Молодой герцог окинул ее проницательным взглядом ярко-синих глаз.

— Все очень хорошо — нет, все просто отлично, — бодро произнес он. — В точности так, как мне и докладывали. На вид она столь же чиста и непорочна, как леди Беатрис. Ничего удивительного, что ты не учинил ей более подробного допроса, де ла Мансе.

Герцог Генри ухмыльнулся, после чего пожал плечами и заговорил снова:

— Но, ей, к несчастью, недостает тех качеств, которые делают столь привлекательной ее сестру, сладчайшую Беатрис, ради которой собираются скрестить мечи находящиеся здесь благородные лорды. Эта женщина ? младшая в роду. — Герцог помолчал и снова окинул Линни оценивающим, мужским взглядом, показавшимся ей крайне неприятным. — Кроме того, она — как бы это сказать — безнадежно испорченный плод.

Кто-то в зале тяжело вздохнул. Беатрис? Или она сама? В любом случае слова герцога относились, прежде всего, к ней и сильно задели ее за живое. С этой минуты герцог сделался ее смертельным врагом. Раньше она его просто боялась, но теперь — ненавидела от всего сердца.

— Впрочем, я ни минуты не сомневаюсь, что найдется благородный человек, который… — герцог сделал вид, что ему только что пришла в голову удачная мысль, — который предложит ей занять теплое местечко… экономки… у себя в замке.

Грубый намек герцога Генри заставил Линни вспыхнуть. Она уже собралась было ответить ему резкой отповедью, но ее опередил Экстон. Поднявшись с места, он произнес:

— Заявляя во всеуслышание, что эту женщину испортил я, ты, милорд, наносишь мне оскорбление!

Генри испытующе взглянул на Экстона. Хотя ему, вероятно, не слишком пришлась по нраву агрессивная поза известного своим бешеным нравом рыцаря, который в опасной близости от его лица сжимал кулаки, виду он не подал. Разве что удивленно выгнул дугой бровь.

— Я вовсе не собирался оскорблять тебя, мой преданный союзник и друг. Просто хотел показать, к чему приводит обман, даже если он совершается из самых лучших побуждений.

Все, кто был свидетелем этой стычки, содрогнулись от ужаса. Тогда в беседу, которая начинала принимать опасный оборот, вмешалась Линни:

— Полагаю, что если в словах милорда герцога и было нечто, отдаленно походившее на оскорбление, то это предназначалось мне одной.

Она без трепета встретила взгляд герцога, удовлетворенно отметив, что гневные сполохи уступили в нем место неподдельному удивлению. Ну и славно. Экстону такой могущественный враг ни к чему. А ей… что ж… ей терять нечего. Абсолютно.

— Если ты желаешь трактовать мои слова подобным образом — изволь, — коротко ответил герцог. Линни, однако, отлично понимала, что ее желания или нежелания герцог в рассуждение не принимал. Его занимало нечто более для него важное. Чуть подавшись вперед и устремив на нее острый, цвета зимнего неба, взгляд, Генри спросил: ? Скажи, ты была девственна, когда выходила за него замуж?

Линни утвердительно кивнула, хотя в ее душе ненависть к молодому герцогу ширилась с каждой минутой, с каждым произнесенным им словом. Герцог снова выгнул дугой бровь.

— Ты, таким образом, хочешь нас уверить, что в течение нескольких недель, пока ты находилась в браке, сэр Экстон подтвердил свои супружеские права делом?

Линни не ответила на вопрос герцога. Щеки у нее снова запылали. Не потому, что она отдала свое тело Экстону. Ей никогда бы не пришло в голову этого стыдиться. Она замирала при мысли о том, что ее отношения с мужем сделались предметом публичного разбирательства. Интересно, какой следующий вопрос ей задаст Генри? Потребует, чтобы она рассказала обо всем в деталях?

Герцог заметил ее смущенное молчание и рассмеялся.

— Ну-ну. Нам отлично известны аппетиты Экстона. Теперь я могу с уверенностью утверждать, что лучшей наставницы для леди Беатрис не сыщешь. Сестра все досконально ей обскажет, как и что должна делать женщина в брачную ночь. Вне зависимости от того, кто станет мужем леди.

Генри снова залился смехом, но, поскольку к нему никто не присоединился, напустил на лицо строгое выражение праведного судьи.

— Но не будем отвлекаться, милорды. Если кто-либо из вас не захочет сражаться по столь суетному поводу, пусть только скажет слово. Я не имею ни малейшего желания терять преданных мне вассалов.

Пока герцог задавал Линии вопросы, а она отвечала, Экстон продолжал стоять. Теперь же настал его черед вступить в разговор.

