Бертрис Смолл - Неотразимая герцогиня

Она жестко взглянула на лакея.

— Да, миледи.

— Можете идти.

Хокинс не помнил, как выбрался из комнаты, и первым делом наткнулся на Маркера.

— Ну и характер! — пожаловался он. — Должно быть, вам нелегко пришлось от ее язычка! Представляю, как она вас донимала!

— У ее светлости доброе сердце и прекрасная душа, — сухо возразил дворецкий, считавший камердинера наглым малым, не стоящим внимания. — Если она и пожурила вас, значит, по заслугам. Насколько я понял, герцог вернулся домой простуженным. Очевидно, вы отпустили его из дому легко одетым. Вам лучше держаться за свое место, Хокинс. Если не можете как следует услужить его светлости, всегда найдутся те, кто будет рад вас заменить.

— Крепкий орешек этот старый ястреб, верно? — услышал Хокинс. И, обернувшись, оказался лицом к лицу с Онор.

— Всего за пять минут я успел получить два нагоняя, — мрачно заметил Хокинс. — Для девчонки довольно низкого происхождения твоя хозяйка — настоящая фурия!

— Придержи язык, Хокинс! — взорвалась Онор. — Не желаю слушать гадости о моей госпоже! Кроме того, ты не выполнил своего долга!

— Но его светлость терпеть не может фланелевых подштанников, — упрямо возразил Хокинс, — и не силой же мне их на него надевать! Я его камердинер, а не матушка!

— У тебя приказ миледи, — напомнила Онор. — Герцог послушается, если ты скажешь, что это она велела. Он безумно ее любит.

— А я бы рад полюбить тебя, — хитро прищурился Хокине.

— Когда хозяева будут тобой довольны, тогда и увидим.

Может, я позволю тебе пройтись со мной.

— Насчет пройтись сказано не было, — возразил Хокинс.

— В таком случае никакой любви. Я порядочная девушка, Хокинс, и тебе лучше сразу это понять, — фыркнула Онор и, вызывающе взмахнув юбками, удалилась.

Аллегра тем временем написала Юнис и Кэролайн, отправила записку с лакеем и вернулась в спальню, где изнывал ее муж. Принесли ужин. Кухарка выполнила приказание герцогини, поэтому на подносе стоял густой наваристый суп, которым Аллегра собственноручно накормила мужа с ложечки. Кроме того, она уговорила его съесть грудку каплуна с маслом и хлебом, а на десерт — нежный яичный крем, любимое блюдо герцога. Только потом она поужинала сама за маленьким столиком. Куинтон, потягивая портвейн, не сводил с жены глаз.

Вошедший лакей унес пустые тарелки, и Онор помогла хозяйке приготовиться ко сну. Приняв ванну и надев ночную рубашку и чепчик, Аллегра отпустила горничную, завернулась в кружевную шаль и села у огня.

— Иди ко мне, — позвал герцог.

— Подожди.

— Почему ты сидишь у камина? — допытывался он.

— Чтобы спокойно и без помех помолиться, — объяснила она. — Я всегда молюсь по утрам и вечерам.

— Но кто тебя научил? — удивился он. — Ведь у тебя не было матери!

— Отец. Сказал, что когда-нибудь у меня будут собственные дети и моя обязанность — научить их просить милости у Создателя. А разве твоя мама не сделала того же самого перед смертью?

— Я едва ее помню, а Джордж тогда был слишком мал, — отозвался герцог.

Последующие несколько минут тишину нарушало только потрескивание поленьев. Наконец Аллегра встала и, задув свечи, легла рядом с мужем.

— Ну вот, — прошептала она, прижимаясь к нему.

— О чем ты молилась? — не выдержал он.

— О нас. О тебе. О детях. Мы должны лучше стараться, Куинтон, чтобы зачать ребенка.

— Мадам, я более чем счастлив ответить на ваши молитвы, — с шутливой серьезностью объявил он.

— Не богохульствуй, — хихикнула Аллегра и только собралась было прочесть ему нотацию, как он закрыл ей рот поцелуем. — О, Куинтон, — вздохнула она, исступленно целуя его в ответ.

Сирень. Она всегда благоухала сиренью, и это пьянило его. Он нежно провел ладонью по ее щеке.

— Почему я был так уверен, что не полюблю тебя, Аллегра? Как я мог не любить тебя, дорогая? Ты стала главным в моей жизни. Смыслом моего существования. Я не смог бы без тебя жить.

Он снова завладел ее губами и почувствовал, как она тает в его объятиях. Его пальцы распустили бант на ее рубашке, теплая рука скользнула под батист и сжала маленькую грудь.

Под его ладонью тревожно билось ее сердце.

Аллегра закрыла глаза. О, она любит его, любит, но, когда пытается выразить свои чувства словами, язык отказывается ей повиноваться. Как-то раз ей удалось сказать Куинтону о своей любви. Но как высказать все, что лежит на душе? Ах, ну почему мысли так путаются?

Он не может жить без нее? Это она не может жить без него, не в силах представить, что Куинтона вдруг не будет рядом!

Блаженно вздохнув, она сосредоточилась на тех восхитительных ощущениях, которые пробуждал в ней муж.

Каждым движением, каждой лаской она давала понять, что хочет большего и ей нравится все, что он с ней делает. Она на мгновение вырвалась из его объятий, чтобы сбросить чепец и рубашку, и снова легла на подушки, призывая его манящим взглядом.

Он ответил тем же, отшвырнув свою рубашку. Потом наклонился, чтобы поцеловать ее соблазнительную грудь, и долго ласкал губами ее соски. Она билась и что-то несвязно бормотала, воспламеняя его страсть, пока он вдруг не понял, чего именно хочет от нее в эту ночь. Того, что он никогда не осмеливался сделать до этой минуты. Но сегодня его терзала потребность посвятить ее еще в одну тайну чувственного безумия. Подняв голову от ее молочно-белой груди, он тихо попросил:

— Только не бойся, Аллегра. Только не бойся.

Голова его снова опустилась. Он стал осыпать поцелуями ее тело, медленно и страстно. Аллегра мурлыкала от удовольствия.

Он спускался все ниже, сжимая ладонью пухлый венерин холмик и ощущая мягкие темные волосы. Наконец, раскрыв сомкнутые лепестки ее плоти, он дотронулся до крошечного бугорка, и Аллегра, самозабвенно извиваясь, забыла обо всем. Ощутив, что она истекает влагой, он удвоил старания и остановился, только когда услышал гортанные стоны. Она и опомниться не успела, как его голова оказалась между ее разведенных бедер.

— Куинтон?! — ахнула она.

— Я же просил тебя не бояться, Аллегра, — взмолился он и, подавшись вперед, стал ласкать языком набухшую горошину, Ее напрягшееся тело судорожно выгнулось, но Куинтон держал жену крепко, и Аллегра поняла, что попала в сладостный плен. Сначала она возмутилась. Никогда, даже в самых безумных фантазиях, она не представляла такое… И все же наслаждение было необычайно острым! О да! Ей нравится.

Безумно нравится!

Она трепетала от предвкушения. Крохотная частичка ее тела, о существовании которой она не подозревала, пульсировала, исходя жемчужными каплями, пока Аллегра не распалась на сотни сверкающих осколков, осыпавших ее брызгами экстатического удовольствия и оставивших без сил и движения.

— О, пожалуйста… — беспомощно пробормотала она.

Куинтон приподнялся, подмял под себя ее трепещущее тело и медленно вошел в тугие, истекающие любовным зельем ножны.

— Боже, Аллегра, я так отчаянно хочу тебя, — выдавил он.

Неумолимо-твердый меч вонзался в нее, и она отвечала на каждый его выпад, каждый удар всем своим существом.

Стенки ее грота сомкнулись вокруг него в попытке удержать.

— Не останавливайся, — бормотала она, — не останавливайся… я умираю от желания… Как сладостно! — вскрикнула Аллегра, когда они вместе достигли нирваны.

— Ах, моя великолепная ведьма, ты выпила меня до дна, — признался герцог, когда его кипящее семя излилось в нее и они напоследок сжали друг друга в объятиях.

Они долго лежали среди измятых простыней и скомканных одеял, пока дыхание немного не успокоилось. И тут герцог чихнул!

— О Боже! — воскликнула Аллегра. Она сползла с кровати и схватила с пола его сорочку. — Немедленно надень, Куинтон, пока я не убила тебя своей любовью! — Она быстро натянула ее на мужа. Он, смеясь, подчинился. — Что тут забавного? — обиделась она, снова ложась и укутывая его одеялом.

— Я так чертовски счастлив, — признался он. — Год назад, когда мы четверо решили найти себе жен и наконец остепениться, я никогда не предполагал… да что там, даже надеяться не смел на такое чудо! И все это ты подарила мне, сердце мое.

Только благодаря тебе я живу полной жизнью.

— Ты дурачок, Куинтон, — объявила она, хотя ей самой хотелось петь от счастья.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — И ты любишь меня.

— Предположим, — нехотя призналась она.

Он снова засмеялся.

— Признай же это, моя обожаемая колдунья. Скажи, что любишь и никого не полюбишь, кроме меня!

— Да и нет, — шаловливо бросила она.

