Она, конечно, сказала, что все понимает, но Лиз почувствовала, что ее мать слегка обиделась.

Скорей бы уж этот праздник кончился, думала Лиз, когда они собрались в гостиной, чтобы украсить елку мишурой и стеклянными шарами. Это да еще бумажные гирлянды и флажки на стенах были единственной уступкой праздничной традиции, которую они решили сделать. Правда, Кэрол уже давно испекла рождественское печенье, но стараниями Джеми его количество заметно уменьшилось. Вполне вероятно, что к празднику он уже успеет с ним покончить.

Никаких особенных планов на рождественские каникулы у Лиз не было. Одно время она хотела отвезти детей покататься на лыжах, но развлекаться ни у кого не было охоты. В конце концов решено было остаться дома. Лиз испытала от этого некоторое облегчение, но скоро ей стало казаться, что она допустила ошибку.

Перемена обстановки, жизнь на природе могли помочь им взбодриться; здесь же, в большом молчаливом доме, где все напоминало о Джеке, они с каждым днем все глубже погружались в уныние.

Когда до Рождества оставалась неделя, в офис Лиз неожиданно позвонила одна клиентка. Она была очень взволнована и попросила о немедленной встрече. Лиз как раз была свободна, что случалось теперь довольно редко. Домой ей ехать не хотелось, поэтому она ответила согласием.

Клиентка появилась в ее кабинете минут через пятнадцать, и выражение ее лица Лиз сразу не понравилось. Но то, что она услышала через минуту, понравилось ей еще меньше.

При разводе бывший муж клиентки получил разрешение встречаться со своим шестилетним сыном, в чем, разумеется, не было никакого криминала. Правда, клиентке Лиз это не особенно нравилось, но существует законное право отца. Проблема заключалась в другом. Отец мальчика по-прежнему жил в Калифорнии, а миссис Аруд после развода перебралась в Нью-Йорк, где у нее оставались родители. Раз в год она приезжала на месяц в Сан-Франциско, чтобы ее бывший муж мог пообщаться с сыном. И именно характер этого общения вызывал у нее тревогу. Вехета Аруд — так звали клиентку — считала, что отец постоянно подвергает своего шестилетнего сына опасности, и Лиз не могла с ней не согласиться. Во-первых, он катал мальчика на мотоцикле — на бешеной скорости и без шлема. Во-вторых, он летал с ним на личном вертолете, хотя право на управление получил только месяц назад. В-третьих, он разрешал мальчику ездить в школу на велосипеде — одному, по улицам, битком набитым машинами, и опять же без защитного шлема. Вехету все это ужасно пугало. Она хотела, чтобы суд запретил отцу встречаться с сыном.

А чтобы ее бывший муж ни при каких обстоятельствах не мог нарушить запрет, она хотела, чтобы в качестве наказания за неподчинение закону суд избрал арест счетов принадлежавшей мужу фирмы.

Но как только Вехета произнесла это, Лиз стало нехорошо. Она сказала:

— Нет, этого мы делать не будем. Я могу обратиться в суд с ходатайством о составлении специального предписания, которое бы подробно регламентировало порядок общения вашего мужа с сыном. Мы можем даже добиться, что такие встречи будут разрешены ему только в вашем присутствии. Это относительно просто.

Ведь налицо угроза жизни и здоровью вашего сына. Но привлекать вашего бывшего мужа к суду или замораживать счета его фирмы я не буду!

Последние слова она произнесла настолько жестким тоном, что миссис Аруд посмотрела на нее с невольным подозрением.

— Почему нет? — спросила она, решив, что ее бывший муж уже успел побывать у миссис Сазерленд и склонить ее на свою сторону. Чего-чего, а денег он не жалел, особенно когда речь шла о его интересах.

— Потому что это слишком опасно, — просто сказала Лиз. За последние несколько недель она потеряла несколько фунтов веса и выглядела осунувшейся и бледной, но на лице ее была написана такая решимость, что Вехета невольно оробела.

— Не понимаю, что тут опасного… — пробормотала она.

— У меня уже было одно похожее дело, правда, без угрозы для жизни и здоровья ребенка. Один человек… — Лиз немного поколебалась, но так и не смогла произнести имя Филиппа Паркера вслух. — Один человек не хотел выплачивать бывшей жене алименты на содержание своих собственных детей, хотя был достаточно богат. Единственным способом заставить его сделать это было арестовать счета его фирмы. Суд принял такое решение. — Она замолчала и молчала так долго, что в конце концов Вехета вынуждена была спросить:

— И что же дальше? Это сработало?

