— Ему на меня наплевать! О каких чувствах можно говорить, когда он готов затащить к себе в постель первую попавшуюся смазливую служанку?

— Что ж, верность — не главная черта наших мужчин. Но эго не исключает, что они способны на глубокие чувства…

? Мой отец очень любил мать. Когда она умерла, он ни к кому больше…

? Мой муж тоже меня любил! — Леди Милдред склонилась над ванной, так что лица двух женщин оказались в непосредственной близости друг от друга. — А я любила его. Я и сейчас его люблю и остаюсь верной его памяти. Но в данный момент мы говорим о тебе и о твоем муже, а он — между прочим — сын своего отца!

Она замолчала и подалась назад. Но Линии поняла, что скрывалось за взволнованным восклицанием леди Милдред, и, хотя она старалась не слишком доверять пожилой даме, сердце у нее радостно забилось.

— Что… Что ты хочешь этим сказать, миледи? — решила она все же уточнить. Леди Милдред поджала губы.

— Твой муж — хотя вряд ли стоит называть так Экстона, поскольку ты вышла за него замуж под чужим именем, вовсе не такой легкомысленный и вероломный человек, как ты думаешь. Он умеет быть преданным близким ему людям, но страстно ненавидит ложь. Твое предательство поразило, его в самое сердце, и ему не так-то легко тебя простить. Линни с изумлением посмотрела на свекровь.

— Простить? Но кто говорит о прощении? Разумеется, Экстон и не подумает меня прощать. Тем более что права семьи де ла Мансе на замок Мейденстон сейчас под угрозой!

При упоминании о замке леди Милдред нахмурилась.

— Это самое главное?

Линни погрузилась в воду по шею.

— Да, миледи. Для твоего сына ничего важнее замка и наследственных прав на него на свете не существует.

Леди Милдред глубоко задумалась, меряя комнату шагами. Линни воспользовалась этой передышкой и принялась намыливать себя. Потом она стала мыть голову. Когда же волосы были наконец промыты и заблагоухали лавандой, Линни обнаружила, что леди Милдред снова смотрит на нее в упор.

— Расскажи мне о своей сестре.

Линни ответила ей таким же пристальным взглядом.

— Она нежная и добрая, и ее легко обидеть. И она не заслуживает несправедливого к себе отношения. Ни ты, миледи, ни твой сын не должны испытывать к ней никакой вражды, ведь она ни в чем перед вами не провинилась. В конце концов, этот обман — моя идея, а не ее. И я прошу тебя, миледи, встать на ее защиту, если Экстон позволит себе жестоко с ней обращаться.

— Скажи мне, она и в самом деле выглядит точь-в-точь как ты? — осведомилась свекровь, пропустив мимо ушей страстный призыв молодой женщины.

Линии подумала немного, вздохнула и наконец произнесла:

— Мы сходны с ней во всем — за исключением одной мелочи. — Линии приподнялась в бадье и выставила из воды ногу. — Вот родимое пятно, только оно и позволяет отличать нас друг от друга.

Леди Милдред внимательно осмотрела отметину, после чего снова перевела взгляд на лицо Линии. Потом, отвернувшись от молодой женщины, прошла к окну. В покоях миледи установилось гнетущее молчание, и Линии ощутила легкий озноб. То ли потому, что леди Милдред замолчала, то ли потому, что вода в ванне стала остывать. Пора ей, в самом деле, завершить омовение, вылезти из воды и настроиться пережить грядущие испытания.

Пока Линии вытиралась, приводила себя в порядок и натягивала на еще влажное тело платье, леди Милдред продолжала хранить молчание. Она очнулась от глубоких раздумий лишь в тот момент, когда Линни уселась у очага и принялась расчесывать волосы.

— Стало быть, Экстону настоящая Беатрис понравится ничуть не меньше, нежели подставная?

У Линни от лица отхлынула кровь. Впрочем, чего ей было ожидать от этой женщины? С самого начала было ясно, что ее цель — сделать все возможное, чтобы выручить своего сына из затруднительного положения. Тем не менее мысль о том, что Экстон, быть может, когда-нибудь ее простит, не выходила у нее из головы. Во всяком случае, именно на это намекала леди Милдред. Или она неправильно истолковала ее слова? Как бы то ни было, в настоящий момент эта дама, судя по всему, замыслила снова обвенчать Экстона, на этот раз, с Беатрис настоящей.

— Неужели новый брак Экстона не вызывает в твоей душе никакого отклика? — вдруг снова обратилась к ней леди Милдред. — Или ты все-таки предпочла бы остаться его женой?