— Скажи это, черт возьми!

Он приподнялся над ней, обдавая свирепым взглядом.

Сердце ее тут же растаяло.

— Я люблю тебя, Куинтон Хантер, и всегда буду любить.

Я ожидала от брака дружеских отношений и взаимного уважения. И хотя не понимаю, как это произошло, но я горячо полюбила тебя. Ну, теперь ты доволен? И заснешь, пока в самом деле не разболелся?

— Да, герцогиня, — кивнул он, взяв ее руку, и смежил веки.

Настал день приема у герцогини Седжуик, на который были приглашены две тысячи гостей. Никому не пришло в голову отказаться. К счастью, была только середина зимы. Можно представить, что творилось бы в пик сезона! Количество приглашений пришлось бы удвоить или утроить. На таких приемах ожидалось, что визитеры будут присутствовать всего четверть часа или оставлять карточки, если им не удастся лично поприветствовать герцога и герцогиню, что чаще всего и случалось. Поскольку в этом случае не требовалось ни музыки, ни угощения, то и приготовления были несложны: по вестибюлю и парадным комнатам были расставлены высокие консоли с цветочными вазами. Из оранжерей поместья лорда Моргана доставили охапки роз, лилий, тюльпанов, ирисов и нарциссов. Букеты получились большими и яркими.

Раньше всех прибыли граф и графиня Астон с лордом и леди Уолворт. Куинтон оправился от простуды, на что ушло несколько дней неустанных забот жены. Все это время они не выезжали из дома и приказывали приносить обеды наверх.

— Надеюсь, ты достаточно здоров, чтобы поехать сегодня в театр? — спросил граф Астон.

— Мы уже начали серьезно волноваться, — вставил Адриан. — За всю мою жизнь не видел, чтобы ты болел больше одного дня.

— Аллегра преданно обо мне заботилась, — заверил герцог, послав жене улыбку и подмигнув друзьям.

— Ах ты дьявол! — хмыкнул граф. — Значит, тяжело болел?

— Не слишком, — признался Куинтон. — Но Аллегре так нравилась роль сиделки при больном, что не хотелось портить ей столь редкое развлечение.

— Или свое собственное, — ухмыльнулся лорд Уолворт.

Сегодня Аллегра с особенным тщанием выбирала туалет, сознавая, что ее внешность и обстановка дома станут предметом особого любопытства и сплетен, которые поползут по городу после приема. Как и подобало случаю, ее платье было довольно простым, но вместо того, чтобы предпочесть традиционный белый цвет, она решила быть дерзкой и оригинальной. Присборенный лиф из сиреневой шелковой парчи был отделан по низкому декольте кружевной оборкой. Поверх шелковых рукавчиков красовались воланы из того же кружева бледно-сиреневого цвета, в тон лифу. Широкая шелковая юбка в сиренево-кремовых полосах почти доходила до пола. Платье было перехвачено под грудью темно-лиловым бархатным кушаком. Мыски сиреневых шелковых туфелек были украшены маленькими, расшитыми драгоценными камнями бантиками.

В высоко подобранных буклях переливались такие же бантики. В ушах сияли мягким блеском огромные жемчужины. Шею украшало жемчужное ожерелье с бриллиантом-сердечком. Его острый кончик указывал на глубокую ложбинку на груди.

Герцог щеголял в серых панталонах с белыми чулками. На черных туфлях сверкали серебряные пряжки. Фрак тоже был серовато-сизым. Зато белизна сорочки и галстука слепила глаз.

С шеи свисал монокль на тонкой золотой цепочке.

Аллегра надеялась, что гости станут прибывать постепенно, но им так не терпелось увидеть герцогиню Седжуик, что, похоже, все явились к назначенному часу. Беркли-сквер была забита экипажами, медленно ездившими по кругу. Высадив пассажиров, кучера продолжали монотонное кружение в ожидании, пока хозяева выйдут. Правда, места с каждой минутой становилось все меньше, так что гостям уже приходилось пешком добираться до дверей, а там становиться в очередь, чтобы попасть в дом.

Герцог и герцогиня в Главной гостиной приветствовали тех гостей, которые смогли до них добраться. Мистер Браммел, небрежно растолкав толпу, собравшуюся на ступеньках крыльца, пересек вестибюль и вошел в гостиную.

— Герцог! — приветствовал он Куинтона и тут же обратился к Аллегре:

— Дорогая герцогиня, какой ошеломительный успех!

Вы знаете, как я обожаю и ценю оригинальность. Ваш костюм — настоящий триумф! Мне нравится, что вы предпочитаете создавать свою собственную моду, вместо того чтобы перенимать дурной вкус окружающих.