Через несколько секунд они оказались в плотной завесе тумана, который обволакивал машину, точно белое тонкое одеяло. В случайных просветах проглядывало небо. Лесли расслабилась. Все было не так уж и плохо.

Однако они уезжали дальше и дальше, а вокруг ничего, кроме тумана, не менялось. Туман же становился все более густым и теперь окутывал их, точно белое толстое одеяло. Лесли пустила автомобиль ползком. А впереди их поджидала все та же бесконечная пелена.

Видимость уменьшилась с трех метров до полутора, а потом стала и вовсе нулевой Лесли с трудом видела даже очертания капота да ветровым стеклом. Не помогали и противотуманные фары — плотная стена отбрасывала свет назад, не позволяя проникнуть ни на пядь. Зато холодный воздух из открытого окна прекрасно проникал в салон. И дорога стала как будто более тряская.

— Да не сбилась ли я, часом, с пути? — спросила она, старательно скрывая рвавшееся наружу отчаяние.

Майк открыл дверцу и посмотрел вниз.

— Да нет, вроде. Вот она, кромка. — Он выбил трубку об край дверцы. — Больше ни черта не видно, но, думаю, я все же смогу стать твоим поводырем.

— Да, ты уж следи, чтобы мы не съехали с дороги, — подхватила она. — Иначе, как сказал один мудрый человек, лорд Питер Уимзи, «на нас густой туман падет, и нас в трясину засосет».

— А это, случайно, не Сайерс[11] ему накропала? — спросил Майк, удивив ее тем, что ему известно даже, кто такой лорд Питер Уимзи. Ясно, что его вопрос был риторическим, ибо он продолжал: — Кстати, она была недурным литературоведом и выполнила сносный перевод «Божественной комедии» Данте. Кажется она умерла, не успев завершить «Рай», заключительную часть трилогии…

— Майк, следи, пожалуйста, за проклятой дорогой, не то нас действительно засосет в трясину!

— А тебе этого не хочется?

— Шутишь?

Он вернулся к наблюдению за дорогой. Она поежилась, отчасти от холодного воздуха, отчасти оттого, что вспомнила подлинную историю о том, как Уимзи попал в трясину и чуть не погиб.

Майк время от времени давал ей руководящие указания, куда крутить баранку, перемежаемые ободряющими словами. И все-то у них получалось замечательно, покуда Лесли не обратила внимание на новую неприятность. Она остановила машину, заглушила мотор и выключила фары. Казалось, померк последний свет на земле.

— Что ты делаешь? — спросил Майк. Она скорее чувствовала, чем видела, как он вглядывается в ее сторону.

— У нас осталась всего четверть бака, — объявила она. — Если ехать дальше, то бензин скоро может кончиться, и мы не сумеем отсюда выбраться, когда туман наконец рассеется. Поэтому я решила, что будет лучше остановиться и переждать.

— Логично, как всегда, — сказал он и захлопнул дверцу.

— Конечно. — Она сделала мину. — Именно благодаря моей логике мы и оказались неизвестно где. Я страшно логична.

— Если хочешь знать, я подозреваю, что твой грандиозный план заключался в том, чтобы привезти меня сюда, одинокого и беззащитного, и овладеть моим телом. Обычная женская версия — отправилась на свидание, и кончился бензин.

Она посмотрела на него, на мгновение ужаснувшись тому, что, быть может, ее намерения были именно таковыми. А затем разразилась смехом, уверенная, что, несмотря на все свои задние мысли, она не могла зайти так далеко.

— Благодарю покорно, — пробурчал он. — Между тем мое тело не столь уж отталкивающее. Не так ли?

Она перестала смеяться. У него очень хорошее тело, однако она не собирается говорить ему об этом. Ей не хотелось об этом даже думать, во всяком случае, когда он сидел рядом, наедине с ней…

— Больше никогда не буду действовать под влиянием минуты, — поклялась она. — Вот до чего это меня довело.

— Сидишь одна посреди вересковой пустоши, ночью, в машине с незнакомым мужчиной. — Он издал короткий смешок. — Очень славно для такой благоразумной девушки, как ты! Ничего, каждый должен время от времени попадать в приключения. Только ты выбрала для себя не совсем удачное.

— Может, хватит напоминать?

— Отчего же лишний раз не напомнить?

Она поежилась.

— Ты так и не закрыл окно? Мне отсюда не видно. Если нет, закрой, пожалуйста, ведь ты сейчас не куришь. Меня что-то зазнобило.

— Конечно, — согласился он и тут же поднял стекло.

