Он легонько куснул ее сосок.

— И эти статуи все могут видеть? — не умолкала она.

— Именно.

Его губы сомкнулись на ее соске и легонько потянули.

— О-о, — выдохнула она.

Его губы были горячими, и каждое движение его рта возбуждало ее все больше. В голове у Аллегры вертелись десятки вопросов, но пламенное наслаждение вытеснило все.

Ее пальцы впились в его затылок и принялись теребить волосы. Он сжал другую ее руку, продолжая ласкать нежный холмик.

Она возбуждала его. Боже милостивый, как она возбуждала его! Он не мог ею насытиться, но попытается, хотя вряд ли у него что-нибудь выйдет. После каждого соития он хочет ее все сильнее.

Он принялся с благоговением ласкать языком каждую частичку любимого тела. Ее кожа была мягче лепестков розы и слегка пахла сиренью. Из прелестных уст вырывались тихие стоны. Похоже, какого бы места на ее теле он ни коснулся, повсюду начинала сильно пульсировать кровь. Это еще больше подогревало его страсть.

— Сделай это! — внезапно взмолилась она, потираясь о него всем телом, как сладострастная кошка. — Пожалуйста!

— Что именно? — немилосердно допрашивал он, уверенный, что знает все ее желания.

— Своим языком! Пожалуйста! Там! — почти вскрикнула Аллегра. Сейчас она его убьет… если только он не смилостивится и не доведет ее до безумия.

— Здесь? — спросил он, проникая языком в ее пупок.

— Я тебя ненавижу! — всхлипнула она.

— Или, — продолжал он, спускаясь ниже, — здесь?

Он коснулся языком ее крошечного бутона любви и услышал тихий стон. Он лизал медленно-медленно, ощущая вкус соли и мускуса, и наблюдал, как горошина набухает желанием. И тут Куинтон сделал то, чего никогда не делал раньше: он обхватил руками округлую попку, приподнял и зарылся лицом в горячие глубины, находя узкий проход, ныряя в него так глубоко, как только мог, вонзая в него язык, словно свою мужскую плоть.

Аллегра пронзительно закричала, изнывая от сладострастия и чего-то, чему не было названия: ощущение казалось слишком острым.

— О Боже, — почти рыдала она. — О-о-о, я не знала!

Она вцепилась в его плечи, глубоко впиваясь ногтями, и отчаянно царапалась. Она молила только об одном: чтобы эти мгновения длились вечно.

Ей казалось, что рай так близко, и все же она не могла его достичь. Его язык продолжал терзать и мучить ее, пока желание не стало нестерпимым.

Его копье было твердым как сталь и подрагивало, готовясь пронзить ее сладостные, открытые ему навстречу глубины. Он поднял голову, накрыл ее тело своим и яростно ворвался в нее, как завоеватель в покоренную страну. Ее вопль самозабвенного экстаза едва не стоил ему потери самообладания.

Он подался вперед и безжалостно смял ее губы. Их бедра сталкивались в ритмическом танце древнего как мир желания.

Куинтон стонал в порыве исступленной страсти к ней, к своей прекрасной и желанной жене. К Аллегре!

Голова у Аллегры шла кругом. Ошеломленная сладостным восторгом, который дарил ей Куинтон, она парила в небесах, поднимаясь все выше, становясь средоточием свирепой торжествующей радости, пока ее ощущения не слились в огненный клубок, разлетевшийся ослепительными брызгами. А теперь она падала, падала, проваливалась в теплое темное небытие, где наслаждение медленно угасало. Остались только мрак и пустота.

Придя в себя, Аллегра поняла, что герцог все еще лежит на ней. Их тела были влажными от пота.

— Ты… великолепен, — едва выговорила она, гладя его темные волосы. Он приподнялся и лег на спину.

— А ты неподражаема, моя дорогая герцогиня!

— Я люблю тебя, — прошептала она, прижимаясь к нему.

— А я тебя, — ответил он, сжимая ее руку. — О, милая моя девочка, как я люблю тебя!


Утром оказалось, что мадам Поль уже доставила одежду, которую они собирались носить во Франции. Она лично приезжала еще затемно, потихоньку постучала и оставила у лакея коробки. В первой оказались четыре потрепанные юбки из грубой ткани, столько же грязных трехцветных поясов, четыре заплатанные белые блузы, сабо и помятые чепцы. Во второй лежали три посеревшие от частых стирок мужские рубахи, такое же количество мешковатых панталон, короткие крестьянские куртки с металлическими пуговицами и три красных фетровых фригийских колпака, украшенных трехцветными кокардами. Сабо тоже не были забыты.

— Поразительно! — прошептала Аллегра. — Теперь нас наверняка посчитают теми, за кого мы себя выдаем.

