Кристина Кук - Непокорная жена

Звук приближающихся шагов отвлек Элинор от ее мыслей. Она занялась своим вышиванием, когда мужчины вошли, привнеся с собой запах табака.

– Садись сюда, Хенли, дорогой, – сказала Селина, подбирая свои юбки, чтобы освободить для своего мужа место на диване рядом с собой.

Подушки дивана прогнулись, когда Хенли сел и вытянул ноги.

– Итак, дорогая, чем мы будем сегодня развлекаться? Может быть, сыграем в карты?

Селина покачала головой.

– Не сегодня, поскольку у нас нечетное число игроков. – Она бросила тяжелый взгляд через плечо, сдвинув свои светлые брови.

– Играйте без меня, – сказал Фредерик густым баритоном из-за спины Элинор, отчего она вздрогнула. – Я должен заняться своей корреспонденцией. Могу я попросить у вас перо и чернила, Уитби?

– Конечно, мистер Стоунем. Вы найдете все, что вам нужно, здесь в секретере. Или, может быть, отправить письменные принадлежности в вашу комнату? Здесь наши разговоры будут отвлекать вас.

– Ни в коей мере, – сказал Фредерик, выходя из-за дивана и становясь прямо перед Элинор. – Я склонен остаться сегодня в такой приятной компании, – добавил он.

Элинор глубоко вздохнула, глядя на кончики его сапог. Желая избавиться от скуки, она протянула руку к своему шитью и уколола палец. Подавив вскрик, она прижала раненый палец к носовому платку под пяльцами, надеясь; что никто не заметит ее оплошности.

– Если, конечно, мое присутствие не помешает вам, – добавил Фредерик с легким оттенком иронии в голосе.

Щеки Элинор покраснели. Тем не менее она не подняла глаз.

– Не говори глупости, Стоунем, – сказал Хенли, похлопав Фредерика по спине. – Садись и пиши свое письмо, пока мы сыграем пару партий. Ты нисколько не помешаешь нам.

– Вероятно, это любовное письмо? – спросила Селина. В ее голосе чувствовалось раздражение, которое Элинор редко замечала у подруги.

– Возможно, – медленно произнес Фредерик в ответ, и его сапоги передвинулись ближе к Элинор.

– Скажите, кому оно предназначается? – не унималась Селина.

– Джентльмен никогда не говорит о подобных вещах, – ответил он. – Имею ли я право посвящать кого бы то ни было в свою корреспонденцию, леди Элинор?

– Не знаю, – ответила она, наконец встретившись с ним взглядом. После того как она оставила его в обеденной комнате, он ослабил свой шейный платок, и его волосы пришли в беспорядок. Почему, о, почему даже в таком растрепанном виде он заставлял ее сердце учащенно биться? Что с ней происходит?

– В таком случае оставляю вас с картами, – сказал он с легкой улыбкой, и в его глазах вспыхнул озорной огонек.

Он просто играл с ней, как всегда, уверенный, что смутил ее. Дерзкий и надменный негодяй.

Не удостоив его больше не единым взглядом, Элинор заняла место за карточным столом напротив мистера Уитби. В течение почти получаса она старалась сосредоточиться на игре, хотя всем своим существом болезненно ощущала позади себя присутствие Фредерика за секретером и слышала, как поскрипывает его перо.

Время от времени она подавляла желание взглянуть на него через плечо, размышляя, что за письмо он пишет с таким энтузиазмом. Он говорил, что оставил в Лондоне любовницу. Может быть, письмо предназначается ей? Но разве мужчины пишут письма своим любовницам? Элинор сомневалась в этом.

– Послушайте, леди Элинор. Нужны черви, а не бубны, – посетовал мистер Уитби, заставив ее снова сосредоточить свое внимание на картах.

– Простите, – пробормотала Элинор, забирая карту, которую положила на грубое сукно стола.

Селина бросила свои карты на стол дрожащей рукой.

– Не стоит мучиться, Элинор. Боюсь, я тоже не склонна сегодня к игре. Я никак не могу сосредоточиться.

Хенли тяжело вздохнул и, откинувшись назад, качнулся на стуле, который теперь ненадежно опирался только на две ножки.

– Хорошо. Что мы тогда будем делать?

– Может быть, попросить принести портвейн? – предложил мистер Уитби, отодвигаясь от стола и поднимаясь на ноги.

– Это было бы неплохо. – Селина окинула взглядом комнату и остановилась на Фредерике, который сидел за секретером. Локон упал на его щеку, прикрывая глаз и сливаясь с темными бакенбардами. Он продолжал писать, грациозно двигая пером по бумаге.

Снова переведя взгляд на Элинор, Селина громко кашлянула, прежде чем обратиться к Фредерику.