Меж тем туман становился все более непроницаемым. Раньше она и представить себе не могла, что нежная субстанция может быть такой плотной и лежать на ветровом стекле, как снег Их словно сугробом накрыло. Более того, создавалось жутковатое впечатление, будто туман излучает собственный свет, окутывая их слабым сиянием.

— Ты не находишь этот туман каким-то ненормальным? — спросила она, подавшись вперед и всматриваясь в белую массу.

— Нахожу. Английские туманы все ненормальные. — И он добавил: — Обычно он падает на удивление быстро. Как бы ниоткуда, и сразу очень густой. Это напоминает мне великую вещь Конан Дойля, «Собаку Баскервилей». Помнишь, как они заблудились на Гримпенской трясине? Туман был такой густой, что Холмс и доктор Ватсон словно ослепли. Где-то поблизости завывал дьявольский пес, предчувствуя добычу, а они спешно искали пропавшего человека, чтобы опередить убийцу. Дойль описал это великолепно.

Она опять поежилась, но на сей раз не от холода. Стараясь рассеять пугающие образы, только что вызванные Майком, Лесли начала напевать духовную песнь «Встает ущербная луна».

Майк запел вместе с ней, и его баритон замечательно слился с ее альтом. Вскоре они так увлеклись пением, что машина начала ходить ходуном, поскольку они раскачивались на сиденье в такт песнопению. Добравшись до конца, оба захохотали.

— В следующий раз, — сказала Лесли, — мы споем «Когда над Майами плывет луна, я буду твоим полумесяцем».

— Такой песни нет! — воскликнул Майк.

— Не-а, — призналась она, качая головой. — Я сегодня веду себя как дура.

— А мне нравится, когда ты ведешь себя как дура.

— Правда?

Она опять поежилась, потерла плечи и пожалела, что не взяла свитер. Лето в Англии оказалось более прохладным, чем было обещано в американском рекламном бук лете. По крайней мере, она надеялась, что дрожит от холода, а не от ожидания любви.

— Тебе надо согреться, а то ты не выдержишь ночь, — сказал он, озираясь по сторонам. Он был в рубашке с коротким рукавом и не мог предложить ей даже пиджака. Он раскрыл объятия и пригласил. — Иди сюда.

Она метнула на него недобрый взгляд.

— Спасибо, не надо. Мне и так…

— Боишься? Смелей. Я буду хорошим мальчиком. Нас разделяет рычаг переключения передач, поэтому я буду хорошим мальчиком. — Она даже не шевельнулась, тогда он простонал: — Ну почему, почему ты постоянно видишь во мне отпетого насильника?

Ей и правда было очень холодно, и она вела себя как дура. Но столь же глупым казалось принять его приглашение, поскольку она не надеялась на себя. Однако, если это обнаружится, он узнает о ее чувствах больше, нежели ей хотелось.

Она весьма нерешительно съехала набок по спинке сиденья, перегнулась через рычаг переключения передач и прильнула к его плечу При этом она продолжала зябко обхватывать себя руками, одновременно создавая эффективную защиту своей груди от его ребер. Однако он обнял ее и прижал к себе теснее. Она чувствовала исходившее от него тепло, которое уже начало ее согревать — и распалять ее желания.

— Видишь, не так уж плохо. — Он наклонил голову. — Ты можешь давать уроки пробуждения мужского эго.

— Пусть этим занимаются другие.

Минуты тянулись бесконечно. Время словно застыло. И в чувства Лесли начало просачиваться нечто большее, нежели тепло общения. Его грудь была твердой, но удобной подушкой для ее головы. Его руки слабо сжимали ее тело, но скрытая сила лишь ждала сигнала, чтобы ожить. Подбородком он касался ее волос, словно то было самое естественное для него место. Запах мужчины и дорогого одеколона проникал в ее нутро, оставляя в ней глубокий след.

Она поняла, какими мучительными были для нее несколько последних лет, когда она была лишена таких прикосновений. Как всякая женщина, Лесли нуждалась в крепких объятиях, в мужских сильных руках. Она нуждалась в общении. В таком, какое ей выпало в эту ночь. Оно заполняло образовавшуюся в ней пустоту. Такое простое, что каждая клеточка ее существа кричала от радости и повторяла: «Наконец-то». Она не ощущала этой потребности так остро — до этой ночи.

