– «Крест Святого Эндрю»? – спросила она и разом вспомнила все, что читала о его применении. Крест использовали главным образом для женщин. Пытки носили сексуальный характер, включая дефлорацию, о которой он говорил. Но и мужчины на кресте подвергались не менее страшным мукам.

– Ты знаешь про этот крест? – Золотистые за витки упали ему на лоб, придавая странно-беззаботный вид. Даже мальчишеский.

«Вид обездоленного ребенка», – подумала она, глядя как быстрым движением он откинул волосы со лба.

– Этот крест стали применять в расцвет инквизиции, – продолжал он, не замечая ее пронзительного взгляда, – чтобы вынудить ведьм и еретиков сознаться в грехах и молить о быстрой, милосердной смерти. Говорят, при его помощи совершались самые изощренные пытки.

«Чем и объясняется его притягательность для тебя», – подумала Мэри Фрэнсис.

– Почему бы не привязать меня к столбу и не сжечь? Это было бы намного проще. Разве нет?

– Разумеется, только для этого не требуется ни капли воображения.

Он опять скользнул по ней горящим взглядом. Мэри Фрэнсис подумала: если он будет так смотреть, привязывать к столбу ее не понадобится – произойдет самовозгорание.

Следующая догадка встревожила ее еще больше. Этот человек с опасной легкостью проник в такие глубины ее души, куда она никого никогда не допускала. От одного его взгляда сердце начинало бешено колотиться в груди. Разумеется, адреналин. Но проще всего было бы объяснить это страхом. Если бы она не подозревала его в смерти сестры, если бы они встретились при иных обстоятельствах, она бы увлеклась им без памяти.

ЭTO было ясно как божий день. Непонятно было другое: почему? Монахини учили ее, что нет ничего более соблазнительного, неотразимого, чем зло во всех его ипостасях, но неужели…

«Колыбель Люцифера» тихонько скрипнула покачиваясь на цепях.

– Не сомневаюсь, вашему воображению здесь есть где разгуляться; – пробормотала Мэри Фрэнсис, отвечая на его слова.

Если он и уловил горечь в ее словах, то ничем не выдал этого. Она ожидала резких слов, предостерегающего взгляда, но вместо этого он вернулся на прежнее место, беззвучно вставил клинок в ножны и убрал кинжал в витрину.

«Лекция окончена?» – подумала девушка.

Повернувшись к ней спиной, Кальдерон затворил стеклянную дверь и запер замок. При этом он даже не пытался скрыть от нее, что хранит ключ в потайном ящичке шкафа. Мэри Фрэнсис прикинула, успеет ли она добежать до него и вытащить ключ, пока Кальдерон будет чем-то отвлечен, но когда он повернулся, она опять увидела у него в руке кинжал.

Он поднял его к свету, разглядывая лезвие клинка так, будто рассматривал вино в бокале.

– Я не говорил тебе, что он такой острый, что человек может умереть от потери крови прежде, чем поймет, что ему отрезали яйца?

«Рисуется, он просто рисуется!» – подумала она.

Он бросил на лезвие какую-то тонкую ткань. Рассеченные острым лезвием, куски ткани плавно опустились на пол.

– «Телохранитель», – негромко сказала она, имея в виду фильм с Кевином Костнером и Уитни Хьюстон, который недавно видела по телевизору. Звезды кино принялись целоваться сразу после трюка Костнера со шпагой. То была прелюдия страсти.

Глаза Кальдерона блеснули, подобно солнечному лучу на льдинке.

– Что вы делаете? – тихо вырвалось у нее. Однако необходимости спрашивать не было. Он приближался к ней, держа кинжал так, словно собирался перерезать ей горло.

– Судя по всему, показательные выступления тебя не убедили.

– Убедили, уверяю вас! – Она уперлась спиной в «Большое колесо» и с трудом высвободилась из его спиц. Девушка едва не потеряла равновесие, вскинув связанные руки кверху. Слава Богу, она не наступила на стальные шипы, утыкавшие пол у подножия колеса. Она оглянулась и поняла, что он пытается загнать ее в угол. Отступать больше некуда, а он неумолимо приближался.

– Придется убедить тебя, – угрожающе проговорил он.

– Нет, нет! Я… – Она вскрикнула и внезапно замолчала. С той же легкостью, с какой он только что рассек кусок ткани на две части, Кальдерон распорол снизу доверху тонкую ткань ее сорочки. Острейшее лезвие ни разу не коснулось ее, но свистящий звук и холодный блеск стали едва не лишили ее чувств.

– Убедительно? – вкрадчиво спросил он. – Лезвие очень острое.

