Он приподнялся, грозно навис над ней, раздвинул коленом ее ноги.

— Для тебя в этом мире нет больше возможности вести честную жизнь. Ты лишилась невинности, поэтому тебя никто не возьмет замуж. У тебя нет денег, поэтому ты не сможешь заплатить взнос в монастырь.

— Нет, ты врешь… ты все врешь!

— Тебе некуда идти, так что, хочешь не хочешь, придется оставаться со мной, — заключил Экстон.

Между тем ее сопротивление слабело. Ее тело невольно стало отзываться на близость Экстона. Воспоминания о прежде пережитых минутах наслаждения прочно жили в нем.

Экстон понимал, что ведет весьма неблагородную игру, но мысль о своей вине постарался запрятать подальше. Этот поединок характеров он намеревался выиграть любой ценой. Также — любой ценой — намеревался он сохранить эту женщину для своих услад — неважно, ненавидел он ее или любил.

Мысль, пришедшая ему в голову, показалась настолько невероятной, что он отчаянно затряс головой, стараясь от нее избавиться. Какие бы странные и извращенные чувства он ни испытывал по отношению к этой женщине, значения это не имело. Податься ей некуда, поэтому он спрячет ее и сохранит для себя.

Одну сестрицу — в жены, другую — в наложницы.

? У тебя нет выбора, — лихорадочно шептал он. — Если ты не согласишься с моим предложением, тебе придется сделаться шлюхой и отдавать свое тело любому за серебряную монету. Ты должна еще быть мне благодарна, что я хочу избавить тебя от такой судьбы.

Линии слышала каждое его слово и отлично все понимала. Она знала, что он прав. И, тем не менее, не в силах была заставить себя согласиться на его предложение, выбрать судьбу, на которую он ее обрекал. Она любила его. И не хотела причинять ему боль.

Не хотела, но причинила. А теперь он платит ей тем же. Экстон лег на бок и принялся развязывать завязки, стягивавшие его узкие штаны. Потом он задрал ей юбки, и их тела соединились — чресла с чреслами, плоть с плотью. Он был напряжен и готов к бою, а она… она… Помоги ей бог, но и она тоже была готова — ко всему. Она любила его вопреки всему, что их разделяло. Разве могла она себе позволить длить эту глупую борьбу?

Он вошел в нее, и она закрыла глаза, но не настолько быстро, чтобы не заметить, как смягчились в этот момент черты его лица. Он должен, должен был понять, что она все еще хочет его, и дело тут не только в желании физической близости.

Экстон начал двигаться в привычном ритме, который всегда приводил их к вершине наслаждения. Он завладел ее телом, ее помыслами, ее душой. Темп все нарастал, и постепенно Линии забыла обо всем на свете. Он обладал ею, и она с радостью принимала то, что он предлагал ей. Наконец он застонал и содрогнулся всем телом.

А потом все кончилось, и вместо существ, воспаривших к вершинам наслаждения, на постели остались лежать мужчина и женщина, только что составлявшие единое целое, а теперь разделенные пропастью лжи. У Линии на глазах снова появились слезы, так как реальность, к которой они с Экстоном вернулись, была слишком жестокой, и она отказывалась ее принять. Экстон, заметив ее повлажневшие глаза, чуть отстранился.

? Я причинил тебе боль?

Она отрицательно покачала головой. Экстон имел в виду, конечно же, боль физическую, но у нее болело не тело, а душа. Экстон перекатился на спину и некоторое время лежал без движения, созерцая балдахин, украшавший кровать его матери.

— Плачь — не плачь, своей судьбы тебе избежать не удастся. Уж лучше прибереги слезы для другого случая. Хотя, как я уже говорил, герцог Генри влагу такого рода не ставит ни во что.

Линии отодвинулась к краю постели, как можно дальше от него. То, что говорил Экстон, слушать было непереносимо.

Она потянулась к юбке, чтобы прикрыть свои обнаженные бедра. Одновременно с ней зашевелился Экстон. Он приподнялся на кровати, коротко выругался и резким движением задрал ее юбки чуть не до головы. Потом, схватив ее за запястье, он приблизил к ней лицо и зловещим шепотом осведомился:

— А где мои цепочки с рубинами?

Глава двадцатая

Он потащил ее за собой вниз по лестнице, потом — через зал, через внутренний дворик. Экстон и раньше временами устраивал из их отношений род театрального действа, но то, что происходило сейчас… Для Линии, по крайней мере, это было самое худшее.

