Барбара Картленд - Неподдельная любовь

Будучи в Амстердаме, я нашла в Государственном музее великолепные портреты кисти Рубенса и Рембрандта. Но, похоже, голландцы никогда не заказывали своих портретов, пока не становились старыми и получали должность бургомистра.

Именно поэтому так радостно было увидеть в «Маурицхейсе», который находится в Гааге, «Головку девушки» Яна Вермера Делфтского. Он был выдающимся живописцем Голландии семнадцатого века, В нашу эпоху его стиль блестяще копировал человек по имени Том Китинг.

После Второй мировой войны картины, вывезенные Геббельсом из всех европейских стран, были возвращены, и никто даже не заподозрил, что картины Вермера — подделки, пока сам Китинг не признался в том, что это его работа.

«Головка девушки», приобретенная в 1882 году всего за два гульдена и тридцать центов коллекционером Дезом Томбе, была завещана «Маурицхейсу» в 1903 году.

Мне полюбились каналы Амстердама и чудесные старинные дома, которые я описала в этом романе.

Это — город тысячи и одного моста!

1903 год

Маркиз Кейнстон вернулся в Лондон в приподнятом настроении.

Четверка гнедых, повинуясь его воле, мчалась по улицам столицы, вызывая восхищение зевак.

Маркизу не терпелось поделиться с кем-нибудь своим успехом: он только что одержал победу в скачках, оказавшихся наиболее трудными из тех, в которых ему привелось когда-либо участвовать.

Вот почему он остановил экипаж у клуба Уайта, передав вожжи груму.

— Отведи лошадей домой, Джеймс, — велел он, — и пришли за мной закрытую карету. Я уеду отсюда примерно через час.

— Будет исполнено, ваша милость.

Маркиз вошел в клуб с торжествующим видом.

Он не только выиграл великолепные скачки — он побил свой собственный рекорд, преодолев дорогу до Лондона за небывало короткое время.

Многие его друзья предпочитали ездить на поезде или выбирали еще более рискованный способ передвижения — новые автомобили, имевшие дурную привычку ломаться через каждые несколько миль.

Однако сам он твердо решил сохранять верность лошадям. И в этом не был одинок: многие заявляли, что если лошади обречены на вымирание, то они вымрут вместе с ними.

Маркиз вошел в утреннюю гостиную, где, как и предполагал, собралось немало его приятелей.

Первым он заметил Уилли Меливэйла, самого близкого своего друга и сверстника, вместе с которым учился в школе.

Он направился к Уилли через всю комнату и весьма обрадовался, заметив рядом с ним свободное место.

— Привет, Кэрью! — воскликнул Уилли. — Можешь ничего не говорить: по лицу видно, что ты опять выиграл.

— Верно! — кивнул маркиз. — Жаль, тебя там не было. Все решилось на финише, так что мы с Крейфордом не могли перевести дух до самого последнего момента.

— Но победителем все же оказался ты! — сказал Уилли с легким сарказмом.

— Да, я выиграл, — немного рисуясь, подтвердил маркиз.

Он велел принести рюмку бренди и поудобнее устроился в кожаном кресле, с удовольствием вспоминая сегодняшний триумф.

Более удачного дня он не мог бы припомнить.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросил Уилли. — Мы могли бы пообедать вместе.

Маркиз несколько замялся, прежде чем ответить.

— Я был бы очень рад, но, к сожалению, я занят.

При этом он подумал, что вечер с Дафной Бертон явится достойным финалом победного дня.

Он познакомился с леди Бертон всего четыре недели назад. Увидев ее во время многолюдного обеда в Эпсли-Хаус, он был совершенно очарован: вне всякого сомнения, это была одна из самых красивых женщин высшего света.

Она привлекала к себе скорее неким магнетизмом обаяния, нежели безупречностью черт.

Когда джентльмены вышли к дамам в гостиную, маркиз счел закономерным тот факт, что леди Бертон присоединилась к нему.

— Я много наслышана о вас, милорд, — проворковала она нежным голоском.

— Надеюсь, вы слышали только хорошее! — ответил маркиз.

Его позабавили ее вопросительный взгляд и едва заметная насмешливая улыбка на обольстительных губках.

— Ну конечно! Могло ли быть иначе?

Он рассмеялся, поняв, что в эту минуту они думают об одном и том же: хоть он и слывет человеком незаурядным во многих отношениях, светских сплетников занимают в первую очередь его любовные похождения.