В ее голосе звучала надежда; она по-прежнему считала, что ударить мужчину по карману — это самый лучший способ заставить его сделать то, что от него требуют, но Лиз отрицательно покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Это не сработало. Мы загнали его в угол, и этот человек решился на отчаянный поступок. Он застрелил свою жену, застрелил моего мужа, который вел это дело вместе со мной, а потом застрелился сам. Это случилось ровно год назад, в прошлое Рождество. — Лиз снова немного помолчала и добавила чуть более спокойно:

— Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я не буду делать то, что вы предлагаете? Если поставить вашего мужа в безвыходную ситуацию, он в конце концов совершит что-то безрассудное, а может быть, и очень страшное. Я не хочу в этом участвовать!

— Простите, миссис Сазерленд, мне очень жаль.

— Мне тоже, миссис Аруд. А теперь давайте сделаем вот что.

Вместе они составили примерный список действий, которые представлялись Вехете опасными. Лиз сразу же позвонила третейскому судье, но у него было слишком много дел. Слушание их дела он назначил только на одиннадцатое января, до которого оставалось еще три с половиной недели. Лиз решила, что пока она напишет мужу Вехеты Аруд официальное письмо с предупреждением.

— Это не поможет, — сказала Вехета, жалобно глядя на Лиз. — Вы не знаете моего мужа. Его нужно треснуть по голове молотком, да покрепче — только тогда до него что-нибудь дойдет.

— Но если мы поступим так, как вы хотели, пострадать можете вы или ваш сын, — отрезала Лиз. — А я этого не допущу.

Она говорила столь уверенно, что Вехета заколебалась.

— Будь по-вашему, — промолвила она наконец и ушла очень расстроенная. У Лиз тоже было тяжело на душе, но она была уверена, что все сделала правильно.

Следующий день был последним днем школьных занятий. После обеда Кэрол повезла детей в парк кататься на коньках. У Питера было назначено свидание с девушкой, которую он собирался повести в кафе и в кино, и Лиз как раз прикидывала, чем занять вечер, когда в гостиной внезапно зазвонил телефон. Сначала она даже не поняла, кто звонит — голос в трубке звучал пронзительно и громко, словно говоривший был близок к истерике. Лиз потребовалось не меньше минуты, чтобы понять — это Вехета Аруд. Она специально дала клиентке свой домашний телефон, чтобы та чувствовала себя увереннее. Но, судя по тому, как Вехета проглатывала слова, ей было далеко до спокойствия, даже относительного.

— Вехета, придите в себя и скажите наконец, что случилось, — попробовала урезонить ее Лиз, но прошло не менее пяти минут, прежде чем Вехета сумела произнести более или менее связную фразу.

Суть происшедшего заключалась в следующем:

Скотт, муж Вехеты, снова повез сына кататься на мотоцикле. Для прогулки он выбрал далеко не самое безопасное шоссе номер 64, проходившее по холмам к востоку от Сан-Франциско. Вехета не знала, был ли Скотт пьян или нет; главное заключалось в том, что ребенок снова был без шлема, когда мотоцикл на полном ходу врезался в грузовик. В результате сын Вехеты получил сотрясение мозга и перелом обеих ног. Все могло закончиться гораздо хуже, если бы, сброшенный с мотоцикла силой удара, мальчик не приземлился на оставленную строителями кучу песка у дороги. В настоящее время Джастин, так звали мальчика, находился в Центральной больнице Сан-Франциско. Что касалось его отца, то после столкновения он был теперь в той же больнице в критическом состоянии и врачи опасались за его жизнь.

Что могло утешить Лиз в этой истории? Если бы она согласилась вызвать Скотта в суд, разве это помогло бы предотвратить катастрофу? Одно вручение повестки могло занять два-три дня, так что ее вины тут не было. Но от этого было ничуть не легче. Джастин находился в опасности — вот что имело для нее значение.

— Где вы сейчас? — быстро спросила она, оглядываясь по сторонам в поисках сумочки с документами, без которой не выходила из дома.

— В Центральной больнице, в детской травматологии.

— С вами кто-нибудь есть?

— Нет, я одна, — ответила Вехета и всхлипнула.

В Сан-Франциско у нее не было знакомых, и от этого она чувствовала себя вдвойне одиноко.