Ее протесты не произвели на него ни малейшего впечатления. Они выглядели просто смешными. Ее тащили за руку, словно напроказившее дитя, под взглядами солдат, домашней челяди и дворни до самых дверей кладовки, где прежде она сидела под замком. Схватив фонарь и зап его от горевшего рядом с дверью факела, Экстон втолкнул ее в эту импровизированную темницу и вошел следом.

— Ищи!

От толчка Экстона Линии потеряла равновесие и оказалась на груде мешков с мукой, подняв при падении облако мучной пыли.

— Ищи! — заревел Экстон.

Он наступал на нее, воздев над головой фонарь, а поскольку рука у него тряслась от возбуждения, освещение в кладовке было зыбким, и по выбеленным стенам метались длинные черные тени.

— Ищи цепочки, черт тебя побери! Пока ты их не найдешь и не наденешь, путь отсюда тебе заказан. Клянусь тебе в том богом, Линни!

Хотя в эту минуту Экстон выглядел устрашающе — походил на злобного демона, и в глазах его не было и намека на милосердие, — Линии не выдержала подобного насилия над собой и с криком отчаяния набросилась на него с кулаками.

Это было все равно, что ударить каменную стену. Он не подался назад ни на дюйм. Тем не менее, преимущество внезапного нападения было на ее стороне, и, неожиданно для себя, ей удалось выбить из его рук фонарь. Он упал на пол и разбился, но Линии это не остановило. Ее целью был Экстон. Экстон и все то дурное, что скрывалось у него в душе.

Она колотила его в живот обеими руками, хотя, кажется, эти удары причиняли больше вреда ей, чем ему. Во всяком случае, руки у нее до самых плеч мгновенно свело от боли. Но и это не остановило разъяренную женщину. Она продолжала наносить ему удары до тех пор, пока он не стиснул ее кулаки мертвой хваткой, лишив Линии всякой возможности двигаться.

— Черт бы тебя побрал, Линни! Прекрати сейчас же. Прекрати, я сказал!

Линни оставила бесполезные попытки освободиться, когда совершенно выбилась из сил.

Она снова оказалась в объятиях у Экстона. В темнице царила темнота, поскольку ему как-то удалось затоптать пламя, вырвавшееся из разбитого фонаря, прежде, чем оно успело перекинуться на окружающие предметы. Увы, на этот раз в его объятиях не было ни тепла, ни доброты. Но и слезы, которые текли у Линни из глаз, были злыми слезами, слезами ярости.

Она еще раз сделала бесполезную попытку оттолкнуть его.

— Если тебе нужны эти проклятые цепочки, отпусти меня, — сердито сказала Линни, едва не касаясь губами грубой туники у него на груди, к которой он ее прижимал.

Экстон шевельнулся, и Линни овладела паника. Он все еще был возбужден! Хуже того, Линни почувствовала, как в ней разгорается пламя страсти.

Нет! Ни за что! Мысленно она возносила к небу эти полные отчаяния слова, тело же ее при этом — в который уже раз — делало отчаянные попытки освободиться. К ее удивлению и облегчению, Экстон наконец выпустил ее из кольца своих рук.

Она сразу же отпрянула от него и пятилась до тех пор, пока не уперлась спиной в пирамиду стоявших у стены мешков с мукой. Хотя тьма была полная и Линии не могла видеть выражения его лица, она вдруг почувствовала, что настроение у него изменилось.

— Что же ты остановилась? Ищи, — скомандовал Экстон, но без прежнего гнева в голосе.

Ничего не ответив, Линии направилась в дальний угол кладовки — туда, куда она зашвырнула подарки мужа. Там было темно, как в колодце, но Линни тем не менее понадобилось всего несколько минут, чтобы обнаружить пропажу.

? Лови! ? воскликнула она, поворачиваясь к Экстону и швыряя цепочки в его сторону. Они ударили его в грудь и упали на пол у ног. — Поскольку мы больше не муж и жена — в глазах церкви, по крайней мере, — с радостью возвращаю тебе твой отвратительный дар.

Поскольку Экстон продолжал хранить молчание, она приободрилась и добавила:

— Мне было крайне неприятно носить на себе эти побрякушки.

Экстон нагнулся и поднял цепочки с пола. Даже в темноте кладовой блеснуло золото и кроваво-красными огоньками вспыхнули рубины. Линии вынуждена была признать про себя, что она слукавила, носить цепочки было вовсе не было так уж неприятно. Впрочем, об этом она умолчала.

