Проснулись и запахи. Ночью все заглушается сыростью, пахнет только водой и туманом. Солнце высушило туман, резвый ветер прочесал склоны гор и принес с собой многоцветный запах альпийских лугов. Пригрело хвою на пихте и можжевельнике, растопило воск кашкары; воздух загустел, насыщаясь запахом смолы и скипидара. Набросило теплым облаком муравьиного спирта, багульника, все запахи перемешались, остался только один: запах согревшегося леса, в котором уютно, тепло и сытно.

Нарвав изрядный пучок черемши и небольшой букет таежных первоцветов, Лена медленно шла по тропинке, очарованная прелестью проснувшейся природы. Не зря она выбрала именно этот маршрут для утренних прогулок. Каждый новый день в тайге не похож на другой, несет в себе новое, необычное, впервые увиденное или услышанное. Каждый раз лесной хор звучит по-другому, запахи перемешиваются в немыслимые сочетания, расцветают новые цветы, в многочисленных лужицах и бочажках со стоячей водой желтым покрывалом лежит пыльца хвойных деревьев, а ближе к середине лета их покрывают трепещущие тельца бабочек, изнемогающих от невыносимой жары.

Между тем в тайге стало тише. Птицы сделали перерыв на завтрак, звери разбежались по укромным местам. Шум реки словно отдалился, стал более глухим и монотонным. Верховой ветер едва шевелил кронами, и Лене показалось, что деревья застенчиво рассказывают друг другу о своих ночных сновидениях.

Вернувшись домой, она положила пакет с черемшой в холодильник, цветы поставила в высокую керамическую вазу. Отца в гостиной не было. По шуму воды из ванной и довольному мурлыканью она догадалась, что он принимает водные процедуры. Из калитки напротив вышла Эльвира Андреевна. В темных джинсах и светлом тонком свитере, с короткой пышной стрижкой издали ее можно было принять за молоденькую девушку. И только вблизи было видно, что темные волосы прорезали дорожки седины, а вокруг необычайно ярких глаз залегли лучики морщинок… Небольшой прямой нос и не потерявшие свежести губы… Алексей ничем не походил на мать, разве только глаза у них были одинакового, завораживающе синего цвета. Эльвира Андреевна распахнула ворота, и легкий на помине Алексей Ковалев открыл перед ней дверцу машины. Но его шустрая мамаша все-таки успела приветливо помахать в сторону их дома рукой, и Лена испуганно отпрянула от окна. Отец, в одних спортивных брюках, шумно отфыркиваясь, вышел из ванной. Вытирая грудь полотенцем, он выглянул в окно:

— Видала, как я на женщин воздействую? С утра ручкой машут.

Лена засмеялась:

— Ты, папка, в своем репертуаре. Смотри, маме напишу, чем ты здесь занимаешься!

Отец в притворном ужасе округлил глаза:

— Только флирт, легкий безобидный флирт. Кровь немного разогнать, но все в рамках приличий. Твой старый отец только на это и годен сейчас.

Лена шутливо шлепнула его кухонным полотенцем.

— Завтрак, Казанова, сам себе приготовишь, я не успеваю, до школы долго добираться.

— Ты что, пешком и летом, и зимой?

— И летом, и зимой. Да еще километров десять по тайге почти каждое утро пробегаю.

— То-то, я смотрю, ты уже и загореть успела.

Дома я что-то не замечал за тобой таких подвигов.

— А тут жизнь совсем другая. Завтра я тебя с собой возьму, тогда поймешь, почему я на зорьке по тайге бегаю.

— Идет, это мне по душе. — Отец открыл холодильник. — Ого, ты что, в основном пельменями питаешься?

— Это меня Вера, подруга, надоумила. Если нет времени готовить, я их в воду брошу, и все — обед готов!

— Ну что ж, воспользуюсь твоим опытом и позавтракаю. — Отец потер руки. — Смотрю, у тебя и винцо кое-какое есть.

— В субботу я новоселье собралась справлять, так кое-что заранее приготовила. Но ты не стесняйся, ешь и пей, чего душа пожелает. В подвале есть еще ветчина и окорок домашнего копчения. Сказка, а не окорок! С голоду, думаю, не пропадешь.

Приняв душ и переодевшись в светлый льняной костюм и вчерашние босоножки, она поцеловала отца.

— Пока, папка, я буду дома где-то после трех, тогда уж обо всем поговорим.

Отец сконфуженно почесал в затылке:

— Вообще-то я, Ленок, сегодня обещал встретиться с Алексеем Михайловичем, обговорить некоторые детали…

Лена сердито топнула ногой:

— Ты отдыхать сюда приехал или работать?

