В быту Андрей оказался худшим представителем мужского племени. Он ни разу не заправил постель, не помыл за собой тарелки или кофеварки, не повесил полотенце после душа на полотенцесушитель, а уж про классику жанра: разбросанные грязные носки, щетинки на раковине в ванной, часовое сиденье в туалете — и говорить не приходится. Меня это барство раздражало, но ни одного упрека Андрей от меня не услышал. Сильнее нелюбви к беспорядку во мне отвращение к упрекам и поучениям. Этим я обязана свекрови. Когда мы жили вместе, свекровь ходила за мной хвостом и поучала: как шинковать овощи в суп, утюжить белье, вытирать пыль, кормить ребенка. Точно я была умственно отсталой, никогда не державшей в руках тряпки, ножа или утюга. От постоянных «уроков» мне хотелось завыть в голос или запустить в дорогую свекровь картошкой, которую чистила. Свекровь я не обрывала, плакалась супругу, он недоуменно пожимал плечами: мама ведь от чистого сердца. Новообретенные родственники способны от чистого сердца довести вас до психоза. Советы, твердо усвоила я, следует давать, когда о них просят. Во всех остальных случаях надо хранить свой бытовой опыт как хранят нажитые драгоценности — в ларце под замочком.

Дочери, которая порхала на крыльях любви, я не могла жаловаться на Андрея. Испортить девочке счастье! Отводила душу с подругой Варварой.

— Он целыми днями валяет дурака. Сашка убегает в университет к девяти, мне на работу к одиннадцати, Андрей еще спит. Последние месяцы я большей частью работаю дома, пишу статьи в энциклопедию. Андрей встает к полудню, принимает душ, завтракает и уходит в свою комнату. Включает телевизор или сидит за компьютером, судя по звукам, играет. Я отправляюсь убирать за ним — навести порядок в ванной и на кухне. Он никогда не положит обратно в холодильник колбасу и сыр, а хлеб — в хлебницу. После четырех приходит Сашка, мы обедаем, вечером, как правило, ребята куда-то уходят — в кино, в клуб, в гости.

— Чем Андрей занимается-то? — спросила Варя.

— Я тебе говорю: занимается тем, что спит или играет на компьютере. Сдает на пожарного.

— Он пожарный?

— Нет же! Присказка есть такая: продрых человек двенадцать часов подряд — сдал на пожарного.

— Кто Андрей по профессии? — уточнила Варя свой вопрос.

— Насколько я понимаю, института он не закончил. Вроде бы решил сменить вуз, да не получилось. На самом деле, думаю, его выгнали за неуспеваемость. По профессии он менеджер и программист. То есть никто. Менеджерами сейчас называют и кладовщиков, а программистами тех, кто учит пенсионеров включать и выключать компьютер. Это как в старое время, когда доярок переименовали в операторов машинного доения. О! — поразилась я точной аналогии. — Андрей и есть превосходный оператор машинного доения, сосет из окружающих с промышленной мощью.

— Маруся, — в сомнении качает головой подруга, — может, ты чего-то не знаешь.

— Возможно, и не знаю. По официальной версии Андрей сейчас ищет работу, рассылает резюме и ходит на собеседования. Уже полгода рассылает и ходит. Якобы.

— Кто его родители?

— Понятия не имею. И это тоже весьма странно. Родители имеются, они иногда звонят. Если беру трубку я, то слышу: «Позовите Андрея!» Ни «здравствуйте», ни «пожалуйста», не представляются, не извиняются за беспокойство. Я не могу сказать, что жажду познакомиться с людьми, которые не научили сына писать точно в унитаз, а не орошать его. Но, с другой стороны, ваш сын ушел в другую семью, у него гражданская жена. Разве это нормально — не познакомиться с Александрой, со мной?

— Наверное, они армяне, или грузины, или какие-нибудь осетины, — высказала предположение Варя.


У нее было фантастическое отношение к национальному делению. По убеждению Вари, русские национальности не имели, они были просто люди, а все остальные народы обладали национальной принадлежностью. Женя не может забыть, как Варвара однажды брякнула:

— У меня нет национальности, я же русская.

— Вот! — рассмеялся Женя. — Пример великорусского шовинизма.

Я с ним не согласилась:

— Никакого шовинизма у Вари отродясь не было. Русских она считает обычными, стандартными, отчасти скучными. А представителей других национальностей — уникальными, с особенными воспитанием, обычаями, традициями. К ним, учитывая национальный багаж, надо относиться с пониманием и терпением.

— И как это называется? — спросил Женя. — Явление того же порядка, что отношение добрых плантаторов к черным рабам или великодушных помещиков к крепостным.

— Но они, действительно, почти рабы, — подала голос Варя. — Раньше у нас был один дворник тетя Валя, а сейчас пять киргизов. Сколько они получают? Копейки. И живут в подвале, спят на нарах.

— Слышала? — обратился ко мне Женя.

Я ринулась защищать подругу, которая по недомыслию не понимала, на чью мельницу воду льет. Мы с Женей углубились в проблемы происхождения ксенофобии и форм ее проявления. Варя переводила взгляд с меня на Женю, потом не выдержала:

— Приятно, конечно, послушать умных людей. И воспитанных — тебя при тебе же обсуждают. Только я все равно останусь при своем мнении: киргиз — это не русский.

— А киргиз — это не таджик? — насмешливо уточнил Женя.


Предположив, что родители Андрея «с национальностью», Варя рассказала о своей коллеге по работе, молодой женщине до тридцати.

— Когда она сошлась с армянином, вместе стали жить, — повествовала Варвара, — мать армянина в глаза девушку не видела, как к мебели относилась, сквозь зубы разговаривала. А потом девушка забеременела, они расписались, свадьбу сыграли. И свекровь точно подменили: пылинки с невестки сдувает, жемчуга и шубы дарит. Понимаешь? Раньше девушка была вроде проходного варианта, таких доступных у сына десяток может быть. И каждой внимание оказывать?

— Иными словами, — уточнила я, — ты считаешь, что родители Андрея относятся к моей Саше как доступной девушке, своего рода проститутке?

— Нет! — Варя испугалась тому, что оболгала неизвестных ей людей. — Я просто хотела тебя успокоить.

— Тебе это удалось в высшей степени. Впрочем, исходя из моих планов, даже лучше, что мы не знакомы с родителями нахлебника.

— Не оставила мысли развести Сашу с Андреем?

— С каждым днем утверждаюсь в этой необходимости все больше и больше. Противно говорить, но добавился еще и финансовый аспект. У нас заведено, что деньги за аренду квартиры лежат в шкатулке в моей комнате на стеллаже. Я, естественно, беру из шкатулки безо всяких уведомлений. Саша всегда спрашивала: «Мама, я возьму на джинсы?» Или на билеты в театр, или на подарок подруге — не важно. Но дочь всегда спрашивала позволения или ставила в известность: взяла столько-то, на то-то и то-то. А сейчас она перестала спрашивать и ставить в известность.

— Маруся, вы всегда очень безалаберно относились к деньгам!

— Что есть, то есть, — согласилась я. — Но мне крайне неприятно, что безо всяких-яких еще и Андрей стал запускать руку в нашу шкатулку.

— Как? — поразилась Варя.

— Натурально. Сама подсмотрела. Вышла из своей комнаты. Он думал, что я дольше буду отсутствовать, а я скоро вернулась и увидела, как он ковыряется в шкатулке, вытаскивает деньги, заталкивает купюры в карман.

— Какая гадость!

— Не то слово. Представляешь, я испугалась! Отступила в коридор, дала ему возможность вроде бы незамеченным выскользнуть из комнаты. А сама потом несколько суток не могла прийти в себя. Гадость, ты права! Деньги — это только деньги, но так противно, словно он у меня за пазухой шарил.

— Маруся! Деньги — это не только деньги, в смысле бумажки. Мы же за них работаем. Надо прекращать это безобразие!

Варя всегда очень рационально вела домашнее хозяйство, быстро освоила систему скидок в магазинах и страдала, потратив лишнюю сотню. Если на рынке помидоры по двести рублей, а в магазине по триста, то нужно садиться в троллейбус и ехать на рынок. Потратить два часа, чтобы сэкономить сотню — на это я была неспособна, а Варя считала нормой.

— Ага! — поймала я подругу на слове. — Значит, ты согласна с тем, что Андрея надо изводить из нашего дома?

— Я так не говорила! Я имела в виду, что тебе надо навести порядок в финансах. Выдавай детям определенную сумму, пусть планируют свои траты. И никаких доступных шкатулочек!

Нежелание подруги одобрить мои планы вызывало мстительное раздражение.

— Ты не понимаешь! — кипятилась я. — Это же тенденция! Сегодня он ворует мои деньги, а завтра решит, что я вовсе не нужна. Логика очевидна. Зачем я Андрею? Только мешаю. Без меня все будет славненько: влюбленная кошка Александра, обустроенная квартирка, хорошие деньги за аренду — живи, ни в чем себе не отказывай. Существует десятки способов натурально и безнаказанно отправить меня на тот свет, подсыпать яду, например.

— Маруся! Ты говоришь ужасные вещи!

— Вспомни эти слова на моих похоронах.

— С ума сошла!

— Ради интереса посмотри в Интернете анекдоты про тещ. Концентрированная мечта зятьков о физическом уничтожении тещ. Самый безобидный вариант: «Хоронили тещу, два баяна порвали».

— Зачем ты читаешь отвратительные анекдоты? — невольно рассмеялась Варя.

Ей можно смеяться, тещины проблемы ей не светят, дважды свекровью будет.

— По случаю, — глупо обиделась я на смех подруги, — с Женей спор возник. Но это ерунда. Важно другое. — Меня снова подхватила волна обличения Андрея. — Сам по себе нравственный урод не существует, не в вакууме же он обитает. Он отравляет других, здоровых людей, делает их хуже, пробуждая низменное в душе, заставляет страдать. Что, мне денег жалко? Да не жалко! Но я становлюсь скрягой. Что, мне трудно надеть перчатки и лишний раз унитаз помыть? Не трудно. Но я мою и думаю: «Кандидат филологических наук за работой». При чем здесь, скажи на милость, ученая степень? Раньше, когда я драила квартиру, не вспоминала о своих научных достижениях. А теперь у меня комплекс униженной и оскорбленной. Я постоянно давлю в себе недостойные чувства, я знаю, что к Андрею нужно относиться как к ребенку. Если Сашка ребенок, то и ее муж в той же ипостаси. Но у меня не получается!

— А у Саши тоже комплекс?

— Что ты! Она пребывает в блаженной эйфории первой настоящей любви. О моих терзаниях не догадывается, внешне я сохраняю невозмутимость и благодушие. Кстати, Сашка ведь познакомила Вову и Лешу с Андреем. Какое он произвел впечатление на твоих мальчиков?

У Вари забегали глаза.

— Ага! — Я не злорадно предвкушала убийственную характеристику. — Выкладывай!

— Они сказали, что Андрей — мажор.

— В каком смысле? — удивилась я. — В музыкальном?

— Возможно.

— Что значит «возможно»? Ты ведь допытывалась у сыновей. Как они пояснили?

— Ничего не пояснили, сказали только, что «мажор» — это не «ботаник». Маруся, ты ведь знаешь, они разговаривают на нерусском русском языке.

— «Ботаниками» они называют отличников, которые слишком много учатся в ущерб веселью и развлечениям. Тогда, по аналогии, «мажор» — любитель музыки?

Я ошибалась, потом посмотрела в словаре молодежного сленга. Слово из лексикона хиппи восьмидесятых годов, пренебрежительное обозначение человека, ведущего социально правильный образ жизни, ставящего материальное благополучие выше всего. В современном значении «мажор» — представитель «золотой молодежи», обычно не имеющий своего дохода, а пользующийся достатком родителей. Точно про Андрея, хотя к «золотой молодежи» я его не отнесла бы, золото ведь самоварное.

— Может, тебе, действительно, лучше переехать к Евгению? — спрашивала Варя.

— Может, — уходила я от обсуждения этой темы.


С Женей мы стали чаще видеться, не только на выходные, но и среди недели я приезжала к нему, чтобы расслабиться, подышать полной грудью. Дома я стала точно задыхаться, казалось, что квартира провоняла Андреем. Трутни, в отличие от рабочих пчел, испускают дурные ароматы. Я часто пребывала в хмуром настроении, которое Женя мужественно переносил.

Деликатно спрашивал:

— Трудно тебе с зятем?

— Не хочу тебя, как выражается нынче молодежь, «грузить» своими проблемами.

— Да, — подхватывает Женя тему, — современный сленг отличается брутальной модальностью. Вот, например, как звучит кодекс правил воспитанного человека: «Не наезжай! Не грузи! Не гони! Не тормози! Не пыли!» Ни один из глаголов не употреблен в своем словарном значении.

Мы заговорили о диглоссии (от греческого — «двуязычие») — это когда у одного народа существует две формы языка для разных сфер применения. Язык высокий и язык бытовой, просторечный, сленг. С университетской кафедры говорят не так, как в бане или на кухне. В нашей истории социальные взрывы потрясли не только основы общества, но перемешали языки. Еще выдающийся лингвист Селищев замечал после революции: «если говорит неправильно, значит, большевик». Чуковский называл советский язык канцеляритом. Перестройка, восьмидесятые, девяностые годы, да и современность потребовала от политиков публичности, отказа от чтения по бумажке. И выяснилось, что наши президенты, премьер-министры, депутаты и прочие функционеры, мелькающие в телевизоре, в подавляющем большинстве владеют в совершенстве только «кухонно-банным» стилем, а то и блатным лексиконом. Взрывоопасная смесь теперь уж не французского с нижегородским, а канцелярита с просторечьем, вторглась в сферы, где прежде господствовала правильная речь — в средства массовой информации, в литературу. Меня шокировало в свое время, когда президент призвал «мочить в сортире», выступления Черномырдина я приравнивала к юморескам Жванецкого. Да и теперь с пуританской вредностью я указывала на ошибки в речи публичных людей.