— Почему здесь четыре женских костюма? — удивился герцог.

— Потому что Онор едет с нами, — спокойно объявила его жена. — Она превосходно знает французский, и ее здравый смысл будет в немалой степени способствовать нашему успеху, тем более что она лучше нас знакома с жизнью простых людей, о которой мы не имеем ни малейшего понятия.

— Откуда горничной знать французский? — полюбопытствовал Куинтон.

— Потому что она ежедневно сидела со мной на занятиях, дорогой. Однажды, когда мы с Джеймсом Люсианом не смогли понять, как спрягается глагол, Онор нас поправила, причем с прекрасным произношением, если верить нашему наставнику.

Все это время она тоже училась с нами и поэтому будет нам большой подмогой, Куинтон. Вот увидишь!

Герцог восхищенно покачал головой. Спорить с Аллегрой, разумеется, бесполезно. Кроме того, ситуация довольно забавная. Где это видано, чтобы горничная превосходно знала французский?

— Если ты так считаешь и если сама Онор готова рискнуть, я не возражаю, моя милая герцогиня, — решил он.

Аллегра бросилась мужу на шею и поцеловала.

— О, спасибо за то, что согласился со мной! Я так счастлива, что ты доверяешь моим суждениям!

Герцог улыбнулся, глядя в глубокие фиалковые озера ее глаз, и быстро поцеловал. Можно подумать, у него есть выбор!

Попробовал бы он не согласиться!

— Мы наденем эти лохмотья, когда окажемся во Франции, — объявила Аллегра. — Сейчас велю Онор сложить их в саквояж. Все равно хуже от этого они не станут — уже некуда.

— Интересно, где мадам Поль их раздобыла, и за такое короткое время?

— Возможно, — задумчиво ответила Аллегра, — они принадлежали французским эмигрантам. Или же кто-то делает то же, что и мы, — спасает людей из ада. До меня доходили слухи о каком-то храбреце, который ежечасно ходит по краю пропасти, вызволяя невинных.

— Утешительно знать, что, кроме нас, находятся и другие легкомысленные глупцы, — сухо заметил герцог.

— Чисто английская потребность в честной игре, — объяснила Аллегра. — Нельзя вот так взять и обезглавить короля… хотя, припоминаю, что и у нас такое было.

Но мы не отправляли на гильотину тех, кто не был согласен с тогдашним правительством.

— Нет, — согласился Куинтон, — всего-навсего пошли войной друг на друга, войной, в которой тоже погибло немало невинных душ.

— Но это было почти двести лет назад, — запротестовала Аллегра. — Сейчас иные времена, и людям не следует превращаться в дикарей.

— Жаль, что они тебя не слышат и нам придется плыть во Францию за племянницей Беллингемов.


Онор и Хокинс уже уложили в сундук вещи хозяев, и хотя казалось немного странным отправиться в Брайтон в начале марта, другого предлога покинуть Лондон придумать не удалось. Только Чарлз Трент знал об их миссии и, хотя не слишком одобрял столь смелые планы, все же позаботился о том, чтобы у герцогской четы хватило денег на путешествие. Он даже раздобыл кошелек с французскими монетами.

— Думаю, достаточно для подкупа, — хмуро процедил он. — Ах, Аллегра, что я скажу вашему отцу?!

— Ничего не говорите, — попросила она. — Мы постараемся вернуться как можно скорее, и я не хотела бы зря его расстраивать. Довольно и того, что тетя-мама всю зиму была нездорова.

— Поделитесь со мной своим планом, — попросил секретарь.

Она наскоро ввела его в курс дела. Трент кивнул;

— Это должно сработать, но медлить нельзя. Постарайтесь добраться до Франции, выручить родных Беллингемов и без промедления вернуться. Там вам грозит опасность. Понимаете, ваша светлость? Игры, что вы затеяли, чреваты смертельным риском.

— Знаю, Чарлз, — вздохнула Аллегра, назвав Трента по имени, что делала крайне редко. — Но я верю в удачу, и, кроме того, мы не можем оставить Беллингемов в беде. Они были так добры к нам!

— Верно, ваша светлость, и я вполне согласен с вашими рассуждениями, но, если что-то случится с любым из вас, Беллингемов всю оставшуюся жизнь будут терзать угрызения совести. Они уже немолоды, а история с племянницей окончательно выбила их из колеи. Помните, прежде всего вы должны заботиться о муже и о своей семье.

Если вам будет грозить беда, думайте прежде всего о собственной безопасности.

— Вы чересчур тревожитесь, Чарлз, — отмахнулась Аллегра и, привстав на цыпочки, поцеловала секретаря в щеку, отчего бедняга покраснел до корней волос.

— Вы и оглянуться не успеете, как мы вернемся!