Отец виновато отвел глаза, и Лена махнула рукой:

— Ладно, ты неисправим. Возьмешь под навесом велосипед, это не мой, подруги, так что будь осторожнее. До конторы далеко добираться. Спустишься с горы, переедешь мост, а там тебе любой дорогу покажет.

Сегодня в школе праздник — последний звонок.

Уроки по этому случаю отменили, но до начала торжественной линейки Лена хотела уладить некоторые вопросы со своим классом. Однако все ее планы рухнули в одночасье.

В учительской у кабинета завучей столпилось несколько учителей, а оттуда доносился отчаянный тоненький плач. Плакала молоденькая учительница немецкого языка — классный руководитель одиннадцатого класса. Она вытирала слезы огромным клетчатым платком, шумно сморкаясь. Дородная Надежда Мефодьевна, завуч начальных классов, пыталась ее успокоить, но девчонка заходилась в плаче, обиженно трясла головой.

— Что за слезы накануне торжества? — Верка решительно втерлась в ряды сочувствующих. Она только что подъехала и еще не была в курсе трагедии, грозившей сорвать самый волнующий момент школьного праздника.

Лене ситуацию еще до появления Верки разъяснил Витя-Петя. Оказывается, Ирина Владимировна, как звали «немочку», накануне поставила в кабинет к завучам вазы с огромными розами, с великой осторожностью доставленными из района. Выпускники собирались вручить их учителям и гостям праздника. Но произошло ужасное событие. Школьная уборщица Клава, протиравшая полы у завучей и в учительской, из самых лучших побуждений принесла букет черемухи. К утру бедные розы, не выдержав резкого запаха соперницы, сбросили все лепестки. Большие деньги были потрачены впустую, но главное, линейка без цветов теряла свою торжественность и праздничность. Верка думала лишь минуту.

— Ирка, кончай слезы лить, сколько тебе роз надо?

— Даже если по одной вручать, и то двадцать, а мы хотели по три, — всхлипывая, ответила «немочка».

Вера подошла к телефону, набрала номер Сашиного магазина.

— Алло, Сашунь, ты не в курсе, у Виктора в теплице розы расцвели? — Получив, очевидно, утвердительный ответ, она радостно улыбнулась. — Вот и лады! А сейчас жми ко мне в школу, надо для блага общества послужить — свези нас к брату, нужно десятка два-три роз позарез! — Она положила трубку, весело оглядела обретших надежду коллег. — И как говорится в народе, no problem.

Ирина бросилась ее целовать, но Верка легко отстранила ее:

— Перестань лизаться, лучше принеси от завхоза нам с Еленой Максимовной по халату, чтобы наряды не испачкать, когда с розами будем возиться.

Линейку решили перенести на час позже, и они сидели в учительской, поджидая Сашу. Почти все учителя разбежались по своим делам, и подруги наслаждались тишиной. Резкий телефонный звонок нарушил их покой. Звонил муж Фаины Сергеевны, и что-то такое было в его голосе, что Вера со всех ног бросилась искать химичку по школе. Наконец ее нашли, и, раскрасневшись от стремительного подъема по школьной лестнице, она взяла трубку.

Бросив на нее взгляд, Лена увидела, как у Фаины Сергеевны сначала открылся рот, и, прижав свободную руку к горлу, она начала хватать воздух, словно выброшенная на берег рыба.

— Не может быть, — наконец вымолвила она и обессиленно опустилась на стул. — Ты не ошибся? — В трубке зачастил высокий мужской голос.

Положив трубку, Фаина Сергеевна откинулась на спинку стула, обмахиваясь кружевным платочком. Заметив удивленно уставившихся на нее молодых учительниц, она оживилась:

— Девочки, Егор Никитич сообщил мне потрясающую новость: сейчас у них в конторе сам Максим Максимович Гангут! Тот самый, с Центрального телевидения. Беседует с директором. Девки из управления на всякий случай побежали краситься и наряжаться. Он с видеокамерой, вдруг кого снимать надумает.

— Зинку обязательно, с ее толстыми коленками, или Зотиху из поссовета. Она тоже весьма фотогеничная особа, — фыркнула Верка.

— И не говорите, — согласилась учительница химии. Глаза у нее вдохновенно сверкнули. — У меня идея, девочки. А что, если директора нашего надоумить, пусть срочно едет в контору и приглашает Гангута к нам на праздник? Думаю, Леночка, ему будет интересно в нашей глуши свою однофамилицу встретить.

В учительскую вошел Саша, и девушки, подхватив сумочки, последовали за ним. Лена на мгновение задержалась на пороге.