Лесли устроилась удобнее, придвинулась ближе. Ей нравились ее ощущения. Теперь уже казалось не так страшно ночевать в густом тумане посреди вересковой пустоши. Просто немного неуютно ждать рассвета, вот и все. И опасность скоропалительного решения — позволить Майку обнимать ее — ничего не значила по сравнению с сознанием того, что кто-то о ней заботится, держит ее под своим крылом. В голове, все более ленивой от довольства, крутилось предсказание Гэрри. Оно по-прежнему казалось ей несерьезным. Но то, что ее обнимает Майк, — это уже серьезно. И это едва ли скоропалительно. Напротив, возникало ощущение, что это весьма и весьма основательно.

И тут, словно по молчаливому сигналу, он повернул голову и посмотрел на нее — как раз в тот миг, когда она повернулась, чтобы посмотреть на него.

Желая большего, нуждаясь в большем, она подняла руки, взялась за отвороты его воротника и увлекла его губы к своим губам.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

От поцелуя Лесли у Майка закружилась голова.

Он не ожидал от нее такого Она всегда была для него неожиданностью, отчасти поэтому он и хотел быть с ней рядом. Но то, что она поцеловала его первая… он оказался не готов к этому. Для нее это было тем самым приключением, участником которого он так жаждал быть.

В глубине его души появилось смутное предостережение, что он должен остановить все это, пока не поздно, однако то чувство, которое она — такая теплая и привлекательная в его объятиях — вызвала в нем сейчас, отодвинуло все предосторожности на задний план. Он ведь и хотел, чтобы она сама зажгла его. Ему это было так нужно.

Ее поцелуй становился все более требовательным, ее язык встречался с его, словно соединяясь с ним. Эти ощущения погружали его в еще более густой туман, чем тот, в который была погружена их машина. Напряженные и словно звенящие ощущения проносились по его венам, причиняя тупую боль, которая ввергала его в еще больший соблазн. И было так потому, что, бросая ему сейчас вызов, она искушала его своей невинностью и искренностью.

Его пальцы взъерошили ее волосы — эти шелковистые пряди, мягко скользившие по его ладоням. Он приподнял ее голову, страстно впиваясь ей в губы — стараясь сказать ей своим поцелуем, что чувства, переполнявшие его подлинны.

Она застонала, и руки ее обвили его плечи так крепко, как если бы она тонула, и от ее рук зависело, спасется она или нет. Он чувствовал, как ее ногти впиваются ему в кожу сквозь тонкую ткань рубашки, распаляя его еще сильней.

Он оторвал свои губы, чтобы покрыть поцелуями ее шею, щеки, глаза, лоб… все, что можно было поцеловать. Теперь его губы утонули в изгибе ее шеи и чувствовали возбужденное биение ее пульса. Он подумал, что так ее возбудило то, как он дотрагивался языком до ее шеи.

Она снова застонала, и теперь ее руки начали сжимать его крепче. Совершенно побежденный тем, как она отвечает на его ласки, Майк едва не сдернул с нее блузку, предоставив пуговицам расстегнуться самим и обрушивая дождь поцелуев на мягкую атласную плоть Лесли. Он добрался до верха ее грудей, до самого краешка округлости, что была над лифом. Кружевной материал лифа был словно упругий жгут, который легко поцарапывал его подбородок.

Он уже был настолько возбужден, что даже не мог представить, какое напряжение потребуется ему для того, чтобы вернуть контроль над собой. Особенно в тот момент, когда ее руки, перестав сжимать его и сами теперь зажатые между их телами, стали нащупывать и расстегивать пуговицы его рубашки. По его коже прошелся холодный воздух, как только она расстегнула рубашку до талии, но ладони ее были теплыми и, когда они прикасались к его груди, казалось, сжигали весь холод. Они скользили по его торсу точно легкие прикосновения крыльев бабочки. Такие легкие и такие пьянящие.

— Боже, только не останавливайся, — прошептал он.

Его же пальцы, казалось ему, были налиты свинцом, когда он пытался расстегнуть ее лиф. В конце концов он освободил ее от лифа и вместе с ним отбросил в сторону блузку. Ее груди, когда он целовал их — сначала одну, затем другую — были холодны, но соски, ощутившие темперамент его языка, сделались упругими и горячими. Она изогнулась всем телом, словно противостоя натиску его губ, а ее пальцы, ушедшие ему в волосы, притягивали его до невозможности близко к ее телу. Он целовал, ласкал и покусывал ее своими губами, зубами и языком до тех пор, пока она не начала стонать, извиваясь в его объятиях, а ее руки обхватывали, льнули и прикасались, требуя от него продолжения пытки. И он был рад покоряться, пока не подумал, что взорвется сию же секунду.