— Я буду через двадцать минут, — сказала Лиз и повесила трубку, не дожидаясь ответа. Схватив сумочку и накинув жакет, она выбежала на улицу, радуясь тому, что не поехала с детьми кататься на коньках. Сначала она хотела отправиться с ними, но передумала. Теперь, понимая, что Вехета могла позвонить и не застать никого дома, Лиз благодарила бога за то, что он не позволил ей никуда уехать.

Она доехала до больницы за пятнадцать минут. Оставив машину на стоянке, Лиз поднялась в детское травматологическое отделение и сразу увидела Вехету, которая сидела в коридоре на скамье и рыдала. Джастина только что отвезли в операционную, чтобы вставить в сломанные ноги титановые штыри. Что касалось сотрясения мозга, которое предположили медики со «Скорой», то их опасения не оправдались. У Джастина был просто ушиб головы, который ничем ему не угрожал. Лиз невольно подумала, что Вехете и Джастину очень повезло.

Сама атмосфера больницы заставила ее вспомнить о Дике, и Лиз попыталась представить, что он может делать сейчас, хотя и знала, что думать об этом не надо.

С тех пор как они виделись в последний раз, прошло больше трех недель. Теперь Лиз была уверена, что больше он ей не позвонит. Дик принял решение и продолжал упорно его отстаивать — по характеру он был достаточно упрям. Лиз подобное поведение не удивляло. Должно быть, она и ее семья воплощали для Дика все, чего он боялся в жизни.

Вскоре после полуночи из операционной привезли Джастина. Он еще не отошел после наркоза, а его ноги были забинтованы от лодыжек до паха. Зрелище было довольно печальное, но врач, который спустился вместе с ним, сказал Вехете, что операция прошла удачно и что через полгода, когда надо будет снимать штыри, Джастин будет как новенький.

Слушая его, Вехета плакала, но Лиз видела, что это слезы облегчения. Она вообще вела себя намного спокойнее, чем когда Лиз только приехала. В последние полтора часа они даже обсудили, что им делать. Теперь Вехета сумела убедить Лиз, что нужно как можно скорее обратиться в суд, чтобы официально запретить Скотту свидания с сыном. Сразу после того как будет вынесено судебное решение, Вехета планировала как можно скорее вернуться в Нью-Йорк, где, кроме родителей, жил ее прежний любовник, который постоянно ей звонил и даже предлагал выйти за него замуж. Лиз не возражала. Она сама хотела, чтобы Вехета и ее сын как можно скорее уехали из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Там Скотт Аруд не смог бы до них дотянуться.

— Вот и хорошо, — сказала Лиз, печально улыбаясь Вехете, которая пошла проводить ее до лифта. — Я доведу ваше дело до конца и этим завершу свою карьеру.

Говоря это, она с облегчением вздохнула. Только теперь Лиз стало ясно, это именно то, чего она на самом деле хочет. Занятия семейным правом давно ей надоели, и она уже не раз подумывала о том, чтобы бросить практику. Но сейчас она окончательно созрела для этого — Лиз чувствовала это всем своим существом.

— И что ж вы будете делать?

— Выращивать розы и стричь купоны. — Лиз рассмеялась, увидев, как вытянулось лицо Вехеты. — Да нет, на самом деле я хотела бы заняться тем, что мне давно нравится: я постараюсь стать детским адвокатом — защищать права детей при разводах и прочих обстоятельствах. Работать я буду дома, а свою контору закрою. Ведь прошедший год я управлялась с делами одна, и теперь могу сказать точно: мне это не по душе.

Говоря это, Лиз выглядела намного бодрее, чем накануне. Вехета от души поблагодарила ее за то, что Лиз для нее сделала.

— Не стоит благодарности, — ответила Лиз и улыбнулась. — Я позвоню вам, когда буду знать точную дату судебного заседания.

Двери лифта закрылись, и она поехала вниз. Идя к своей машине, Лиз все лучше понимала, что приняла правильное решение. Должно быть, подумала она, примерно так же чувствовал себя Дик, когда позвонил ей, чтобы сказать, что все кончено. Значит, она была для него слишком большим бременем — со всеми своими детьми и проблемами. Как бы там ни было, Лиз считала, что должна уважать волю Дика. Сегодня она тоже приняла решение, которое намерена была воплотить в жизнь. Лиз не могла убить бывшего мужа Вехеты за то, что он сделал со своим сыном и со своей женой, но она могла отправить его за решетку и готова была приложить все силы, чтобы добиться этого. Но главным для нее по-прежнему оставалось то, что теперь Джастину ничто не грозило.