Она взяла мужа под руку и направилась во двор, где уже ждала карета.


Солнце только всходило, когда они выехали из города и свернули к Брайтону. Друзья условились встретиться в гостинице «Доспехи короля». Дорога была прямой и довольно ровной. Трент договорился о подмене лошадей по всему пути, так что путешествие заняло не более пяти часов.

Гостиница находилась в порту. Большое удобное заведение было любимым пристанищем путешественников, хотя теперь находилось не так уж много охотников побывать во Франции и постояльцев стало меньше. Мистер Трент снял парадные покои для герцога и большие комнаты для графа и лорда Уолворта, расположенные рядом, в отдельном крыле гостиницы. Было решено, что Хокинс останется здесь и присмотрит за вещами. Ведь им непременно понадобится приют сразу же по возвращении из Франции. Кроме того, не стоило поднимать суматоху, привлекая тем самым ненужное внимание. Недаром говорили, что Брайтон кишит французскими шпионами.

Хозяин гостиницы поспешил к дверям, чтобы лично приветствовать знатных клиентов.

— Добро пожаловать, джентльмены! Входите, входите!

Ваши комнаты уже готовы!

— Вам сказали, — надменно бросил Куинтон, свысока взирая на хозяина, — что мы оставляем комнаты за собой на время плавания на яхте графа Астона? Здесь пока поживет мой человек, Хокинс. Позаботьтесь о том, чтобы его кормили.

Он терпеть не может моря, верно, Хокинс?

— Совершенно верно, ваша светлость. Терпеть не могу, — повторил лакей все, как ему было сказано, яростно кивая при этом головой.

— Можете подавать ему эль, но не позволяйте напиваться, — наставлял хозяина герцог. — Он обожает эль, не так ли, Хокинс?

— Да, милорд, — подтвердил лакей, расплывшись в улыбке. — Разумеется. Все будет так, как вы приказали, ваша светлость. Не волнуйтесь, милорд.

Хозяин низко поклонился и повел гостей в комнаты, где их уже ожидали друзья.

— О, как все это волнующе! — воскликнула Кэролайн.

— У вас есть одежда? — поинтересовалась Юнис.

— Да, и когда вы ее увидите, глазам не поверите! — пообещала Аллегра. — Настоящая рвань! Сейчас Онор принесет!

— Твоя горничная? — в один голос ахнули подруги.

— Онор неплохо говорит по-французски, — пояснила Аллегра, — и, кроме того, служанке лучше знать обычаи простолюдинов.

— До чего же забавно, что твоя Онор сумела выучить еще один язык, — усмехнулась Кэролайн. — Да это почти то же, что иметь горничную-француженку! Даже если она родом из Вустера.

— А можно посмотреть наши костюмы? — взмолилась Юнис.

— Онор, принеси маленький саквояж с одеждой, подготовленной для Франции, и покажи леди Уолворт и леди Бэйнбридж, — велела Аллегра.

Саквояж был принесен, открыт, и Онор вытащила юбку, пояс и чепец. Кэролайн немедленно напялила чепец на свои локоны. Юнис обернула широкий пояс вокруг тонкой талии.

Обе уставились друг на друга и разразились хохотом.

— Это не шутка, — упрекнула Аллегра. — Если нас поймают, скорее всего не миновать нам гильотины. Эти революционеры не смотрят на национальность! Англичан казнят наравне с французами. Недаром Куинтон все время твердит, что мы затеяли опасную игру. Нужно пройти восемь миль от побережья до поместья графини, не возбуждая подозрений, освободить ее и детей, снова вернуться на побережье, где нас будет поджидать яхта, и потихоньку поднять паруса. Я не подумаю плохо о той из вас, кто изменит свое решение и останется в Англии.

— Нет! — твердо сказала Кэролайн. — Графиня д'Омон — моя кузина.

— Нет! — вторила ей Юнис. — Признаюсь, мы обе нервничаем, но никому в голову не приходило пойти на попятную.

— Но как мы доберемся до владений графини? — спросила Кэролайн.

— Примем обличье кровожадных вязальщиц из Харфлера, которые пришли, чтобы потащить графиню и детишек на суд революционного трибунала. Якобы Комитет общественной безопасности города послал нас за гражданкой д'Омон и ее отродьем. Если люди, которые удерживают графиню, попытаются нас остановить, мы набросимся на них с ругательствами и угрозами. Францией правит страх. Простое обвинение ее тюремщиков в том, что они отказываются подчиниться властям, сразу их усмирит, я уверена. Вспомните, что, несмотря на все революционные идеи, эти люди привыкли беспрекословно подчиняться своим господам. Стоит лишь построже на них прикрикнуть, и они подожмут хвосты. Однако придется быть как можно более убедительными.