«Видит Бог, я стараюсь не афишировать свои связи!» — мысленно пытался оправдать себя маркиз.

К несчастью, он был слишком известной и влиятельной личностью, чтобы не вызывать сплетен, причем не только среди женщин, но и в мужском обществе.

Король в бытность свою принцем Уэльским стал законодателем моды на громкие любовные связи. Поэтому маркизу было не так-то легко поступать иначе.

Однако он считался не только великолепным наездником и знатоком лошадей: он зарекомендовал себя рачительным хозяином-землевладельцем, уделяющим много времени и внимания поместью со всем его хозяйством и угодьями.

В данный период он занимался своим фамильным домом Кейном, находившимся в Хантингфордшире.

Эта постройка представляла собой великолепный образец архитектуры классицизма. Но следующие поколения слишком мало заботились о модернизации помещений, в том числе парадных покоев, поэтому теперь все здесь настоятельно требовало ремонта и переоборудования.

Маркиз также пытался приобрести мебель георгианского периода, которую в свое время заменили тем, что он называл «викторианскими ужасами». Это осквернение родового гнезда произошло в самом начале долгого правления королевы Виктории.

Еще одним важным делом явилось расширение картинной галереи. Маркиз добавил к ней полотна художников, которых не смогли оценить его предки.

Среди его недавних приобретений было изображение Венеры, которым он очень гордился, пока не увидел леди Бертон. После этой встречи он решил, что она в гораздо большей степени заслуживает право называться Венерой.

Он ухаживал за ней поначалу лениво, затем все более настойчиво, поскольку ему никак не удавалось побыть с ней наедине.

— Мой муж страшно ревнив, — объясняла она. — Вы должны понять, я хочу видеться с вами, но это было бы ошибкой.

— Почему ошибкой? — недоумевал маркиз.

Его интерес к ней и желание становились все сильнее. Но приходилось удовлетворяться короткими свиданиями в разгар дня. И хотя в таких свиданиях не усматривалось ничего предосудительного, так как они были в моде, маркиз считал это время вовсе не подходящим для любовных утех.

Когда они гостили в поместье графа Донкастерского, вместе с леди Бертон приехал муж, который ни на минуту не спускал с нее глаз.

Леди Бертон сказала правду: ее супруг действительно оказался ревнивцем!

Маркиз уже начал впадать в уныние, даже подумывать, что придется оставить в покое новую пассию, но два дня назад Дафна Бертон неожиданно сообщила ему, что муж уезжает в Париж.

— Он будет в отъезде со среды до пятницы, — уточнила она.

Маркиз молча ждал продолжения.

— Я подумала, — добавила леди Бертон, — что, возможно, вы захотите отобедать у меня в четверг. Гостей будет совсем немного.

Не столько ее слова, сколько взгляд сказал маркизу, что она имеет в виду.

Обед пройдет благопристойно, в присутствии друзей, а когда все начнут расходиться, он задержится — и останется последним.

— Уверяю вас, что стану ждать этого вечера с нетерпением, — выразительно произнес он.

— И я… тоже, — прошептала она.

У них не было возможности продлить этот разговор, но в следующие два дня маркиз несколько раз ловил себя на том, что его мысли обращены к предстоящему свиданию в четверг вечером.

Он не сомневался — Дафна Бертон окажется воплощением всего, что мужчина ищет в женщине: она будет женственной, податливой, страстной и волнующей.

«Мне просто повезло, что Генри Бертону понадобилось отправиться в Париж в разгар светского сезона, когда все прибыли в Лондон и не намечают никаких поездок», — воодушевился он.

В то же время маркиз с удовольствием пообедал бы с Уилли, которому можно было подробно рассказать о скачках. А потом они обсудили бы, каких лошадей ему следует заявить на соревнования в Аскоте.

Его раздумья прервал Уилли.

— Ты сегодня обедаешь у Дафны Бертон? — спросил он.

— Да, — ответил маркиз. — Наверное, ты тоже будешь ее гостем?

— Нет, — покачал головой Уилли, — меня не пригласили!

Уилли Меливэйл произнес это несколько необычно, и маркиз с любопытством посмотрел на него.

Он очень хорошо изучил старого товарища. Между ними так давно установились короткие отношения, что им было трудно даже самую малость утаить друг от друга. И теперь маркиз заметил — Уилли не смотрит на него.

Казалось, он что-то обдумывает и взвешивает, прежде чем принять решение.

Маркиз не догадывался, в чем дело: ведь даже с таким близким другом, как Уилли, он никогда не говорил о своих любовных связях.

Поэтому ему и в голову не пришло, что волнующий Уилли вопрос может иметь какое-то отношение к Дафне Бертон.

Маркиз допил бренди и полез за часами, когда Уилли вдруг заявил:

— Я сегодня днем видел Генри Бертона!

Маркиз напряженно застыл.

— Ты видел Генри Бертона? — переспросил он. — Но этого не может быть! Он в Париже!

— Я видел его, когда возвращался из Ренло, — повторил Уилли. — Я по ошибке свернул на окраине не в ту сторону и увидел, как он заходит в какую-то неприглядную гостиничку.

Маркиз подозрительно взглянул на друга.

— Ты уверен, что это был Бертон?

Уилли кивнул.

Наступило неловкое молчание.

— Я ничего не стал бы тебе говорить, — произнес наконец Уилли, — но год назад Дэйрон Хотон заплатил ему очень крупную сумму.

— Дэйрон Хотон? — эхом отозвался маркиз.

— Он познакомился с Бертонами в провинции, — прибавил Уилли.

И маркиз вспомнил, как Дафна Бертон объяснила, почему они прежде никогда не встречались. Она жила в провинции — якобы из-за того, что носила траур по матери.

Маркизу было известно: лорд Хотон — человек очень богатый, и такая потеря для него мало что значила. Но все же показалось странным, что эту крупную сумму получил Бертон: ни для кого не секрет — ему вечно не хватает денег.

Маркиз откинулся на спинку кресла.

— Тебе лучше рассказать мне всю историю, Уилли.

— Хорошо. — Меливэйл понизил голос. — История очень простая. Бертон вернулся домой неожиданно, и Хотону пришлось заплатить!

Маркиз стиснул зубы. Не говоря ни слова, он резко встал и направился к двери.

Уилли проводил его взглядом, вздохнул и дал знак слуге принести ему новую рюмку бренди.

Когда маркиз вышел из клуба, его карета как раз подъезжала. Он сел в нее вовсе не в том настроении, в каком недавно явился в клуб.

Пребывая в ярости, маркиз не давал себе волю, что не было характерно для большинства мужчин его круга. Он не становился агрессивным, не кричал, не сыпал проклятиями (у многих в такие моменты даже случался апоплексический удар).

Напротив, его охватывало ледяное спокойствие.

Те, кто хорошо его знал, считали это суровое молчание гораздо более пугающим, нежели экспансивное словесное извержение.

В городском особняке на Парк-лейн маркиза встречали вышколенные лакеи. Эти двухметровые великаны вытянулись в струнку усерднее обычного.

Дворецкий самым почтительным тоном осведомился, будут ли у его милости какие-нибудь распоряжения на этот вечер.

Маркиз, немного подумав, бесстрастно обронил:

— Карету на семь тридцать!

Отдав приказание, он поднялся в свою спальню.

Пока камердинер помогал ему раздеться, маркиз не проронил ни слова.

Принимая довольно продолжительную ванну и облачаясь в элегантный вечерний костюм, он с горечью вспоминал радостное предвкушение этого вечера.

«Может быть, Уилли просто ошибся», — подумал он.

Но для чего Уилли стал бы утверждать, будто видел Бертона, если бы не был в этом абсолютно уверен?

Маркиз постоянно ощущал внимание лучшей половины человечества чуть ли не с того дня, как окончил школу. Женщины находили его неотразимым и вились вокруг него вьюном.

Он действительно был очень красив.

Благодаря увлечению лошадьми он развил в себе способности великолепного наездника, а гимнастические упражнения на свежем воздухе способствовали тому, что его атлетически сложенное тело всегда было в прекрасной форме, чем он немало гордился.

К тому же в отличие от своих друзей он знал меру в употреблении горячительных напитков.

Он был умерен и в еде — не в пример королю и тем, кто окружал его сначала в Мальборо-Хаус, а нынче и в Букингемском дворце.

Маркиз, видевший только восхищение в глазах женщин, которые осыпали его комплиментами и сравнивали с греческим богом, даже не пытался когда-нибудь усомниться в искренности их чувств.