– Мистер Стоунем, вероятно, это очень важное письмо, если вы уделяете ему столько внимания. Вы должны наконец удовлетворить мое любопытство и сказать, кому вы пишете с таким воодушевлением.

– Селина! – предупредила ее Элинор сквозь зубы, бросив сердитый взгляд на подругу из-за ее дерзости. Что на нее нашло?

Фредерик отложил перо и повернулся к женщинам, отбросив с лица непокорный локон. Уголки его губ тронула легкая улыбка.

– Если вам так необходимо знать, леди Хенли, я пишу моей бабушке в Ирландию.

– Вашей бабушке? – Селина недоверчиво изогнула бровь. Было ясно, что не такого ответа она ожидала. – Признаюсь, сэр, я крайне удивлена, – сказала она.

Фредерик громко рассмеялся:

– Что же вас удивляет, леди Хенли? То, что я имею бабушку, или то, что я переписываюсь с ней?

– Полагаю, то, что вы переписываетесь с ней.

Фредерик помахал рукой над листком бумаги, лежащим перед ним, чтобы подсушить чернила.

– А вы не переписываетесь со своей бабушкой?

Селина заерзала на своем стуле.

– Да. Конечно, переписываюсь. Но… но я… и вы… – Она замолчала, смутившись.

– Ну что же вы, продолжайте, – ободрил ее Фредерик. Селина повернулась к мужу:

– Хенли, дорогой, ты, кажется, не переписываешься со своей бабушкой, не так ли?

Хенли пожал плечами в ответ:

– Старушке нечего мне сообщить. А ты пишешь ей, Джордж?

– Конечно, нет, – ответил Уитби, протягивая руку к шнуру звонка около камина. – Какой смысл писать ей?

Селина кивнула.

– А вы пишете, и не одну страницу, мистер Стоунем?

– Целых три, – ответил он, ничуть не смутившись. – И еще не закончил.

– Все это кажется очень странным, – сказала Селина.

Элинор осуждающе покачала головой. Какая глупость – критиковать мужчину за это! Генри, например, тоже регулярно переписывался с бабушкой до самой ее смерти.

– Разве это странно? – удивился Фредерик, постукивая пальцами по промокательной бумаге. – Вероятно, вас больше бы устроило, если бы я написал любовное письмо? Скажите, кому адресовать его?

Последовала неловкая тишина, которую нарушила вернувшаяся горничная с серебряным подносом, нагруженным графином с портвейном и несколькими небольшими бокалами.

Когда мистер Уитби начал разливать вино, Хенли и Селина подсели к нему, весело болтая всякую чепуху.

Теребя застежки своего жакета, Элинор повернулась и посмотрела на Фредерика, который продолжал сидеть за секретером, наблюдая за ней с мрачным, опасным видом. Их глаза встретились, и в его взгляде она прочла призыв, отчего у нее мгновенно перехватило дыхание. Готова ли она встретиться с ним сегодня вечером в коттедже?

Элинор кивнула в знак благодарности хозяину, принимая предложенный бокал с портвейном, и с улыбкой пригубила его.

– А теперь, может быть, леди Элинор поиграет для нас? – сказал мистер Уитби, делая приветственный жест бокалом в ее сторону. – Я очень прошу.

– Хорошо, – неохотно согласилась она, глядя на фортепьяно красного дерева в углу комнаты. Отчасти нуждающийся в настройке инструмент был тем не менее очень хорош, и Элинор вообще любила музицировать. Если только присутствие Фредерика не помешает ей.

– Что сыграть? – спросила она, поставив свой бокал и подходя к длинной деревянной скамейке около инструмента, в то время как чета Хенли и мистер Уитби заняли свои места.

– Может быть, что-нибудь веселое? – предложил Уитби.

Он, несомненно, предпочитал легкую мажорную музыку. Нечто старомодное. Возможно, искрометные пьесы Моцарта. Пробежав пальцами по клавишам, Элинор посмотрела на Фредерика, который сидел к ней спиной, снова сосредоточившись на своем письме.

Что бы предпочел Фредерик? Вероятно, что-нибудь глубокое, серьезное, чувственное и в то же время выразительное, вызывающее положительные эмоции.

Закрыв глаза, Элинор сделала глубокий вдох и положила пальцы на холодные клавиши. Затем, выдохнув, открыла глаза и начала играть. Это была Лунная соната Бетховена – самая ее любимая пьеса. Пальцы ее левой руки двигались непрерывно, тогда как правая рука выводила исполненную страсти мелодию. Эта музыка была посвящена графине Джульетте Гвиччарди. И она очень соответствовала эмоциональному настрою Элинор.