— Когда же мы приступим к разрешению этого дела, герцог? Мне кажется, причины тянуть нет…

— Скоро настанет новый день. — Генри подивился нетерпению рыцаря. — Садись, Экстон, и исполняй свои обязанности хозяина. Поскольку завтра… Кто знает, что будет завтра?

Герцог замолчал, ожидая, когда Экстон снова усядется за стол. Потом он поднял усыпанный драгоценными камнями кубок, который, очевидно, привез с собой. Линни точно знала, что такого кубка в Мейденстоне нет. Подскочил слуга и наполнил кубок герцога вином густого красного цвета. Генри взвесил кубок в руке и улыбнулся собравшимся за столом подданным.

— Хочу поднять тост за Мейденстон. Пусть его лорд и леди пребудут с миром и хранят верность Англии — ну и, разумеется, мне!

Тост прозвучал весьма и весьма двусмысленно. Выпили все, за исключением Линни, у которой не было чаши. Генри и здесь нашел возможность поразвлечься. Поманив Линни выхоленной, с маникюром рукой, он сказал:

— Иди сюда, Линии. Отпей из моего кубка. Тот, кто пошел на жертву ради своих близких, заслуживает такой чести. Я, к примеру, всю свою жизнь только и делаю, что чем-нибудь жертвую ради процветания и благополучия своего рода. И жертвы мои не пропали даром. Ты только представь себе, чего мне удалось достичь! Нынче я на вершине власти и могущества. Мой удел высок… Кстати, если завтра сэр Юстас одолеет сэра Экстона, твои дела тоже могут пойти в гору. Если же нет… — Герцог пожал плечами. — Но не будем о грустном. Подойди же, отпей из моего кубка…

Линии двинулась к тому месту, где восседал будущий правитель Англии. Впрочем, в этом просторном и гулком зале он давно уже заправлял всем и вся. Оказавшись на возвышении, Линии замедлила шаг и взглянула в ухмыляющееся лицо герцога. Тот протянул ей кубок. Но, когда она взяла его в руки, герцог кубка не выпустил. Чтобы отпить из него, Линни пришлось тянуться через стол, а потом, не моргнув глазом, еще и выдерживать прикосновение герцога: пальцы его накрыли ее руку, державшую драгоценный сосуд.

Почувствовав пьянящий вкус красного вина, Линни попыталась высвободить руку, отчего кубок едва не упал и не пролился. Впрочем, сильные пальцы Генри его удержали. Он поднес к губам тот самый край, которого касались губы Линни, и выпил все, что оставалось в сосуде, до последней капли.

Заскрипев стулом, Экстон снова поднялся из-за стола.

— Я желаю биться с де Монфором сейчас, сию же минуту!

— Завтра, — лениво бросил Генри. Он посмотрел на Экстона, а потом перевел взгляд на Линни. — Прежде я должен утолить голод, вернее, свои аппетиты, — герцог со значением выделил голосом последнее слово.

Линни не стала больше ждать ни минуты. Не спросив у герцога разрешения удалиться, она неловко поклонилась, а затем, пятясь, двинулась к выходу. Смотреть на Генриха она боялась, он, вероятно, пришел в ярость. Презрительного холодного взгляда Экстона она тоже не смогла бы выдержать, поэтому сосредоточила свое внимание на Беатрис.

Однако искаженное ужасом лицо сестры не способно было ободрить Линни, хотя она и пыталась утешить себя мыслью, что так или иначе Беатрис ей все-таки сочувствует. Кроме того, Линии ясно видела, что невинная Беатрис не в состоянии понять смысл игры, которую затеял герцог. Бедняжка Беатрис! Она не знала мужчин и не имела представления о том, что такое мужское вожделение. Зато все остальные отлично в этом разбирались. В частности, ее отец и бабка, леди Милдред и даже Питер. Но на судьбу сестер всем им было наплевать. Всем до единого.

Линии выбежала из зала, едва не столкнувшись с сенешалем и его женой, которые подслушивали под дверью.

— Ну, как он? — нервно осведомился сэр Джон. — Выражает нетерпение? Желает, чтобы его обслужили? Прямо сейчас?

— Да, — ответила Линии, понимая, о ком с таким трепетом упоминал сэр Джон. — Он выражает нетерпение. И желает, чтобы его обслужили — сию же минуту!

«А ведь его и в самом деле „обслужат“, — подумала молодая женщина. — Ему подадут все, что ему только ни взбредет в голову попросить. И женщину приведут, если на то будет его воля, — даже такую испорченную и до последней степени напуганную, как она. Линии, чью приверженность семье он только что возносил чуть ли не до небес, но чью честь тайно вознамерился похитить».

