Они оба снова залились веселым смехом, а Анна незаметным движение спрятала нож в складках своей юбки. Тем временем слуга поднялся на ноги и помог подняться своему господину.

— Ты получил по заслугам, — сказал ему палач. — Я запрещаю тебе убивать ее.

Слуга недовольно поморщился, глядя на своего хозяина.

— Ты не должен оставлять ее в живых. Она привлекает слишком много внимания.

— Мы можем спрятать ее в паланкине. Никто не увидит ее лица.

Слуга от досады развел руками.

— Ты, наверное, совсем лишился рассудка? Белая женщина будет для нас обузой! — воскликнул он, шагнув вперед и громко топнув ногой. — Похоть затуманила твой ум! Женщины хань, белые женщины, красавицы с большими грудями и с маленькими ступнями — любые. Все они будут твоими, но только после того, как мы приедем в Шанхай!

Он закончил свою тираду и глубоко вздохнул. Мужчины стояли друг против друга. Палач был немного выше, зато его слуга и друг имел более крепкое сложение. Или, по крайней мере, так казалось со стороны. Но чем больше кричал и волновался слуга, тем хладнокровнее казался мандарин. Его лицо оставалось невозмутимым. Он не шевелился, а стоял спокойно и даже несколько расслабленно. Однако когда он заговорил, сразу стало понятно, на чьей стороне сила.

— Ты, наверное, забыл, что назвался моим слугой. Поэтому попридержи язык.

Они разговаривали на мандаринском диалекте, на той его разновидности, на которой общались при императорском дворе. Они, очевидно, думали, что Анна ничего не понимает, а она старалась этого не показывать. Она знала, что китайцы, как и англичане, часто держат у себя слуг целыми семьями. Дети при этом очень часто воспитываются вместе, и поэтому между ними складываются дружеские, даже весьма фамильярные отношения. В том числе между слугой и господином. Но мандарин произнес слово «назвался». Друг, который назвался его слугой. По всей видимости, здесь что-то нечисто.

Тем временем слуга недовольно поморщился. Говорил он теперь более спокойно и даже почтительно, но его лицо продолжало пылать праведным гневом.

— Слишком опасно оставлять ее в живых.

— Она — моя жена, и ты не посмеешь к ней прикоснуться до тех пор, пока я не прикажу тебе.

— У тебя есть другие жены, — проворчал слуга.

Анна изо всех сил пыталась сохранять спокойствие. Конечно же, она — младшая жена. Третья, четвертая, а может быть, сто четвертая. Какое, однако, это имеет значение? И все-таки, несмотря на то что палач рассказал о своих бывших женах, отрекшись от них одним легким движением руки, она расстроилась.

— Две моих жены умерли, а третья сбежала, — сказал он, нахмурившись. — Где она сейчас?

— Сопровождает мою мать в поездке в Кантон. Она все еще ругает на чем свет стоит твои яички и клянется, что отрежет их, если ты снова приедешь за ней.

Мандарин пожал плечами и ухмыльнулся.

— Слава богу, такого никогда не случится, — сказал он и посмотрел на Анну. — Значит, у меня достаточное количество жен, и сейчас я могу наслаждаться теми женщинами, которых я хочу, — упрямо произнес он. А затем, обратившись к ней, заговорил непринужденно и даже весело: — Ты осознаешь это, жена? Твоя жизнь целиком и полностью зависит от меня.

Анна не ответила, делая вид, что не поняла, о чем идет речь. Конечно, у нее не возникало никаких сомнений относительно того, что ей вряд ли удастся одурачить мандарина, однако его друг, пожав плечами, продолжал гнуть свою линию.

— Зачем ты играешь со смертью? Она — женщина из племени белых людей. От них всегда одни только неприятности.

— Ты сейчас повторяешь слова своей тетки, а твой ум молчит. Как ты сможешь жить среди белых в Шанхае, если ты о них такого мнения?

Цзин-Ли нарочито тяжело вздохнул.

— Боюсь, что многие из них — больные люди. Я тоже, скорее всего, умру через год, — сказал он и бросил на Анну мрачный взгляд. — И тебя ожидает такая же участь, если ты не перестанешь потакать своим плотским желаниям, связываясь с кем попало, — добавил Цзин-Ли и наклонился вперед, как бы давая понять палачу, что он должен прислушаться к его словам. — Мы не можем взять ее с собой в Цзянсу. Это слишком маленький городок. Нам не удастся ее спрятать.

Мандарин пристально посмотрел на слугу и весь как-то напрягся. Однако уже через минуту его волнение улеглось.

— Я знаю это, — после паузы сказал он.