– Более чем!.. – выдохнула Мэри Фрэнсис.

Голос ее заметно дрожал, она не сводила глаз с кинжала, словно это был живой голодный зверь. Только теперь, когда она посмотрела вниз и увидела, как распахнута сорочка, Мэри Фрэнсис осознала, что он сделал. Происходящее напоминало сон. Казалось, будто невидимые руки раздевают ее. Однако, увидев собственную нежную, трепещущую плоть, девушка разом осознала реальность происходящего. По ее телу текла кровь. ОН порезал ее. Кровь тонкой алой струйкой текла по животу, а она даже ничего не почувствовала. Она обессилено прислонилась к стене и откуда-то издалека услышала его голос:

– На этот раз… я едва задел тебя.

Голова у нее запрокинулась назад, она в ужасе уставилась на него. На кинжале тоже была кровь. Уэбб поднял с пола кусок ткани и начисто вытер клинок. Она ошиблась: ему неинтересна ее реакция. Ему нужно признание, и он не успокоится, пока не добьется его. Мэри Фрэнсис попыталась подобрать разрезанные полы и соединить их, но это ей никак не удавалось. Можно подумать, его волнует одета она или нет. Он порезал ее. И точно так же, как руки ее не могли удержать тонкую ткань сорочки, разум не мог постичь происшедшего.

До этого мгновения она не верила, что он способен причинить ей боль. Не могла поверить.

Девушка закрыла глаза и почувствовала, как веки наливаются тяжестью. Она покачнулась и едва удержалась на ногах. Нет! Господи, только не это! Не дай ей потерять сознание! Ведь оно – ее единственная защита. Разумом она не уступает ему, даже превосходит. А сила духа ее вообще неодолима. Это – ее единственное оружие. Чтобы выжить, она должна работать головой.

Когда она открыла глаза, он стоял перед ней. Кинжала у него в руках не было. Наверное, положил где-то рядом. Но, оказалось, он больше ему не нужен. Ледяной взгляд голубых глаз привел ее в ужас. – Я готов выслушать твое признание, – проговорил он, но готова ли ты обнажить свою душу?

– Мне не в чем сознаваться. – У нее кружилась голова, все куда-то плыло. Вряд ли это объяснялось потерей крови. Он ведь сказал, что едва коснулся ее.

– Ты запятнала себя грехом.

Кругом скрипели и позвякивали цепи. Она не понимала… Так вот что ему нужно, знать о ее грехах? Усилием воли она попыталась заставить себя выпрямиться, и не засыпать. Глаза его впились в нее будто иголки, не давая забыться. Нельзя отвести взгляд.

Как только она поддастся этому искушению, небытие поглотит ее навсегда.

– Какое вам дело до моих грехов? – спросила она. – Они вас не касаются.

– Зато они касаются тебя. Через них я узнаю, кто ты, что тебе нужно… там, внутри, где бьется твоя жизнь… в этом сладком, нежном неприкрытом уголке… – «Он говорит о моем влагалище», – решила Мэри Фрэнсис, – …в твоей душе, – договорил он.

На его лице появилась странная нежность. По какой-то очень личной причине ему обязательно надо было узнать, в чем заключался ее грех. Можно подумать, что она согрешила против него.

– Я не могу сказать этого… – Мэри Фрэнсис бессильно оперлась на стену, голова запрокинулась назад. – Я не могу рассказать ничего.

– Тогда у меня не остается выбора. – Он достал из кармана рубашки маленький флакон и поднес к ее глазам. Внутри него она увидела небольшие капсулы. – На лезвии кинжала был препарат. Он попал в твою кровь, когда я слегка задел тебя. Правда, не больше чем задел. В этом флаконе у меня антидот, если пожелаешь. Выбор за тобой. Ты, наверное, уже почувствовала действие препарата?

– Препарат? Ты ввел мне…

– Замечательный препарат, крошка. Он заставит тебя разговориться, а потом ты уснешь.

– Навсегда? – невольно вырвалось у нее.

Если бы я хотел избавиться от тебя, ты бы у давно перестала донимать меня своими вопросами.

«Сыворотка правды? Он пошел на это?» – пронеслось у нее в голове. Она покачнулась и почувствовала как он подхватил ее. Он удержал ее за плечи и опять прислонил к стене. Угроза над психикой тревожила Мэри Фрэнсис куда больше, чем угроза жизни. Ублюдок! грязный ублюдок! для него нет ничего святого. Он прекрасно знает, что ничего не добился бы от нее по доброй воле. Никакая пытка не развязала бы ей язык. Сломить ее было ему не под силу, потому-то он и прибег к единственно оставшемуся средству. Это – самое настоящее насилие!