Через минуту она заметила, что Фредерик поднялся со своего места за секретером и подошел к дальнему концу фортепьяно. На мгновение глаза их встретились. Он пристально смотрел на нее, и излучаемое им тепло согревало ее, в то время как она продолжала играть.

Не замечая больше присутствия супругов Хенли и мистера Уитби в комнате, Элинор теперь играла только для Фредерика, чувствуя, что он воспринимает это замечательное произведение так же, как она. В этот момент она осознала, что этот мужчина способен любить так же сильно и неистово, как звучит эта музыка. Но постоянно ли?

В этом она не была уверена, и здесь таилась опасность. Любить Фредерика Стоунема весьма рискованно. Она отбросила эту мысль, чувствуя, что на глаза наворачиваются непрошеные слезы, затуманивая ее зрение.

Охваченная чувством, Элинор закрыла глаза, заканчивая игру вслепую. Когда затихла последняя нота, она открыла глаза и обнаружила Фредерика, стоящего в шаге от нее.

В комнате раздались аплодисменты.

– Браво! – крикнул мистер Уитби, вставая со своего места.

– Прелестно, не правда ли? – сказала Селина.

– Вдохновенное исполнение, – ответил Хенли, кивнув.

– Правда, музыка немного мрачноватая, – добавил мистер Уитби.

Элинор закусила губу, воздержавшись от ответа, а мистер Уитби повернулся, чтобы вновь наполнить вином бокалы Хенли и его жены. Вспомнив о Фредерике, стоявшем рядом с ней, она обратилась к нему:

– А что скажете вы, мистер Стоунем? Вы тоже находите сонату Бетховена мрачной?

Он окинул взглядом ее лицо, прежде чем ответить.

– Напротив, мадам. Это было… – Он замолк и взволнованно сглотнул слюну. – Это, несомненно, самое очаровательное произведение из всех, какие я знаю.

– Благодарю, – тихо сказала Элинор, опустив голову и устремив свой взгляд на сцепленные впереди руки.

– Простите, но я должен теперь уйти, – заявил Фредерик и поклонился присутствующим. Прежде чем Элинор успела осознать, что происходит, он взял ее руку и незаметно вложил в нее сложенный листок бумаги. – Возможно, это было все-таки любовное письмо, – прошептал он ей на ухо, после чего устремился к двери.

Внезапно Элинор почувствовала слабость в ногах и опустилась на скамейку возле фортепьяно. Она украдкой взглянула на сложенный бумажный квадратик, на котором твердым почерком было выведено: «Моей дорогой Элинор», и поспешно спрятала послание в карман жакета.

– Сыграть еще что-нибудь? – спросила она, стараясь придать легкость своему голосу. – Это будет веселое, уверяю вас. – Не дожидаясь ответа, она начала играть бетховенские багатели; ее пальцы заметно дрожали.

Она сыграет только это, не более. А потом извинится и оставит компанию. Ее сердце начало неистово биться в предвкушении встречи.

Элинор плотнее запахнула накидку и двинулась в путь через поле; ее сердце неистово билось в груди. Пройдя около сотни шагов от дома, она остановилась и прислонилась к толстому стволу каштана. Это безумие, настоящее безумие. Ей следует немедленно повернуть назад, пока не поздно. Пока она не совершила непростительную глупость.

Но, Господи, как ей хотелось пойти на это свидание! Совершить этот опрометчивый, ужасный поступок. Селина, конечно, будет шокирована, узнав об этом. Но она никогда не скажет ей. Никогда. Элинор взглянула на луну и вздохнула, отчего в холодном ночном воздухе возник небольшой клуб пара. Кажется, уже в шестой раз за минувший час она доставала сложенный вчетверо листок бумаги, теперь уже слегка потертый и потрепанный по краям.

Яркий свет полной луны осветил слова, которые она уже могла повторить наизусть. Каждое слово запечатлелось в ее памяти навечно.

Для нее это было первое любовное письмо.

«Моя дорогая Элинор!

Если бы я был поэтом, то, наверное, смог бы найти нужные слова, чтобы описать вашу грацию, ваше очарование, вашу безупречную красоту. Но увы, я не поэт. Я просто мужчина, охваченный страстным желанием, не знающим границ. Умоляю встретиться со мной в коттедже в полночь – в колдовской час. Должно быть, вы колдунья, если смогли заворожить меня так, что теперь я думаю только о вашем лице, о вашей улыбке, о вашем голосе. Несомненно, прелестная Элинор, вы околдовали меня. Но я хотел бы знать, только ли меня поглотило неизвестное доселе чувство, или вы тоже испытываете нечто подобное. Буду ждать вас до рассвета.