Анне очень хотелось выйти вперед и потребовать объяснений по поводу того, что она сейчас услышала. Как далеко находится Цзянсу и сколько ей еще осталось жить? Но какой смысл спрашивать их об этом? Они ей все равно не ответят, да к тому же она еще выдаст себя, дав им понять, что знает придворный мандаринский диалект. Закусив губу, Анна размышляла над тем, что же ей делать, и решила, что нужно бежать, причем прямо сейчас. Однако куда она пойдет? Ей будет трудно сбежать с этой огромной лодки, кишмя кишевшей слугами палача. Нет, лучше уж тянуть время и молиться о том, чтобы ей представился удобный случай.

— Оставь нас, Цзин-Ли, — сердито произнес палач. — Я заключил с ней сделку. Развлечения в обмен на ее жизнь.

Его друг смотрел на него широко раскрытыми от удивления глазами.

— Она уморит тебя историями про белых богов, а когда ты заснешь, перережет тебе горло.

— В таком случае тебе не следует так небрежно обращаться со своим ножом, — заметил палач и протянул руку к Анне, по-видимому, требуя вернуть оружие.

Она недоуменно уставилась на него и покачала головой.

— Я говорю только на северном диалекте цзинь, — сказала она.

Анна прекрасно знала, что этот человек — императорский палач, однако в последнее время он вел себя, скорее, как ученый муж или высокопоставленный чиновник. Она видела, что он прислушивался к своему другу-слуге. Она уже забыла, что он — императорский убийца, и поэтому оказалась совершенно не готова к тому, что он может так поступить. Он двигался с невероятной скоростью. Не успела она и глазом моргнуть, как он уже был рядом с ней. Одной рукой он обхватил ее за грудь, ближе к шее, а другой крепко сжал ее руку как раз над рукояткой ножа. Затем он вонзил большой палец руки в ее запястье прямо у основания ладони, и она тут же ощутила сильную боль.

Ей ничего не оставалось, как разжать руку и выпустить нож. Он со звоном упал на пол, и его мгновенно схватил Цзин-Ли. Анна стояла не шевелясь и ждала, когда палач отпустит ее. Однако он не отпускал ее, а потом сердито зашептал ей прямо в ухо:

— Согласно твоей религии, сестра Мария, ложь считается грехом. Если ты обманешь меня еще хоть раз, я убью тебя за то, что ты нарушаешь обеты, данные тобой твоему белому богу, — добавил он на придворном мандаринском диалекте.

Она растерянно заморгала, не зная, что ей делать. Пока она раздумывала, его рука поднималась все выше и выше и, скользнув по груди, медленно обвилась вокруг ее шеи. Анна закричала от боли, но это не остановило его. Он все сильнее и сильнее сжимал ее горло.

— Признавайся, маленькая монахиня! Проси прощения за свой грех.

Она понимала, что ей сейчас нужно просто молчать. Даже самая правдоподобная ложь все же останется ложью. Со временем она даже сможет убедить себя в том, что сказала чистую правду. «Молчать!» — мысленно приказала себе Анна.

Но она не могла молчать. Ей все труднее и труднее было дышать. Проведя свободной рукой по телу женщины, палач положил ее на живот Анны. Она почувствовала, что у нее внутри все горит огнем. Палач же так плотно прижался к ней, что его возбужденная плоть уперлась ей в бедро. Мужчина словно окутал ее собою — казалось, что он прикасается к ее спине, животу, шее, щеке и даже к уху. Она ощущала на своем лице его горячее дыхание.

— Да! — простонала Анна на мандаринском диалекте и, резко повернувшись, с силой толкнула его. Однако он даже не сдвинулся с места. — Да, я понимаю твою лживую речь. Я знаю, что ты убьешь меня, несмотря на то что пообещал сохранить мне жизнь. Не пытайся уличить меня во лжи, потому что ты сам постоянно лжешь.

Он отпустил ее. И не потому что она начала отчаянно вырываться из его рук, а скорее по какой-то ему одному известной причине. Он даже торжествующе улыбнулся и хлопнул в ладоши.

— Великолепно! — закричал Чжи-Ган, но Анна так и не поняла, что он имел в виду. — Мы попросим Цзин-Ли навести здесь порядок, а потом начнется вечернее представление. — Он томно прикрыл глаза и добавил: — Я надеюсь, ты не станешь докучать мне всеми этими россказнями о белом боге?

Анна молчала, не зная, что ответить.

— Нет, — наконец прошептала она. — Никаких поучительных проповедей. Мои истории совсем не похожи на церковные проповеди.

Палач улыбнулся.

— Мне уже не терпится их услышать.

