— Миледи велела, — он замолчал, чтобы перевести дух, после чего поправился: — Я хотел сказать, лорд Эдгар велел вывесить белый флаг.

Расширившимися от удивления и ужаса глазами. Линни наблюдала за тем, как сэр Хью повернулся к двум солдатам замковой стражи и махнул им рукой. Те послушно стали вывешивать на стену свернутую в рулон белую полотняную материю. Даже не видя, как, раскручиваясь, рулон падает вниз по стене, Линни отлично себе это представила. Словно разматывали траурные пелены с покойника, и глазам во всем безобразии представал труп. Только в данном случае трупом виделась Линни вся ее предыдущая жизнь. Существованию семейства де Валькур в замке Мейденстон был положен конец, оставалось лишь справить тризну по ней.

Как только на стене появилось белое полотнище, со стороны неприятельского лагеря послышались громкие возгласы. Крики ликования и ужаса слились воедино. Кричали, а вернее — плакали и стонали от печали, но и от облегчения тоже, захваченные в плен несчастные крестьяне. Захватчики тоже кричали, но это были вопли торжества и радости. От палатки, украшенной штандартами, отделился всадник и, горяча коня, поскакал ко рву, ловко объезжая ряды торжествующих солдат. Над ним развевалось алое полотнище с изображенными на нем черными медведями. На фоне сгустившихся дымных сумерек штандарт де ла Мансе полыхал, словно огромный алый цветок, а его тяжелые бархатные и складки победно трепетали на ветру.

Всадник подскакал к стене и принялся разъезжать туда-сюда перед воротами в ожидании, когда опустится подъемный мост. В эту минуту Линии до такой степени была во власти страха и гнева, что принялась возносить молитвы) призывая все возможные кары на голову ничего не подозревавшего молодого человека. «Хоть бы ты свалился со своей 6 лошади прямо в ров — и утонул там. Чтоб ты утоп, гадкий хлыщ!» — мысленно пожелала она юноше.

Впрочем, Линни умом понимала, что не этого статного всадника ей следует бояться. Где-то там, за его спиной, скрывался ужасный де ла Мансе, человек, уже готовый войти в Мейденстонский замок как победитель, который — вне всякого сомнения — ненавидел и презирал все ее семейство.

Девушка во все глаза смотрела на величественный белый д, шатер, пытаясь представить себе, как выглядит его владелец, изгнанный из Мейденстонского замка ее отцом восемнадцать лет назад. Это случилось еще до того, как она появилась на свет, но Линии подозревала, что событие это самым роковым образом должно было отразиться на всей ее дальнейшей жизни и в корне переменить ее.

По ее спине пробежал холодок страха. Между тем подъемный мост опускался все ниже и ниже, а дым от горевших деревенских построек стал рассеиваться. Линни оставалось только вернуться в зал к сестре и отцу. В минуту, когда весь их привычный мир рушился, им лучше всего держаться вместе.

Глава вторая

— Они похожи на побитых собак, поджавших хвосты.

Экстон де ла Мансе в тот момент торжествовал победу и не мог сдержать улыбку, услышав это замечание Питера. Что и говорить, его младший брат в карман за острым словцом не полезет. Юноша впервые отправился на войну и теперь находился под крылышком старшего брата. Рыцарские законы чести требовали, чтобы Питер проходил курс рыцарских наук при другом знатном вельможе, но мать очень уж боялась за младшего сына. По правде сказать, ей вовсе не хотелось, чтобы Питер стал рыцарем. Ее муж и два старших сына и без того заплатили тяжкую дань войне, и их тела давно уже истлели в фамильном склепе.

Питер, однако, очень хотел стать рыцарем и в конце концов уговорил мать. Однако, настояв на своем, она сама выбрала младшему сыну наставника в воинских искусствах. По мнению госпожи де ла Мансе, лучшего учителя, чем Экс-тон, для младшего брата было не сыскать. К тому же старший брат мог не только обучать Питера, но и приглядывать за ним по-родственному.

Хотя подобное решение кем-то со стороны могло быть воспринято с насмешкой, после года, который братья провели в совместном походе, Экстон де ла Мансе оценил в полной мере предусмотрительность матери. Так уж случилось, что Питер — несмотря на свою молодость — оказался куда лучше приспособленным к жизни воина, нежели Уильям и Ив. Младший брат Экстона был быстрый, как молния, храбрый, как лев, и уже снискал признание за свое умение владеть копьем и мечом. Кроме того, он отлично знал и любил лошадей, причем всех подряд — от обозной клячи до хорошо выученного боевого коня.

