Они у него еще те звери. Сам видел по весне, оленя завалили и сырую печенку жрали.

— Что за товар у них обычно бывает?

Парень скривился, закашлялся.

— Слушай, дай воды хлебнуть, горло дерет, мочи нет!

— Лакай, как получится. Кружки у меня для тебя нет.

Напившись, парень встал на колени и вдруг ловко вскочил на ноги, как заяц, метнулся в кусты. Алексей прыгнул следом, но не рассчитал прыжка и сбил беглеца своим телом. Во время падения парень здорово стесал веснушчатую физиономию, разбил нос. Кровь моментально проложила дорожку, скапливаясь на губах. Алексей тяжело поднялся на ноги.

— Ну, и чего добился? Рожу ссадил и доволен? — Он подтянул парня повыше и с силой усадил в углубление между камней, так что ноги парня оказались выше головы, а все тело приняло вид латинской буквы «V» в несколько зауженном варианте.

— Так какой же товар достопочтенный господин в шляпе забирал?

— Каждый раз другой, сегодня вот оружие должен был взять, и в прошлый раз то же самое было, а месяц назад вроде лекарства что-то, не по-нашенски на пузырьках было написано. Коробок сто или даже поболе было…

— И только?

— Нет. — Парень потерся носом о плечо, стараясь утереть кровь, но еще больше размазал ее по щекам. — Порошок тоже раза два при мне был, но я здесь с осени, а что раньше они творили, век свободы не видать, не знаю…

— Что за порошок, надеюсь, не стиральный?

— Наркота, — буркнул парень, искоса посмотрев на Ковалева. — Не боишься, начальник, что братва с гор вот-вот спустится и замочит вас почем зря?

— Боюсь, только дурак ничего не боится.

— И бабу твою оттрахают, а из тебя и из старика этого Македонец ремней нарежет, помяни мое слово. Колян корешом его был, а ваш барбос ему горло погрыз. — Пленник смачно сплюнул. — За вашу жизнь теперь я и харчка не дам.

— Ишь как тебя повело, родимый, или в штанах подсохло, так ты и осмелел? — Алексей низко склонился над парнем, ухватил его за волосы, оттянул голову назад. — Ничего, мы ребята живучие, почище твоих «македонцев» видели и до сих пор по земле бегаем. — Он выдернул у парня из ботинок шнурки, попробовал их на разрыв и скрутил его лодыжки. — Посиди, отдохни, а чтобы криками всю окрестную живность до инфаркта не довел, сделаем тебе хорошую затычку. — Алексей стянул у него с ноги носок. — Да от такого аромата тебе один путь — в реанимацию. — Затолкав парню кляп в рот, довольно усмехнулся. — Вот теперь дожидайся своих приятелей, а Македонцу передай: русский мужик Алексей Ковалев на своей земле от этой погани в первый и последний раз бегал. Теперь он от меня по горам скакать будет. А ты мне хорошую примету дал. Амбал с рыжими ресницами — это уже кое-что!

Теперь предстояло самое главное — объяснение с Леной и ее отцом. Алексей спустился на берег, присел на камень рядом, молча оглядел их встревоженные лица.

— Ничем порадовать вас не могу, дорогие друзья, ситуация хуже некуда. Самое большее через час они поймут, что их водили за нос, через два — будут здесь… — Алексей достал карту из кармана. — Прошу выслушать меня без лишних комментариев и вопросов, что непонятно, уточню дополнительно. — Он усмехнулся. — В сложившихся обстоятельствах вынужден взять командование на себя и поэтому, — он предостерегающе посмотрел на Лену, — прошу просьбы воспринимать как приказ. — Алексей развернул карту на коленях, жестом пригласил их пододвинуться ближе. — Через пятнадцать минут мы с вами расстанемся. Вы, Максим Максимович, вместе с Леной должны непременно добраться до биостанции. Терентьев по рации пусть сообщит куда следует о том, что происходит на прииске.

— Алеша!

Он увидел побледневшее лицо Лены, жестко глянул ей в глаза:

— Даю вам двое суток, больше я водить их за нос не смогу. Пойдете через горы, левее перевала, ориентиром будет служить триангуляционный знак. По карте сразу за ним начинается достаточно пологий склон, переходящий в ущелье. Прямо по нему спуститесь вниз, километра за два до биостанции. На выходе из ущелья егерский кордон, у них тоже есть рация, правда, не настолько мощная, как у Терентьева, но с биостанцией связаться можно…

— Алексей, я правильно понял, вы нас отсылаете? — осторожно спросил Максим Максимович. — Но ведь это же смертельно опасно — остаться один на один с бандой.