Анна закусила губу, понимая, что ей лучше промолчать. Однако она была слишком напугана и взволнована и очень хотела понять, что же он задумал. Ей надо было убедиться в том, что для нее это не представляет опасности.

— Понимаете, это всего лишь истории. Монахини… Монахини не… — Анна замолчала, понимая, что все это может показаться нелепым после того, что она проделывала, сидя в ванной. Но некоторые мужчины получают удовлетворение просто от того, что смотрят на женщину. Она догадывалась, что ей не стоит на это рассчитывать, но все же надеялась, что не ошиблась в своих ожиданиях. — Если я поклялась никогда не лгать, то это значит, что я должна соблюдать обет целомудрия, — сказала она, высоко вскинув голову. — Вы принимаете мое условие? Вы обещаете относиться ко мне с должным уважением?

Она знала, что палач не согласится на это. Ведь еще минуту назад он прижимал свой возбужденный горячий орган к ее бедру. И все-таки она ждала ответа. Он же в эту минуту внимательно изучал ее. Цзин-Ли тоже смотрел на нее, напряженно сдвинув брови. Он явно что-то замышлял. Ей очень хотелось посмотреть на этого друга-слугу, чтобы понять, что он намеревается предпринять, но она не могла отвести взгляд от палача. Одно его присутствие, даже его молчание лишало ее воли. Ей казалось, что ему каким-то образом удалось пленить ее. Это ощущение было таким сильным и пугающим, что ей как можно скорее захотелось услышать его ответ.

В конце концов он просто кивнул в знак согласия и слегка наклонился вперед.

— Конечно, я уважаю обеты служителей церкви как мужского, так и женского пола. Если я буду с пренебрежением относиться к таким вещам, то это плохо повлияет на мою энергию кви.

Удивившись собственной смелости, Анна вдруг раздраженно спросила:

— Что же случится с вашей кви, если вы убьете священника?

Он недовольно поморщился.

— Фэн-Ду жестоко наказывает за такие преступления. Она нахмурилась, пытаясь понять смысл его слов.

— Фэн-Ду — это такое место, куда после смерти попадают души людей. Там их судят и наказывают. Демоны подвергают страшным пыткам души тех, кто при жизни совершал преступления.

— Это ад, — сказала Анна. — Мы называем это место адом.

Чжи-Ган как-то натянуто улыбнулся и снова слегка склонил голову.

— Совершенно верно, — сказал он, а потом повернулся к Цзин-Ли. — Убери здесь все, слуга, — велел он, пренебрежительным жестом обведя комнату. Палач ухмыльнулся, довольный тем, что заставляет друга выполнять свои приказания. — Я думаю, что мне пора отдохнуть.

Цзин-Ли напрягся. Его лицо потемнело от злости.

— Ты слишком серьезно воспринимаешь всю эту игру! — возмущенно крикнул он. — Ты ничем не лучше меня! К тому же мой род более знатный, чем твой.

Мандарин удивленно вскинул брови.

— И чем же тебе сейчас может помочь твое знатное происхождение? Ты прячешься от императрицы на судне палача. — На лице Чжи-Гана появилась кривая улыбка. — Ты назвался слугой, вот и веди себя так, как подобает слуге.

— Мы ведь друзья! — злобно прошипел Цзин-Ли.

Мандарин снова стал серьезным. Судя по всему, он пытался ответить на вопрос, который так никогда и не был задан вслух.

— Мы найдем тебе новое место, Цзин-Ли, — мягко произнес Чжи-Ган. — Вдали от императрицы ты снова станешь свободным. Только не здесь и не сейчас, — добавил он и, сняв свои шелковые штаны, швырнул их другу.

Изображая из себя скромную монахиню, какой она на самом деле никогда не была, Анна заставила себя отвернуться и сделать вид, будто ее не трогает эта весьма интересная беседа. К тому же монахине не пристало пялиться на стройные ноги мандарина. Поэтому она стояла спиной к нему и продолжала внимательно слушать, надеясь побольше узнать о мужчине, который взял ее в плен. Однако ничего полезного она не узнала. Тихо засмеявшись, Чжи-Ган устроился на подушках.

Она слышала, как он вздохнул, а затем, заложив руки за голову, засмеялся, наблюдая за работой своего друга. Анна вдруг подумала, что он смотрит на нее, шаря глазами по ее телу, закутанному в китайский шелк. Ей стало как-то не себе. Между лопатками возникло какое-то неприятное напряжение, груди стали твердыми, а в животе разлилось обжигающее тепло. Она подобрала под себя ногу, чтобы та не выглядывала из-под ее разорванной юбки, но это не помогло. Юбка была слишком сильно разорвана, и мандарин прекрасно видел всю ее ногу от колена и ниже.