Райан сжал ее руку.

— Это твой дом, — подчеркнул он. — Ты вернулась домой. И не чувствуй себя стесненно. К тому же, детка, слово «содержанка» уже давно вышло из моды. Представь, что она, скажем, «компаньонка» твоего отца.

Серена кивнула и, не сдержавшись, рассмеялась, правда, в ее смехе слышались истерические нотки.

— Тогда вперед? Ты это хотел сказать?

— Деваться некуда. Рано или поздно ты должна встретиться с ней, Сера.

Райан, размахивая на ходу рукой, в которой сжимал ладонь Серены, повел девушку к дому через застывший сад. Серена чуть воспряла духом. Хорошо, что она привезла с собой Райана. В ближайшие часы ей не обойтись без его поддержки.

Серена едва узнала Мари, когда та вышла из машины. Десять лет назад секретарша отца, бодрая, энергичная, была пухлой миловидной женщиной со смеющимися глазами. Тогда ей было сорок пять. Теперь же, наблюдая, как Мари несет поднос с чаем и бутербродами в уютную маленькую гостиную с окнами в сад, Серена отметила, что вид у нее уставший и не совсем здоровый. Белокурые волосы женщины, когда-то отливавшие золотом, потускнели, приобретя невзрачный соломенный оттенок; лоб изборожден морщинами, глаза утратили лучистость. Но вкус в одежде, вынуждена была признать Серена, как всегда, безупречный. Мари предстала перед ними в черном кашемировом костюме с коричневатой блузкой, имевшей воротник-хомутик, — идеальный наряд для церемонии похорон в холодный январский день.

Мари поставила поднос на низкий столик перед кожаным диваном «честерфилд», на котором устроились Серена с Райаном, а сама присела в кресло, предварительно чуть выдвинув его вперед, чтобы иметь возможность не вставая разливать чай.

За десять лет в доме мало что изменилось. Все та же массивная старинная мебель, все так же сочно переливаются в отсветах пламени камина темные панели на стенах. Серена отметила, что за время ее отсутствия в доме появилось центральное отопление, причем узкие радиаторы, установленные в укромных местах, совершенно не портили интерьер. Были заменены также и окна, но на двойные переплеты она обратила внимание лишь тогда, когда вдруг осознала, что не слышит привычного свиста сквозняков.

Да, Мари нужно отдать должное. Вкус у нее отменный. Во всем. Изменения в доме произведены наверняка по ее инициативе. Отец просто не стал бы этим заниматься, — из-за отсутствия и времени, и желания. Отца заботило только его предприятие: Кейндейл и вторая семья — рабочие литейного завода и обитатели пятидесяти-шестидесяти небольших домиков, выстроенных по его распоряжению на склонах холмов в долине Кейндейл, раскинувшейся в двадцати милях от Уинтерсгилла. Кейндейл был делом его жизни, основой его существования.

Серена сочла своим долгом объяснить причину опоздания.

— Мне очень жаль, — стала извиняться она, — что нам не удалось приехать раньше. Я, естественно, не хотела опоздать на похороны отца, но в аэропорту вышла неувязка с автомобилем, который я заказала, и нам пришлось ждать почти два часа, пока все выяснилось.

— Главное — вы приехали, — улыбнулась Мари. — В аэропортах постоянно случаются задержки. С сахаром, с молоком? — спросила она, протягивая руку к фарфоровому кувшинчику с цветочным узором.

— Без сахара, — отказалась Серена. — Немного молока, если можно.

Мужчина, сидевший подле нее, кивком попросил добавить ему и того и другого. Мари положила ему сахар и разлила в обе чашки молоко и чай.

— Я думала, народ с похорон приедет сюда, — натянуто произнесла Серена. — Не ожидала, что вы будете одна.

— Из долины все пришли проводить его, — тихо промолвила Мари. — Макс редко говорил о смерти, но я знала, он хотел, чтобы его последний путь пролегал через Кейндейл: мимо завода, вдоль гавани по берегу моря. Это то, чему он отдал свою жизнь, как вы знаете.

Серена кивнула с выражением чопорной любезности на лице.

— Но с вами сюда никто не поехал.

— Я сама так захотела. Я заказала заупокойную службу в часовне Кейндейла, чтобы «вторая» семья могла почтить его память как полагается прямо там, где он пользовался столь глубоким уважением и авторитетом. — Губы Мари тронула ироничная усмешка. — Он всегда называл обитателей долины своей «второй» семьей, — объяснила она Райану.

— Эти люди просто работали на него, — сухо заметила Серена.

— Думаю, не просто работали. — Мари поднесла к губам чашку и отпила глоток. — Они по-своему любили его.

Райан, чтобы предотвратить грозившее возникнуть неловкое молчание, быстро проговорил:

— Я, можно сказать, человек посторонний, но мне бы очень хотелось посмотреть все, что окружало Серену, когда она росла.

— Ну, в этом доме она родилась. Я с удовольствием проведу вас по комнатам, господин Фаррар. — Мари с видимым облегчением воспользовалась возможностью сменить тему разговора. Серена, глядя на нее, вдруг осознала, что почему-то не испытывает неприязни к женщине, которая все эти годы занимала в сердце отца место ее матери.

— А ведь меня зовут Райан. Слово «господин» добавлять не обязательно.

Райан дружелюбно улыбнулся Мари.

Надо положить конец этой неуместной непринужденности, решила Серена.

— Мы не можем долго здесь задерживаться.

Она поставила чашку с блюдцем на столик.

— Съешьте бутерброд. Вы, наверно, голодны. Как-никак два дня в дороге.

— Нам удалось позавтракать, хотя и на бегу, — сказал Райан.

Серена покраснела. Ну, кто тянул Райана за язык? Может сложиться впечатление, будто она вовсе не спешила в Уинтерсгилл, на похороны отца. А это совсем не так, хотя Райана ей, похоже, не переубедить. Она беспокоилась прежде всего о нем. Долгие перелеты утомительны, а Райану желательно избегать стрессов. Только поэтому, убеждала себя Серена, она настояла, чтобы они утром позавтракали.

— Наверно, если б мы не задержались, — призналась девушка, — то, скорей всего, прибыли бы вовремя…

— Церемония прошла хорошо, — смущенно проговорила Мари. — Я попросила, чтобы звучала музыка, которая нравилась Максу.

Серена не помнила, чтобы ее отец интересовался музыкой, и не преминула выразить удивление:

— Вот как?

— Да. Но ничего слащаво-сентиментального. Макс бы этого не потерпел. Он был исключительно практичный человек. Ему нравилась хоровая композиция «Наковальня». — Мари улыбнулась, вспоминая прошлое. — Из «Трубадура» Верди. Я и сама люблю Верди. Его музыка несет в себе положительный заряд.

Железо! Сразу следовало бы сообразить, что отец мог признавать только музыку, напоминавшую ему о его благословенном железе.

— Идеальный выбор, — хмыкнула Серена, стараясь не переступать грани приличий.

Мари, чувствуя враждебность гостьи, заметила:

— Может, пора уже забыть плохое. Что было, то прошло. