Она сделала это специально, желая подразнить мандарина, который наверняка за ней подглядывал. Зачем она так поступила? Зачем засунула пальцы между ног и совершила то, против чего предостерегают священники в каждой своей проповеди со времен основания Церкви? Да потому, что ее собираются казнить. Какая же она глупая! В первую очередь нужно думать о том, как дожить до завтрашнего дня, а не о том, чего ей это будет стоить. Однако, стараясь быть честной с самой собой, Анна призналась, что в последние часы жизни ей хотелось получить хотя бы немного удовольствия и перед окончанием своего земного существования пережить экстаз. Все это, конечно, глупо, но она не смогла себя остановить. Ей необходимо было облегчение. Она должна была почувствовать — пусть даже с помощью собственной руки, — что же делает жизнь прекрасной. Когда она коснулась себя, ее эротическая мечта снова предстала перед ней, наполнив содержанием последние в ее жизни сладостные минуты.

И вот теперь ей предстояло принять смерть. Анна даже не вздрогнула, ощутив прикосновение холодного лезвия, которое скользнуло по ее плечу, целясь прямо в горло. Она почувствовала свежее дыхание ветра, когда ее враг приподнял тяжелую занавеску и вошел в комнату. Она ясно слышала его тяжелое дыхание и видела, как он занес над ее головой сверкающий клинок. Кто-то же должен был прийти, чтобы убить ее. Это, наверное, кара Господня за ее распутство.

А может, и нет. Она быстро ударила нападавшего локтем по ребрам, и нож не успел коснуться ее шеи. Кроме того, этот человек — теперь она видела, что это был Цзин-Ли, — очевидно, совершенно не знал, как нужно перерезать горло. Он как-то неуверенно держал нож в руках, да и ее не сумел схватить так, чтобы она не смогла даже пошевельнуться. Ей легко удалось выбить у него оружие. Потом она вырвалась из крепких рук и с силой ударила мужчину в грудь.

Цзин-Ли пошатнулся, отклонился назад и ударился о ванну. Конечно, было бы лучше, если бы он упал плашмя, однако этого не произошло. Что ж, значит, все это быстро закончится. К несчастью, он попытался остановить падение и вытянул руку вперед. Но рука оказалась полностью под водой, и он ударился подбородком о край деревянной ванны. Стараясь восстановить равновесие, Цзин-Ли быстро перебирал ногами по мокрому полу, чтобы найти точку опоры, и, естественно, поскользнулся. Так как ноги уже не держали его, он наклонился вперед и с размаху ударился шеей о край ванны. Когда Цзин-Ли застонал от боли, ей даже захотелось помочь ему. Разумеется, Анна не собиралась убивать этого человека, ей нужно было только обезоружить его. Но его ноги так сильно дергались, что она побоялась подойти к нему поближе. Потом он свалил стол, на котором, к счастью, не было ни чернильницы, ни кистей, и углом этого тяжелого бамбукового стола ей придавило юбку. Хотя слуга отчаянно кричал и громко ругался, Анна все же услышала треск материи. Посмотрев вниз, она едва сдержалась, чтобы не выругаться самой.

Ее юбка разорвалась именно в том месте, куда упал край стола, и дыра эта по форме напоминала перевернутую букву V. Теперь левая нога Анны была абсолютно голой. К тому же тяжелый стол оцарапал ее кожу до крови. Она и сама не понимала, что ее раздражало больше.

В этот момент кто-то резко сорвал вышитую шелком занавеску, закрывавшую дверь, и комната наполнилась ярким светом. В нее ворвался палач, похожий на карающего ангела возмездия. Его лицо выражало безграничную ярость, а длинная черная косичка резко подпрыгивала и билась о спину. Внезапно он куда-то исчез.

Анна не сразу поняла, что палач просто грохнулся на пол. Он так спешил ей на помощь, что поскользнулся на мокром полу. Однако, в отличие от своего слуги, он упал очень аккуратно, успев вытянуть вперед руки, как будто собирался отжиматься от пола. У него была хорошая координация, и он быстро вскочил на ноги, а потом снова упал, подтянув под себя колени. Через несколько секунд он-таки встал на ноги и теперь уже выглядел совершенно спокойным, хотя его дорогая шелковая одежда намокла и потемнела.

В следующее мгновение палач сделал такое, что ей и в голову не могло прийти. Он громко рассмеялся, а потом, едва отдышавшись, снова захохотал.

— Хорошо, что ты не палач, Цзин-Ли. Иначе ты бы просто умер от голода, — сказал он и снова залился веселым безудержным смехом.

С трудом подняв отяжелевшую голову от края ванны, слуга наконец посмотрел на своего господина. Его мокрое лицо было перекошено от злобы, а шея счесана до крови. В общем, Цзин-Ли выглядел не лучшим образом. Анна не знала, что у него такие большие руки, пока не увидела его кулаки. Неужели он осмелится ударить своего господина? Когда слуга решительным движением убрал прилипшую к лицу косичку, она с ужасом подумала, что так оно и будет. Разозлившись, этот человек полностью терял над собой контроль. Он превращался в бешеного быка, который мог сокрушить все, что попадалось ему на пути.

Но палач продолжал смеяться, не обращая внимания на угрожавшую ему опасность. Анна быстро осмотрелась по сторонам, пытаясь найти нож. Она увидела, что он лежит под одной из подушек, и незаметно пододвинула его к себе. Так, на всякий случай. Возможно, он ей еще понадобится.

Конечно же, ее движение не укрылось от палача.

— Видишь, Цзин-Ли, — сказал он по-китайски, указав на нее рукой. — Она теперь вооружена. Мы с тобой просто глупые мальчишки, ведь нас смогла победить белая монахиня!

Слуга посмотрел на нее, прищурив глаза. С него уже не стекала вода, однако лицо было мрачным и злым. Анна сжала рукой нож и медленно вытянула его перед собой. Она понимала, что вряд ли сможет спасти себе жизнь, но надеялась, что сумеет ранить кого-нибудь из них. Во всяком случае, пока не прибегут на помощь другие слуги.

Она заняла удобную позицию и приготовилась к сражению. Глядя на нее, палач перестал смеяться и замолчал. Эта гнетущая тишина окончательно вывела из себя Цзин-Ли, побледневшего как полотно. Он выжидающе посмотрел на своего господина. У него дрожали губы не то от злости, не то от волнения. И тут тишину нарушил мандарин.

Он слегка наклонился вперед и заговорщически прошептал:

— Что бы сказала твоя тетка, если бы она увидела нас сейчас?

Слуга покачал головой.

— Она бы ничего не сказала. Нас бы просто выпороли и уложили в постель.

— Но что бы она поведала своим дамам?

Цзин-Ли улыбнулся.

— Рассказала бы им все до мельчайших подробностей.

— И конечно же, преувеличила бы.

— Сказала бы, что я чуть не утонул…

— И что я упал прямо на тебя, придавив своим телом, так что ты оказался под водой…




— А монахиня стала бы старой слепой женщиной, которая и нож-то не может удержать в своих немощных руках.