Экстон некоторое время перебирал в пальцах изящное украшение, после чего — не говоря ни слова — направился в ее сторону. Теперь уже Линии не отступила перед ним ни на шаг. Когда их разделяли всего несколько дюймов, Экстон остановился и поднял руку с цепочками вверх — так что они, свесившись с его ладони, стали раскачиваться между ними наподобие маятника.

— Стало быть, мой подарок вызывает у тебя отвращение? ? отреагировал он на импульсивное заявление Линни. — Что ж, может быть, и так. А может — и нет. В любом случае эти игрушки свою службу сослужили. Остается выяснить, как они будут воздействовать на твою сестру.

Если бы он ударил ее, вряд ли бы она испытала больше унижения и боли. Пораженная услышанным, Линии сделала шаг назад и приглушенно застонала.

Тьма скрывала выражение лица Линни, но тихий возглас Экстона выдал ее душевные муки. Ему вдруг сделалось стыдно. Неужели безумие, которое вкралось в их отношения, никогда не прекратится?

Не испытывая больше ни малейшего желания продлевать страдания этой женщины, Экстон повернулся на каблуках и направился к двери. В этот момент он чувствовал себя подонком, недостойным звания рыцаря.

Когда Экстон вышел из кладовой, глаза всех, кто находился поблизости, устремились на него. Впрочем, хватило одного его грозного взгляда, чтобы приструнить любопытных и заставить их возобновить прерванную работу. Весь день от кладовой до большого замкового зала его сопровождало почтительное испуганное молчание. Впрочем, Экстон не сомневался, что с его уходом слуги снова бросят работу и начнут перемывать ему кости. Эта женщина превратила его в объект насмешек всей его многочисленной челяди, а ведь она, в сущности, самая младшая и наименее значимая представительница ненавистного ему семейства де Валькур. Младшая дочь!

Он с такой силой сжимал цепочки, что золотые розетки рубинов врезались ему в кожу, Экстон выругался.

— Черт бы побрал эту девку! Проглоти ее дьявол!

Он помчался вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступеньки. Захлопнув за собой двери господских покоев, он устремился к просторной, укрытой богато расшитым балдахином просторной кровати, намереваясь уж в этот раз не дать ей спуску и изрубить мечом на кусочки. Однако цепь, которая по-прежнему оставалась у него в руке удержала его от этого. Словно вихрь, остановленный ту громадой гранитной скалы, он замер посередине комнаты и снова взглянул на золотую, с рубинами побрякушку. По сути дела, эти цепочки, которые он прикрепил на Линни, являлись своеобразным орудием пытки. Можно ли осуждать ее за то, что она с негодованием сорвала их с себя?

Экстон сделал несколько шагов и со стоном опустился на край большой кровати, зарывшись пальцами в волосы. Сначала ему хотелось, чтобы эта женщина оценила утонченное жало пытки, которую он ей учинил. Потом ему захотелось, чтобы она оценила его мужские качества. А чуть позже его обуяло новое желание — ему захотелось, чтобы эта женщина отдавалась ему по доброй воле. Вот и получилось, что его попытка отомстить в ее лице всем де Валькурам обернулась против него самого. Поскольку он так и не сделался для нее единственно желанным, а сам воспылал к ней сильнейшей страстью. Но как такое могло случиться? И что это? Колдовство? Заговор? Наваждение? И вообще — что ему теперь делать? Он, разумеется, знал, что ему следовало послать вызов Юстасу де Монфору, вступить с ним в бой и завоевать право жениться на настоящей Беатрис. Это было самое простое из того, что ему предстояло. Экстон не сомневался в победе хотя его раздражало, что ему приходится прибегать к всевозможным ухищрениям для того, чтобы вернуть себе, то что принадлежало ему по праву рождения.

Но как быть с Линни? Что ему делать с ней? Экстон опасался, что этот вопрос так и останется без ответа.

Линни страстно желала сбежать из своей тюрьмы. Дверь кладовой была распахнута. Охрану в коридоре не выставили. В сущности, между ней и внешним миром не было ни какой преграды. Линни даже подозревала, что, пожелай она вообще уйти из замка, ей никто бы не стал чинить препятствий. Ей оставалось только выйти за дверь, пересечь двор а потом пройти по подъемному мосту — и перед ней открылся бы вольный простор: лес, поля, вся английская земля, наконец. Можно было скрыться в чащобе и выбросить из головы как некое досадное недоразумение даже сам Мейденстонский замок. А заодно и его владельца — Экстона де ла Мансе.