Линни продолжала расчесывать волосы, морщась всякий раз, когда в них запутывались зубья гребня.

— Но ведь это невозможно… Он не простит меня и будет вечно относиться ко мне с презрением.

— Но ты-то сама? Ты презираешь его? Или нет? — Леди Милдред поднялась. — Мне пора идти. Есть дела, которые не терпят отлагательства. Тебе же лучше всего оставаться здесь. Просуши волосы и сделай, по возможности, прическу. Если хочешь — немного поспи. На случай, если у тебя пробудится аппетит, я велю прислать сюда холодные закуски. Прошу тебя об одном — не вздумай отсюда выходить, пока я за тобой не пришлю. Или пока за тобой не пришлет Экстон. — С этими словами леди Милдред вышла из комнаты, оставив, таким образом, Линии наедине со своими не слишком веселыми размышлениями. Она не до конца понимала, отчего леди Милдред учинила ей этот странный допрос. Мотивы и чувства, которые при этом двигали пожилой дамой, оставались для нее тайной за семью печатями. Впрочем, Линии знала наверняка одно — Экстон за ней посылать не станет. Она даже сомневалась, захочется ли ему когда-нибудь снова на нее взглянуть.

— Где она?

Питер как привязанный трусил за братом, когда тот торопливо, огромными шагами пересекал внутренний двор. Люди, попадавшиеся Экстону на пути, — стражники, слуги, крестьяне и дети, — сторонились его и жались к стенам, все опасались грозного лорда, когда он появлялся перед своими подданными, охваченный гневом.

— Да не могла она пропасть. Ты же сам знаешь, что это невозможно! — говорил Питер, стараясь не отставать от Экстона.

— В таком случае куда она запропастилась? — прорычал Экстон, врываясь, словно буря, в большой зал замка. С его приходом всякая деятельность в зале мгновенно прекратилась. Даже леди Милдред, которая вела беседу с одной из женщин, замолчала, но при этом, не моргнув глазом, выдержала его полыхавший молниями взгляд.

— Она находится у меня в покоях.

Прибавлять что-то к этому было бесполезно. Все равно ее голос заглушили бы громогласные проклятия Экстона, который, проревев что-то невразумительно-угрожающее, сразу же бросился к лестнице, ведущей на верхние этажи башни.

Линии сразу узнала его шаги. И неудивительно — тяжелую поступь милорда узнал бы всякий, даже тот, кто был туговат на ухо. В течение минуты, которая понадобилась Экстону, чтобы взлететь на третий этаж и пересечь коридор, она успела повязать волосы шнурком и усесться поближе к окну — словом, как можно дальше от двери. Выглядела она прекрасно — волосы были причесаны волосок к волоску, а платье сидело безукоризненно и очень ей шло. При этом, правда, она тряслась, как осиновый лист на ветру, а ладони у нее увлажнились от пота.

Дверь с грохотом распахнулась, и Экстон вошел в комнату. Оказавшись с ним наедине, Линии неожиданно позабыла про страх. Экстон был красив, как всегда, хотя одежда его местами была заляпана грязью и промокла от пота — свидетельства неустанных утренних трудов. Он смотрел на нее в упор, и Линии знала, что в этот момент он ее ненавидел. Что ж, она предала его, и он был вправе так относиться к ней. Но она ненавидеть его не могла. Линии была безумно рада его видеть — ведь она больше двух суток провела в темнице и была лишена этого дивного зрелища. При взгляде на Экстона она испытала неподдельный восторг, что любому другому в ее положении показалось бы абсурдом. Зато на нее он действовал благотворно, возрождал ее к жизни, заставлял с силой биться сердце и наполнял легкие воздухом. Некоторое время он сердито смотрел на нее и молчал. Покои леди Милдред вдруг сделались вместилищем удивительно сильных и противоречивых чувств и эмоций, от которых, казалось, здесь нагревался даже воздух. Но сильные чувства — за редким исключением — имеют обыкновение вспыхивать, а потом гаснуть, уподобляясь в этом огню. Ненависть — достигнув предела в душе Экстона, она мгновенно улетучилась. Теперь они стояли друг против друга и их не разделяли уже ни гнев, ни злоба. Неожиданно Экстон отступил на шаг, и Линии показалось, что он сию минуту исчезнет. Она протестующим жестом воздела руку к потолку и умоляющим голосом произнесла:

— Мне очень хотелось увидеть тебя хотя бы еще раз… но я на это и не надеялась. — Потом она вспомнила, по какому печальному поводу они встретились в покоях у леди Милдред, и приуныла. — Это что же, наша прощальная встреча?