– Нет, – выдохнула она, – я бы никогда не рассказала.

Он убрал руки, и девушка опять покачнулась вперед и упала на него. Дрожь волной прошла по ее телу, когда он прижал ее к себе. Обнаженным телом она почувствовала жар и мощь, исходящие от него. Его голос звучал у самого ее виска. Совершенно для себя неожиданно она расслышала в нем уважение.

– Я знаю, – сказал он, как ей показалось, с сожалением, – ты много крепче меня. Я знаю это, Ирландка. Но тебе меня не победить: я играю не по правилам…

– Трус! – выкрикнула девушка сквозь слезы и тотчас почувствовала, что задела его. Кальдерон вздрогнул: она попала в цель. Он понимал, что, играя по честному, ему никогда не одержать над ней верх, – ему самому не нравилось, что он сделал. Но ей показалось, только показалось, что подвергнуть ее пыткам у него не хватило духа. Неужели и у Уэбба Кальдерона есть совесть?

Что-то внутри нее еще жаждало борьбы и сопротивления, но тело уже обмякло, и когда он подставил руки, она камнем рухнула на них. Он подхватил девушку с силой, которая лишь подчеркнула ее беспомощность. Голос его то наплывал, то откатывался. Да и его ли это голос? Она уже ни в чем не была уверена. В голове роилось множество разных странных мыслей, звуков. Она уже не понимала, где реальность, а где сон.

Что на свете сильнее всего?

Вопрос возник ниоткуда и как молния пронзил ее одурманенный мозг. Кто-то говорил ей, что жены Синей Бороды спаслись бы, знай ответ. Да, ответ для нее, жизненно важен, но, погружаясь в другую реальность, неотличимую от мира грез, она уже забыла сам вопрос.

Неужели он несет ее? Поднял на руки?

Нет сил открыть, глаза, но каким-то образом она еще видит происходящее вокруг. В мозгу, словно на экране, все отражается. Вот он опускает ее на пол и склоняется над ней, вглядываясь в лицо, что-то говорит, но голоса почти не слышно.. Кажется, он хочет привести ее в чувство, но тут на экране появляется еще один человек…

Человека, который нес ее и в чьих руках она лежала почти без сознания, Мэри Фрэнсис видела как в тумане. Темные одежды на нем только подчеркивали бледность ее кожи. Соединив рассеченные полы сорочки, он поднял девушку И теперь несет к «Кресту Святого Эндрю». Мэри Фрэнсис всегда отличалась неуемным воображением, но то, что она испытывала сейчас, могло быть только сном.

Наяву такого быть не может. Просто очередная фантазия, она начиталась книг о гонениях за веру.

Образы один за другим сменяли друг друга в ее мозгу. Она не успевала понять, где реальность, а где видения. Огромный крест уже не стоит у стены, теперь он висит горизонтально в нескольких футах над полом, прикрепленный за концы к свисающей с потолка цепи. А кожаные крепления предназначены для ее рук и ног.

Нет, это сон! Ей все мерещится. Все вокруг плывет, и она сама плывет. Наверное, действует препарат, который он ввел ей.

Она почувствовала, как ее укладывают на деревянные перекладины с какой-то нежной заботливостыо. Сорочка опять распахнулась, и ярко-красная полоска крови придала ей вид священной жертвы. Она много читала о подобных жертвоприношениях, когда, чтобы умилостивить богов, убивали прелестных молодых девственниц. Ищет искупления? Или пытается подкупить дьявола?

Стыд захлестнул ее. Мэри Фрэнсис попыталась отогнать обступившие ее видения. Она и прежде грезила о незнакомце, который несет ее куда-то на руках и сладостной пыткой подчиняет своей воле. Ему ничего от нее не нужно – только она сама. Независимо от того, праведница она или грешница, больше всего ему нужна она. Пока она спит, он прокрадывается в глубины ее сознания и делает пленницей своих темных владений, а его прикосновения вызывают у нее дрожь.

Кажется, он при касается к ней сейчас? Или это ей только снится?

От каждого прикосновения у нее дугой выгибалась спина, и тело отрывалось от планок, но именно в его нежности таилась опасность. Он силой проник в святая святых ее сознания, вынуждая выдать себя и, возможно, других это – настоящее насилие! Как оно может сочетаться с нежностью?

– Каким грехом ты запятнала себя, Ирландка?

Легчайшим, едва ощутимым прикосновением он ласкал ей живот и бедра. От этой ласки волосы на голове встали дыбом, словно наэлектризованные, кожа мгновенно покрылась мурашками. Она не знала, что прикосновение человеческих рук может быть таким невесомым, таким возбуждающим.