— Гораздо опаснее, если мы втроем надумаем уходить. Они настигнут нас быстрее детской неожиданности, и тогда вообще никто и никогда не узнает, что здесь случилось, куда мы исчезли.

А так есть возможность достать этих мерзавцев и базу их накрыть. — Алексей искоса глянул на Лену. — Думаю, Мухину надо одному из первых про Македонца сообщить, раз он этими делами занимается.

— Хорошо, я все понял, хотя чувствую себя омерзительно, словно я инвалид беспомощный…

— Простите, Максим Максимович, за резкость, но сейчас не время для интеллигентских самобичеваний. — Алексей извиняюще пожал ему руку. — Я давно понял, что всегда могу на вас положиться. Не знаю, как все получится в дальнейшем, но очень надеюсь распить с вами бутылочку коньяка.

Максим Максимович крепко обнял его:

— Больше мне нечего сказать, кроме самого банального: берегите себя, Алеша, и дай бог, чтобы все благополучно закончилось!

Лена молча исподлобья смотрела на них. Алексей подошел к ней, взял за руки, но она отдернула их, повернулась к нему спиной.

— Лена, выслушай меня. — Он мягко взял ее за плечи, развернул к себе, заметив, что старший Гангут деликатно ушел в сторону и принялся выкладывать на полотенце продукты из рюкзака.

— Слушаю вас, господин главнокомандующий! — Губы у нее дрожали, но глаза смотрели сердито, с вызовом. — Развязываете себе руки, Ковалев, и вам глубоко безразлично, что мы чувствуем при этом. Мальчику захотелось в казаки-разбойники поиграть. Да плевать я хотела на эту базу с Македонцем в придачу.

Одного накроют, десять новых появится, а тебя, Ковалев, уже не будет. — Она обняла его, прильнула к груди. — Я люблю тебя и не переживу, если что с тобой случится!

Алексей оторвал ее руки от себя.

— Еще твоих истерик сегодня не хватало! Сейчас ты уйдешь, — сказал он твердо. — Мне не нужно, чтобы ты путалась под ногами и получила пулю в лоб. Я хочу, чтобы ты убралась отсюда, и клянусь всем на свете, на этот раз ты меня послушаешься!

Лена отшатнулась, все, что угодно, но только не эти грубые и жесткие слова она собиралась услышать от него. Вея ее решительность вмиг улетучилась, осталась лишь одна оболочка. Наконец она с трудом выдавила из себя:

— Выходит, я для тебя ничего не значу?..

Алексей упреждающе поднял руки:

— Ради бога, все, что между нами произошло, ежесуточно происходит с миллионами мужчин и женщин…

Он не успел увернуться и чуть не упал от увесистой затрещины.

— Жалкий и ничтожный негодяй! К несчастью, наши отношения не стали для меня мимолетным приключением, я позволила себе подумать, что встретила человека, которого смогла бы полюбить, и горько теперь об этом сожалею. Ты не представляешь, насколько ты мне теперь омерзителен. — Она смерила его взглядом с головы до ног, презрительно улыбнулась и подошла к отцу.

Алексей уставился на нее, потирая щеку, с выражением полного недоумения.

— Лена, ты меня не так поняла.

Она вернулась, вырвала у него из рук карту.

— Я все прекрасно поняла, ты испугался, что тебя потянут в мужья? Можешь не волноваться, об этом вопрос никогда не стоял и впредь стоять не будет!

— Послушай, дурочка, шансов уцелеть втроем не более, чем у снежка на сковородке. Впрочем, почему я должен тебя уговаривать? Не хватало мне сейчас еще дамских разборок! Через пять минут, слышишь, вы должны быть уже за той горкой, если не хочешь, чтобы я применил силу.

Некоторое время он наблюдал, как они преодолевали пологий горный склон и скрылись за увалом.

Максим Максимович на прощание виновато взглянул ему в глаза, неловко пожал руку, протянув пакет с его долей продуктов:

— Здесь немного, но на двое суток худо-бедно должно хватить.

Лена, отвернувшись, молчала. Она проверила оружие, вскинула полупустой рюкзак на плечо. Алексей заметил, как резко обострились черты ее лица, возле губ легла горькая и печальная складка. Ему мучительно захотелось послать все к чертовой матери, догнать ее, сказать что-то очень важное и нужное, чтобы разгладилась горестная складочка, исчезли боль и гнев в глазах. Но он не имел права расслабляться. В конце концов, он всегда успеет с ней объясниться, но если сейчас расслюнявится, то будущее преподнесет ему много проблем.