Экстон вздрогнул, потому что в этот момент его охватило желание такой невероятной силы, что, казалось, он не сможет ему противостоять. Когда выяснилось, что эту женщину освободили из темницы, в которую он ее посадил, Экстон был вне себя от гнева. Но к гневу примешивалось еще и чувство утраты. Нынче же, когда он встретил ее, два эти чувства столь причудливо переплелись между собой, что дали жизнь третьему, еще более могучему чувству, совсем, правда, иного рода, нежели первые два.

Он хотел ее. Ему нужно было ее тело, но теперь одного только тела было мало — ему требовались ее душевное тепло, ее нежность. Ему не хватало ее радостной улыбки, с которой по вечерам она встречала его. Ну и наконец, ему хотелось, чтобы она испытывала к нему столь же глубокие чувства, какие он испытывал к ней.

— Люцифер и Иуда! — выругался он, в очередной раз содрогаясь от силы охватившего его желания. Оно было странным, поскольку перед ним стоял его собственый Иуда — женщина, которая клялась любить его до гроба, этом каждый день их совместной жизни его предавала. И тем не менее ему хотелось позабыть на время о свои следственных владениях и о ее предательстве и при Линии к своей груди. И поэтому он снова сделал шаг назад. Экстон пытался собраться, привести в порядок мучавшие его чувства, а главное — укротить свою неудержимую страсть к этой женщине.

— Вот-вот должен появиться герцог Генри — с твоей сестрой и с ее женишком, которого уже можно считать человеком конченым. Хотя результат тяжбы, таким образом предрешен, твоя судьба, Линни, все еще остается под вопросом.

Экстон замолчал. Что он такое говорит? Что имеет в виду? Неужто хочет предоставить ей возможность решить свою судьбу самостоятельно?

Экстон справился с неожиданно охватившей его слабостью и тыльной стороной ладони отер со лба холодный пот.

— Есть ли у тебя какие-нибудь пожелания, прежде чем твоя судьба исполнится?

Линни отрицательно помотала головой, но ее глаза, потемневшие, словно море в бурю, и наполнившиеся к его ужасу — слезами, неотрывно за ним наблюдали и были красноречивее любых слов. Экстон усилием воли постарался заставить себя быть жестоким — таким же, какой она была по отношению к нему.

— Только не пытайся обратить эти полные печали глаза на герцога Генри. И не тешь себя надеждой, что он предложит тебе свое покровительство или найдет тебе подходящего мужа среди тех, кто добивается его милостей. Ты теперь ничего не стоишь, — продолжал он, с каждым словом все больше наливаясь злобой. — Приданого у тебя нет, да и девственность — увы! — тоже потеряна безвозвратно. Для Генри — да и для любого из его окружения — ты представляешь ценность в одном-единственном смысле!

Он замолчал, поскольку ему в голову пришла совершенно сумасшедшая мысль. При всем том это было единственное решение, вполне совпадавшее с тем, что затеяла эта женщина.

Экстон пересек комнату и схватил лже-Беатрис за руки. Его хватка была такой сильной и жестокой, что слезы, которыми полнились глаза Линни, пролились и двумя серебристыми ручейками увлажнили ее щеки. Хотя в груди Экстона кипели гнев и злоба, он был не в силах долго созерцать ее искаженное страданием лицо.

— Я сохраню тебя, — пробормотал он, глядя сверху вниз в ее лучившиеся от слез глаза. — Я сберегу тебя для себя и буду держать в потаенном месте, где никто, кроме меня, не сможет тобой обладать.

Он прижал Линни к себе, чтобы лучше ощутить теплые, нежные округлости ее тела. Экстон жадно вдыхал аромат ее волос, наслаждался нежностью ее кожи. Желание затмило его разум, лишило воли, заставило уступить зову плоти. Экстон, словно перышко, поднял ее на руки. Кровать стояла рядом и так и манила к себе. Хотя Линии пыталась оказать ему сопротивление, разумеется, он не обратил на это внимания.

— Молчи, — прорычал он, швырнув ее на постель, обрушился на нее всей тяжестью своего тела.

— Нет, я не хочу… Я не стану твоей шлюхой, — последнее слово Линни едва выговорила.

Впрочем, сопротивление женщины только подхлестнуло Экстона

— А разве ты не обрекла себя на эту роль, когда приняла имя сестры? Ты, что называется, блудила с одобрения всего своего семейства — и, помнится, тебе это нравилось.