— К слову, Фаина Сергеевна, Максим Максимович не просто мой однофамилец, он мой отец, — произнесла она и, с удовлетворением отметив некоторое покраснение кожных покровов химички, с достоинством покинула стены учительской.


Все Сашины родственники в данный момент проживали километрах в пяти от райцентра в небольшой деревеньке под названием Оленья Речка. Здесь они выстроили несколько теплиц, в которых выращивали ранние овощи и цветы, свинарник, коровник.

Кроме того, в хозяйстве водились овцы, куры, гуси, индюки. На нескольких десятках гектаров лесных неудобиц, расчищенных своими силами, выращивали картофель, садовую клубнику, кормовые травы. За три года хутор Шнайдеров, как его называли в районе, превратился в образцовое фермерское хозяйство, процветающее с помощью собственных рук да пары собранных из металлолома «Беларусей». Районное начальство, разрешив эксперимент, умыло руки, до поры до времени не вмешивалось, наблюдая, как братья пытаются наладить хозяйство в меру своих сил и возможностей. С немецкой педантичностью и аккуратностью семейство Шнайдер превратило глухую деревню, в которой и проживало всего пять или шесть стариков и старух, в уютный и милый сердцу уголок. На месте старых полуразрушенных хибар выросло несколько кирпичных домов, в которых жили семьи шестерых братьев и двух сестер Шнайдер. Помогли отремонтировать домишки стариков, тем самым обретя мир и согласие на вверенной им территории. Все это можно было бы посчитать настоящей идиллией, если бы не появились злопыхатели и завистники и те, кто работать не любит, но зато покритиковать да напакостить — хлебом не корми. Вот эти утверждали, что немцы жируют на их костях, эксплуатируют бедных трудящихся. Были попытки поджечь свинарник, побить стекла в теплицах, отравить птицу. Старший из братьев, Виктор, выступил в районной газете с предложением выделить любому обездоленному солидный участок своих угодий, чтобы тот мог пожировать теперь уже на костях проклятых немцев. Желающих не нашлось, противники несколько утихли, но гадости творить не перестали: то анонимку в налоговую инспекцию подбросят, то санэпидемстанцию натравят… Так что Виктор и вся семья постоянно пребывали в осаде, а потому в состоянии полной боевой готовности.

Лена несколько раз вместе с Верой и Сашей бывала на Оленьей Речке и поражалась редкому трудолюбию и доброжелательности Сашиных родственников. У каждого в семье не меньше пяти детей. Всех надо накормить, одеть, обуть, выучить, но они никогда не оказывались в стороне от чужой беды, помогали, чем могли. Лена понимала их обиду: Шнайдеров до сих пор считали чужаками, хотя они прожили на этой земле почти пятьдесят лет.


Сашина мама — Эрна Генриховна — и в свои семьдесят лет успешно руководила дочерьми, невестками и многочисленными внуками. Во дворе у нее всегда было чистенько, вдоль забетонированных дорожек все лето цвели анютины глазки и яркие ноготки. Ничто нигде здесь не валялось; каждой досочке, проволочке, железке было отведено свое место. В доме все сверкало стерильной чистотой, вкусно пахло стряпней и травами.

Маленькая, сухонькая, с большим крючковатым носом, она и сейчас радостно встретила их у порога.

Перецеловала, переобнимала всех, отвела к Виктору в теплицу.

Виктор, высокий, широкоплечий, пятидесятилетний мужчина, с красным обветренным лицом и огромными руками, вместе с сыном срезал цветы на продажу. В эмалированных ведрах стояли каллы и гвоздики, до роз очередь еще не дошла.

Девушки вошли в отсек, где выращивали эти чудесные создания природы, и замерли от восхищения. Розы только-только развернулись из бутонов, на бархатистых лепестках и листьях мерцали капельки воды, а аромат был настолько сильным и терпким, что у Лены закружилась голова. Пока Вера вела переговоры, она вышла во двор. Саша сидел на небольшой лавочке у входа в теплицу и курил.

Раньше она бы не задумываясь присела рядом с ним, а сейчас, стараясь не глядеть в его сторону, подошла к Эрие Генриховне. Старушка говорила с сильным акцентом и сама же над этим посмеивалась. В дорогу она приготовила им целый пакет вкуснейших булочек-креблей и сокрушалась, что у них нет времени выпить чаю.

Вера помахала Лене с порога, и они отправились выбирать розы. Сынишка Виктора срезал их, оставляя над землей небольшие черешки. Цветы ложились в руки влажной, ароматной тяжестью, и вскоре три эмалированных ведра были заполнены прекрасными темно-розовыми цветами.