Алексей не стал возвращаться мимо пленника, чтобы не демонстрировать лишний раз, что одинокий волк вышел на тропу войны.

Прежде всего необходимо незаметно снова проникнуть в долину, осмотреться, предпринять кое-какие меры, чтобы «македонцы» почувствовали себя гусем на вертеле: вас крутят, вертят, со всех боков поджаривают, а вы при этом настолько беспомощны, что даже клюнуть не в состоянии ввиду полного отсутствия головы.

Оставшись один, он почувствовал облегчение.

Спутники его были достаточно опытны и умелы в горах, с картой заблудиться для них весьма проблематично, поэтому совесть его успокоилась. Он практически уже спас их от бандитов, теперь его очередь поиграть с Македонцем в кошки-мышки, и если повезет, то роль кошки он предполагал сыграть сам.

Себя он чувствовал примерно так же, как двенадцать лет назад после получения приказа: нервы натянуты, все чувства до предела обострены, и в мозгу не осталось лишнего — только предстоящая боевая задача.


Первый часовой встретился Алексею на подходе к поселку. Значит, «охотники» успели уже вернуться, но пока еще пребывают в неведении относительно планов, а главное, местонахождения преследуемых, если поспешили выставить заградительные кордоны. Причем, как он сразу отметил для себя, наименее вероятным они считали их прорыв через горловину долины.

Это было заметно по часовому — совсем молодому пареньку. Ему было не больше двадцати, и, похоже, он еще не наигрался досыта в солдатики: стоял с автоматом наперевес и имитировал Рембо в одной из зубодробительных ситуаций, издавая подобающие случаю звуки, и, как Алексей заподозрил, со спущенным предохранителем. Ковалев на мгновение заколебался, стоит ли приводить парнишку в горизонтальное положение, но тут же отбросил все сомнения, справедливо считая, что на весах сейчас лежит нечто большее, чем сотрясение мозга молодого шакаленка.

Тому наконец надоело играть с автоматом. Присев на корточки, он принялся с любопытством рассматривать муравейник. Автомат мешал ему, и он закинул его за спину. Но в тот момент, когда Аллеей уже был готов нанести ему удар по затылку, чач совой неожиданно повернулся, вскинул голову — глаза у него округлились, и он медленно стал подниматься во весь свой немалый рост, одной рукой потянув со спины автомат. В ту же секунду кулак вошел в его солнечное сплетение, воздух стремительно покинул легкие, и парень согнулся пополам. Рубленый удар ребром ладони по шее довел начатое дело до конца, и он упал к ногам Алексея, не издав ни звука и основательно подпортив дизайн муравьиного «apartament house»[11].

Десять минут спустя Алексей сидел среди камней и рассматривал свою добычу: три дополнительных рожка к автомату, пистолет, что он забрал у загрызенного Коляна, и большой нож с широким лезвием, которым с ним поделился часовой. Конфискованные автоматы лежали рядом, и недолго думая он размозжил их об кусок базальта, справедливо решив, что горка искореженных деталей в данной ситуации гораздо для него безопаснее.

Склонившись над небольшим озерком дождевой воды, увидел свое отражение и сморщился от отвращения: грязный, небритый, одно слово — натуральный бомж, ничего не скажешь. Умывшись, пошарил по карманам, сигареты пропали, видимо, выронил где-то ненароком. Часовой, к несчастью, оказался некурящим. Выходит, теперь еще, помимо оружия, ему придется курево добывать.

Алексей поднялся на гребень горы, нависшей над поселком справа. Скальные обрывы не давали спуститься поближе, но в бинокль он разглядел, что практически все боевики в сборе, за исключением тех, с которыми он имел счастье встретиться тет-а-тет. Возле разрушенных корпусов разгуливало более десятка дюжих парней с Шерханом во главе, вскоре к ним присоединился Македонец. Он словно утратил былую величественную осанку, несколько сгорбился, опустил плечи. Шерхан что-то спросил у него, и тот махнул рукой в сторону бывшей конторы. Шерхан зашел в дом и тут же вышел. За ним следовал Кацо, он же Карбид, он же, по большому счету, босс пролетевшего с товаром Македонца.

Шерхан встал на крыльце, поднял руки, и наступила тишина, прерываемая только монотонным стуком дятла в лесу поблизости.

— Так, — сказал Шерхан громко. — Вы знаете, почему мы до сих пор околачиваемся здесь, кормим комаров и сбили в кровь ноги. До вечера мы должны найти всех троих и по возможности взять живыми. Особенно опасен молодой мужик, вы это знаете.