Экстон наблюдал за тем, как Линни покидала зал, едва сдерживая клокотавшую у него в груди ярость. Генри собирался затащить ее в свою постель, это было ясно. Причем в данных обстоятельствах это была бы его, Экстона, постель, поскольку герцог расположился в его покоях. Он единым духом осушил кубок и поставил его на стол. Тотчас к нему подскочил паж и наполнил пустой сосуд. Экстон снова выпил залпом его содержимое.

Паж заколебался, не зная, наливать ли милорду еще, но Экстон сурово взглянул на него, и мальчик торопливо в очередной раз наполнил его кубок. Однако, прежде чем Экстон успел к нему притронуться, на руку его легла узкая ладонь матери.

— Вино еще никогда и никому не помогало выиграть бой. И тебе не поможет, — сказала она очень тихо, чтобы ее не слышал Генри. — Ты не в состоянии будешь одержать победу ни сегодня, ни завтра.

Экстон не испытывал в тот момент желания выслушивать чьи бы то ни было советы. Даже материнские.

— Позволь мне судить, как должно поступать рыцарю со своим противником, который намерен лишить его родовых земель.

— В данном случае меня не противник твой беспокоит, а эта женщина.

Экстон устремил на нее взгляд.

— Вот как? Ты беспокоишься об этой… шлюхе?

Мать ответила ему с такой печалью в глазах, что Экстону сделалось совестно:

— Я не о ней беспокоюсь, а о тебе, сын мой. Подумать только, что она с тобой сделала! Уж лучше бы мы оставались в Каене, — добавила она еще тише, чем прежде.

Экстон промолчал. Слов, чтобы утешить мать, у него не находилось. Тем временем пир шел своим чередом, и Экстон, не чувствуя вкуса, поедал все, что паж подал ему на тарелку. Он ел, пил и изредка отвечал на вопросы Генри — так, чтобы не оскорбить последнего. Хотя они были знакомы с ним всю жизнь, выяснялось, что дружеское расположение герцога распространялось на его соратников только до определенных пределов. А именно когда это не затрагивало интересов семьи Плантагенет и его, герцога Генри, лично. Стоило кому-либо попытаться эти пределы расширить, как Генри мгновенно превращался в сурового властителя, для которого ничего не значит ни сердечная привязанность, ни даже многолетняя дружба.

Мрачный настрой Экстона довольно быстро наскучил герцогу, и он все чаще стал заговаривать с сэром Юстасом, которому подобное внимание высокой особы пришлось весьма по сердцу и позволило время от времени бросать горделивые взгляды в сторону своего противника. «При этом, — подумал Экстон, — если сэр Юстас завтра падет на поле брани, герцог будет с не меньшим аппетитом пожирать за столом жареных поросят и отварную форель — так, как он это дал сейчас».

? Я бы хотел перемолвиться словом с леди Беатрис, и, по возможности, наедине, ? сказал Экстон, когда музыканты, появившиеся в зале по мановению руки сенешаля, истощили весь свой репертуар. При этом он намеренно говорил громким голосом, стараясь, чтобы его услышали все.

Герцог с такой поспешностью повернулся к Экстону, что сэру Юстасу оставалось созерцать только его спину. Заговорщицкая улыбка, которая все еще играла у Генри на губах, подтвердила подозрения лорда Мейденстона — герцог явно что-то замышлял, вовлекая в свою затею де Монфора. Получасом раньше Генри точно так же испытывал на прочность его, Экстона. Владетель Мейденстона ни на минуту не упускал из виду, что любимым развлечением Генри было стравливать между собой своих самых преданных сторонников.

Герцог потер лоб, как бы раздумывая, давать Экстону согласие или нет, хотя, судя по всему, уже все для себя решил. Затем Генри чуть подался вперед, чтобы обратиться непосредственно к Беатрис, минуя сэра Юстаса.

— По-моему, просьба нашего хозяина заслуживает всяческого внимания, — произнес он.

Лицо сэра Юстаса потемнело. Он открыл было рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказал. Даже не глядя на Генри, Экстон знал, какое недовольное выражение появилось у того на лице при одной лишь попытке Юстаса проявить самостоятельность.

Юстас со злобой посмотрел на Экстона и напоролся на торжествующую улыбку своего противника. Экстон испытывал огромное удовольствие при мысли, что завтра ему, наконец, удастся разделаться с этим человеком, который собирался наложить лапу на его наследственное владение — Мейденстон.