Сердце стучало так, что вот-вот готово было вырваться наружу. Ласка Шаны была такой дерзкой и смелой, что кровь прилила к лицу, груди и животу. Когда девушка коснулась его твердой плоти, то была удивлена тому немыслимому контрасту: бархатистой мягкостью кожи и одновременно каменной твердостью. И хотя эти ощущения привели ее в трепет, она не отступала, а почувствовала вдруг свою силу, и с дрожью заметила, что владеет его телом. И от сознания того, что от ее ласки его плоть стала еще больше, она почувствовала радость, так же, как и он.

Торн лег на спину. Крепкими руками, поймав ее бедра, он гладил ее тело, направляя снова и снова, пока она не легла на него. Ее груди опустились на покрытую волосами грудь Торна. Полностью расслабившись, Шана чувствовала, как он напряжен. Пораженная этим, девушка посмотрела на графа. Такая близость удивила ее и одновременно возбудила. Кровь закипала у нее в жилах, отдавая тяжелой болью в том месте, где их тела слились воедино. От такой волнующей близости Шана почувствовала, что горит как в огне.

Она приподнялась, смущенно воскликнула:

– Торн…

– Тише, – сказал он хрипло. – Тише, я научу тебя.

Черты его лица напряглись, глаза яростно горели. Ее охватило легкая дрожь, когда, наконец, она поняла его намерения. Ощущения невозможно было передать. Казалось, весь мир затаил дыхание. Одно движение бедер, и Торн вошел в нее. Она почувствовала его, словно они стали одним телом.

– Боже милостивый, – вырвалось у нее.

Но она поняла, что весь мир горит от страсти, отчего вспыхнула и сама. Инстинктивно Шана упала ему на грудь и закрыла глаза, двигая бедрами взад и вперед, задыхаясь от глубокого и свободного проникновения.

У Торна перехватило дыхание. Охваченный множеством других приятных ощущений, он заскрежетал зубами и замер, давая ей, возможность двигаться так, как она хочет, и чтобы она сама нашла темп движений. Шелковистые волосики дразнили его живот, когда она медленно наклонялась над ним. Торн обнял руками ее груди и приподнялся так, чтобы ласкать ее набухшие розовые сосочки, кончиком своего языка, целуя их. Он был так возбужден, что казалось, не выдержит этого. Ее плоть была такая горячая, гладкая, мягко обхватывала его ствол, словно атласом, крепко сжимая его и поглощая, затягивая внутрь своего тела.

Торн глухо застонал. Его руки скользнули к ее бедрам, а пальцы почти конвульсивно впились в мягкое тело принцессы. Граф страстно вошел в нее. Шана почти закричала от наслаждения, лишив его власти над собой. Он погружался в нее сильно и яростно, снова и снова сжимая ее в своих объятиях. И Шана охотно отвечала ему, изгибая и двигая свои бедра в одинаковом с ним ритме.

Он нашел ее губы и целовал страстно и жадно, погружая девушку в бездну наслаждений. Шана почувствовала, как внизу ее живота загорается огонь. Пламя разгоралось все сильнее с каждым его толчком. И вдруг солнечный свет, чистый и золотой, залил ее. Шана задрожала и закричала от удовольствия, достигшего своего апогея. Она испытала удивительный, восторг, который вознес ее высоко, освобождая от земных оков.

Торн тоже ощутил кульминационную развязку. Он глубоко погрузился в нее, так глубоко, что Шане показалось, что он пронзил ей сердце и душу. И его тело напряглось и задрожало, и девушка ощутила внутри себя горячий и пьянящий поток.

Затем она свернулась около него, чувствуя, как бешено, бьется сердце, ощущая мускусный запах любви, чувствуя его сильные объятия, крепко прижимавшие ее к своей груди.

Что-то произошло этой ночью. Это было больше, гораздо больше, чем соединение мужчины и женщины, чтобы испытать наслаждение. Шана чувствовала неуловимую связь с Торном, словно невидимая рука приковала ее к нему. Нет, не только ее тело, но и сердце, дух и душу.

У принцессы возник вопрос, почувствовал ли Торн то же самое? Девушку быстро и безжалостно охватило отчаяние, от которого в ее душе все содрогнулось, и исчезла радость. Но навряд ли она могла этого ожидать и надеяться… И верить.

Шана ошибалась. С самого начала Торн понимал, что его любимая жена была не такая, как большинство женщин, которых он знал. И только из гордости он говорил себе другое. Граф не уважал мужчин, которые теряли голову из-за женщин. Правда принцесса разжигала в нем страсть, и он не мог этого отрицать. Никогда он не желал женщину так, как свою жену. Ему стоило только посмотреть на нее, и кровь тут же закипала, – плоть напрягалась, и он начинал тяжело дышать.