Так что никто не удивился, когда Питер пожелал участвовать с братом в набеге на Мейденстонский замок — тот самый, где при другом развитии событий Питер должен был появиться на свет. Экстону вдруг пришло в голову, что в его войске нет человека, более подходящего для ведения переговоров о сдаче замка. Питер — единственный из четырех братьев де ла Мансе никогда в жизни не переступал порога Мейденстонского замка, поскольку родился во времена вынужденных странствий семейства де ла Мансе по просторам Нормандии. К тому же Экстон отлично сознавал, какому унижению он подвергнет своих врагов де Валькуров, заставив их вести переговоры с почти еще мальчишкой.

Теперь старший де ла Мансе с напряжением следил, как реял его алый с черными медведями стяг у подъемного моста, который в этот как раз момент опускался на железных цепях. Де Валькурам придется пережить не одно только это унижение. Их будет куда больше — уж он, Экстон де ла Мансе, проследит за этим лично.

К сожалению, теперь ему не удастся убить ни старшего де Валькура, ни его сына — в том, разумеется, случае, если они станут соблюдать условия договора. Так распорядился Генрих. Конечно, вступи они в бой — тогда дело другое. Но сдача замка последовала слишком быстро, и, коль скоро де Валькуры объявят себя его, де ла Мансе, пленниками, ему — хочешь не хочешь — придется брать их под защиту. При этой мысли руки Экстона сами собой сжались в кулаки — его враги находились в полной его власти, а он — сообразуясь с волей герцога Нормандского — должен был вежливо им улыбаться. И все потому, что Генрих желал обеспечить мир во вновь покоренных землях!

Конечно, сын де Валькура все еще мог умереть от ран. Экстон поразился силе, с какой молодой де Валькур цеплялся за жизнь. Что же касалось его отца, то Экстон уже был не вправе поднять Против него меч — разве что тот сам напросится на поединок…

Впрочем, господь справедлив и вполне может снизойти к его, Экстона, молитвам.

С другой стороны, о справедливости в этом мире оставалось только мечтать. Нет ее на земле — и все тут. Эх, кабы не рыцарское слово, которое обязывало его подчиняться приказам герцога! Матильда не единожды учила своего сына Генриха: убивайте сыновей в бою, женитесь на дочерях в мирное время и, по возможности, не губите и не разоряйте мирное население. И он, Экстон, вынужден был следовать наставлениям матери своего сюзерена.

К примеру, он сжег не так уж много крестьянских домов и построек. Ровно столько, сколько было нужно, чтобы поселить в сердцах вилланов страх. Ни больше и ни меньше. Сказать по правде, он поступил бы так же и без приказов Генриха — как-никак это ведь его земля, хотя он и был разлучен с нею с девятилетнего возраста.

Когда старый король Генрих умер, Аллен де ла Мансе с женой и тремя сыновьями находился в Нормандии, где состоял в свите его дочери Матильды и его внука, тоже Генриха. Отсутствие Матильды в Англии развязало руки ее кузену Стефану, который успел захватить все укрепленные замки, а заодно и корону Англии, прежде чем Матильда успела на это отреагировать.

Эдгару де Валькуру в Мейденстонском замке почти не оказали сопротивления — некому было. Стефан же пренебрег призывами Аллена де ла Мансе к справедливости и тем самым лишил семейство родного крова и обрек на многолетние скитания. Но все эти долгие восемнадцать лет Экс-тон не забывал, что дом у него все-таки есть. Помнили об этом и его родители.

Так что он вовсе не собирался разорять свое родовое гнездо и тем более жечь его или убивать жителей. Наконец-то Мейденстон принадлежал ему. Уже опустился подъемный мост, перекрывая крепостной ров, — и ему, Экстону, оставалось только войти в замок и вступить во владение своей собственностью. Черт с ним, с этим де Валькуром! Пусть забирает своего израненного сына — все равно тот никакой угрозы теперь не представляет. Даже если он и останется в живых, никогда ему больше не поднять меча — слишком уж сильно изуродована его правая рука.

И еще одно намерение было у Экстона: жениться на старшей дочери, если у де Валькура окажется таковая. Он обязательно женится на этой женщине, какой бы она ни оказалась — красивой ли, уродливой, светловолосой или, наоборот, смуглой, как головешка. Женится, а потом постарается сделать ей ребенка — и как можно скорее. Только в этом случае он может быть уверен, что никто не заявит своих претензий на Мейденстон. Такого права не будет иметь никто.

Юноша с алым штандартом во главе процессии проехал по мосту, миновал арку ворот и оказался на замковом дворе. Линни и Беатрис наблюдали за всадником сквозь узкое, похожее на бойницу, оконце в отведенных им в замке покоях. Молодой человек был плотного телосложения, с темными, завивавшимися кольцами волосами; он кривил губы в высокомерной улыбке, которая тотчас вызвала у Линни острое раздражение. «Кто он, этот самоуверенный петушок? — задавалась вопросом девушка и сама же себе отвечала: — Без сомнения, сын де ла Мансе».

Двери в их с Беатрис покои с грохотом распахнулись, и сестры как по команде вздрогнули. Впрочем, напрасно — в покои вошла их бабка, леди Хэрриет, в сопровождении служанки по имени Ида.

— Ну-ка отойди в сторону, девчонка, — сказала леди Хэрриет и, вцепившись в руку Линни крепкими, словно железными, пальцами, отстранила внучку от окна.

Линни привычно попятилась от старухи. Сколько она себя помнила, после прикосновений бабки на ее теле всегда оставались синяки. Не то чтобы старуха намеренно старалась сделать ей больно, просто жестокое обращение с нелюбимой внучкой вошло у леди Хэрриет в привычку. Ничего подобного по отношению к Беатрис старуха себе не позволяла. Впрочем, синяки довольно быстро заживали.

Леди Хэрриет придвинулась к Беатрис, тоже высунулась из окна и облегченно вздохнула.

— Слава создателю, они везут с собой Мейнарда. Глянь, вон его повозка.

При этих словах Линни снова качнулась вперед кокну и даже встала на цыпочки в надежде разглядеть хоть что-нибудь над головами бабки и сестры. Впрочем, единственное, что она увидела, был полотняный верх, закрывавший повозку.

— Чума возьми этого де ла Мансе! — мстительно пожелала старуха и так злобно скривила рот, что обе девушки с удивлением на нее взглянули. — Чтоб он в ад провалился со всем своим семейством да не позабыл прихватить с собой и этого парня.

На этот раз Линни готова была согласиться с каждым словом бабушки. Да, этому парню самое место в аду. Беатрис тем временем пыталась успокоить старуху, которая тряслась, словно в лихорадке. — По-моему, опасаться надо вовсе не этого юнца… Не будь дурой. Он тоже де ла Мансе — сын проклятого Аллена. Нам надо опасаться их всех! Ах, знать бы, как извести его…

Леди Хэрриет с силой стукнула кулаком о каменную стену и отвернулась. Злость у нее на лице уступила место горечи. — Это он должен был лежать сейчас на повозке, истека кровью. Он, а не Мейнард. — Она перевела взгляд на Линии и еще больше помрачнела.

Линии снова инстинктивно отпрянула от бабки. Она хорошо знала этот взгляд старухи, который мигом превращал ее в испуганное беззащитное существо. Оттого-то она и старалась всегда держаться от леди Хэрриет подальше, но сейчас такой возможности не было.

— А вина за весь этот позор лежит на дьявольском отродье, которое живет среди нас, — прошипела леди Хэрриет. — Я, как всегда, оказалась права. Сначала от лихорадки умер твой брат, потом твоя мать отдала богу душу, и вот опять на нашу семью обрушилось бедствие — а все из-за того, что ты проклята богом!

Если бы Линни не увернулась, тяжелый посох, который старуха сжимала в руке, обрушился бы на ее плечи. Но она с детства затвердила этот урок: с бабкой надо держать ухо востро.

Теперь, когда Линни находилась на безопасном от старухи расстоянии, настал черед заволноваться ее сестре и служанке. Беатрис заломила руки, а Ида осенила себя крестным знамением, чтобы защититься от темных сил, исходивших — по ее мнению — от Линни. Тем самым и служанка, и даже сестра, быть может, того не желая, как бы отрекались от нее, отторгали ее от себя. Когда девушка осознала это, ее сердце пронзила острая печаль.

Но при этом она скорее бы умерла, нежели призналась — особенно бабке — в том, как болезненно задело ее их отношение.

Как всегда, первой на помощь ей поспешила Беатрис. Сжав запястье леди Хэрриет, она заставила ее отвести посох в сторону.

— Эти ссоры ни к чему не приведут. Нам нужно поскорее спуститься во двор, чтобы осмотреть раны Мейнарда. Подпустят ли нас к нему? Разрешат ли перенести его в покои?