этот сильный, мужественный человек, так страстно желавший ее несколько минут назад, внезапно охладев, беззаботно устроился в углу и уже чуть ли не всхрапывает. Но с другой стороны, она ужаснулась: все ее моральные устои вроде: не давай поцелуя без любви, не доверяй безоглядно первому встречному — не выдержали первого же испытания. Конечно, от такого мужчины, как Сергей, и у более опытной дамы голова пошла бы кругом.

Лена и не подозревала, что Сергей не спал и в душе ругал себя последними словами: «Сволочь, скотина. Немного очухался, и на баб потянуло. Пристал к сопливой девчонке, шизоид недоделанный».