Но Торн никогда не позволял этому чувству глубоко проникать и захватывать себя. И хотя связи с женщинами доставляли ему огромное наслаждение, они всегда оставались мимолетными и были не более чем развлечение.

Но Шана… С ней все было гораздо сложнее и намного больше, чем просто утоление животного инстинкта. Ночью она пошла ему на уступку, нет, это было больше, чем уступка. Торну показалось, что она испытывала не менее сильное желание, чем он.

Он мечтал, чтобы она сама захотела ему отдаться, нежная и податливая в его руках. Так и случилось. Он ласкал ее дерзко, даря такие ласки, какие только могло представить его воображение. Шана уступила его просьбе и доставила ему не меньше удовольствия. Его сводило с ума каждое движение ее тела, каждый крик от сладкой неги его поцелуев, вызывавших у нее трепет. А когда он заставил ее узнать его тело, она смущенно, нежными губами сделала это. Торн думал, что взорвется от наслаждения, которое доставили ему ее неискушенные ласки. А такого финала он никогда не испытывал ни с одной женщиной. И еще долго после того, как страсть улеглась, его не покидало ощущение, которое было гораздо больше, чем вожделение.

Но все же Торн чувствовал какую-то горечь, которая словно рана оставила след в его душе. Он снова и снова говорил себе, что должен быть доволен, ведь он никогда даже не мечтал, что она отдастся ему по собственному желанию. Но граф начинал понимать, что ему хочется большего, чем обладание ее телом. Ему хотелось завладеть ее сердцем…

Так как его уже было украдено.

Торн уже не мог дольше себя обманывать. Его жена, не желавшая его, забралась к нему в душу, словно ночной вор, и захватила то, что было не в его власти отдать, кому бы то ни было. Он не мог сопротивляться, даже не мог протянуть руку, чтобы остановить это. Так как дело уже было сделано.

Впервые между ними наступило перемирие, близость и дружба, которую он безмерно ценил. И ему не хотелось, чтобы это когда-нибудь кончилось.

Но эта идиллия не может продолжаться всегда.

Послышался негромкий, словно булькающий ручеек, звук. Это камешек упал с мазанки. Этот звук прервал размышления Торна.

Де Уайлд набирал силы днем, и они с Шаной проводили время, наслаждаясь мирными картинами, которые их окружали. Лучи солнца просвечивали сквозь низкие нависшие облака над горными вершинами, отбрасывая розовато-пурпурную дымку у горизонта. Девушка и рыцарь постелили одеяло в тени большого дуба. Шана лежала, прижавшись к боку мужа, положив голову ему на плечо.

– Шана, – он негромко произнес ее имя. – Утром мы должны отправиться в Лэнгли.

Она встретила эту новость молчанием. Рядом с ним она лежала совершенно тихо. Они не говорили о конфликте между Англией и Уэльсом, не обсуждали причину своего пребывания здесь, в этой горной долине. Девушка почувствовала, как тяжесть навалилась ей на грудь. Торн словно ужалил ее и вызвал чувство обиды тем, что решил нарушить этот трепетный мир, который так неожиданно их окутал.

Здесь, в этом укромном уголке, далеко от тревог, которые раскалывали страну на две части, они были словно на небесах, где не существовало ни Англии, ни Уэльса. И до этого момента Шана даже не догадывалась, как это было ценно.

Ее сердце сжалось. Если бы только они могли остаться здесь навсегда. Если бы только…

Но, увы, этому не бывать, хотя все у принцессы вызывало боль и отчаяние. Она медленно села, обхватив руками, колени и подтянула их к груди. Несмотря на то, что солнце светило у нее над головой, она вся задрожала, как будто холодный ветер проник к ней в сердце.

Торн с трудом сдерживался. То, что Шана отстранилась, неприятно подействовало на него.

– Мы не можем больше здесь оставаться, Шана. Моя нога почти зажила, и нет необходимости задерживаться. – В его голосе чувствовалось сожаление, но безошибочно угадывались стальные нотки.

– А что, такая уж необходимость возвращаться в Лэнгли, да? В конце концов, беспокойные валлийцы будут подавлены. – От душевной боли Шана наклонилась к коленям и яростно посмотрела на Торна. – А как же быть с Мэйв и Эвери? Скажите мне, милорд, вы в душе считаете их врагами? Вы что, дурачили нас, смеясь и болтая с ними эти несколько дней? Неужели я ошибалась, думая, что для вас не имеет никакого значения, что они валлийцы? Мэйв спасла вам жизнь, и мы укрылись в домике их сына, который сражается в армии Левеллина. Что, если вы встретитесь с ним на поле битвы и убьете его? Будет вас волновать то, что вы лишили жизни сына своих спасители?

Торн протянул руки и почти грубо привлек ее к себе.

– Да, меня это будет волновать, – резко сказал он. – Вот поэтому нужно как можно быстрее закончить эту войну, чтобы пощадить жизни валлийцев и англичан. Если бы это было в твоей власти, думаю, ты бы заставила меня бросить меч и связала бы мне руки, словно глупая старая женщина. Но если это так, то вы слишком мало знаете о мести, принцесса, и еще меньше о преданности и обо всем, что из этого вытекает. – Он хрипло рассмеялся. – Но думаю, это слишком большая просьба. Просить вас понять это. Ведь вы всегда с такой готовностью думаете обо мне самое плохое!

И хотя на его лице бала написана укоризна, в глазах промелькнула едва уловимая боль, которая колола Шану, заставив смягчиться и почувствовать себя виноватой.

– Когда-то так и было, – сказала она тихо и уверенно. – Но не теперь, Торн, не теперь.

Он крепко вцепился в ее руки.

– Ты не поверила мне, когда я сказал, что не принимал участия в убийстве в Мервине и в смерти твоего отца. Ты не верила мне, когда я отрицал, что содеянное в Лэндире, моих рук дело. И ты хочешь сказать, что веришь мне теперь, после всего этого?

Он искал ответ в ее глазах, так же, как Шана искала ответ в своем сердце.

– Да, – сказала она и знала, что это правда.

Торн ослабил свою хватку. С лица исчезло напряжение, а голос почти молил ее.

– Я не знаю, почему кто-то решил прикрываться моим именем. Кто-то пытается воспользоваться мной. – Граф глубоко вздохнул и продолжил говорить, словно обращаясь к самому себе. – Испортить мою репутацию, может быть, для этого. Я должен узнать, кто это делает, и покончить с этим. Я не хочу, чтобы мое имя было оклеветано.

Шана нахмурилась. Нехорошее предчувствие охватило ее, и она задрожала, не в состоянии избавиться от него. Она боялась не за себя, а за Торна.

Но прежде чем принцесса смогла собраться с мыслями, пальцы графа начали теребить ее волосы. Он повернул девушку, дерзко требуя ее губы, и обрушился в страстном необузданном поцелуе, который лишил ее возможности говорить и дышать, и стер из головы все мысли. Молча Торн положил ее на себя. И когда, наконец, их бедра заколыхались в диком, огненном, старом, как мир, танце, они ощутили неистовую, почти отчаянную потребность в любви.

Но когда наступило утро, они уже были на пути в Лэнгли… На пути к войне.

Они не говорили об этом, но война присутствовала, словно невидимая стена, до которой нельзя было дотронуться и разрушить ее. Они были внимательны и вежливы друг к другу, но та близость, которая так соединяла их последнее время, ушла.

Рано утром, на второй день своего путешествия им повстречался небольшой отряд из Лэнгли, Старший объяснил, что Джеффри очень волнуется из-за их слишком долгого отсутствия. Боясь, что что-то стряслось, он выслал поисковый отряд.

Шана и Торн заметили, что двигались очень медленно, потому что у них была всего одна лошадь. Но теперь они ехали значительно быстрее надеялись, что замок покажется еще до того, как наступит ночь. Вскоре напряженные складки появились вокруг рта Торна. И хотя его фигура была прямой, словно сторожевая башня, черты лица стали осунувшимися и заострившимися. Было ясно, что езда причиняет ему боль. Шана нервничала и забеспокоилась к тому времени, как они рысцой въехали в ворота замка.

Крепость была полна рыцарей. Принцесса заметила, что все находились в состоянии какого-то необъяснимого возбуждения. За ее спиной Торн выпрямился и нетерпеливо вскрикнул. Вилл стоял около конюшен и увидел своего хозяина и хозяйку первым. Он подбежал и взял поводья.

Торн спешился с гримасой боли на лице. Держа Шану за талию, он нахмурился, посмотрев на мальчика.

– Что здесь происходит, Вилл? Неужели люди собираются отправиться на битву ночью?

Глаза оруженосца стали круглыми от волнения.

– Они только что приехали, милорд! Ну и охота там была, прямо за стенами замка, я видел это собственными глазами! А теперь мы его наконец-то поймали, самого Дракона!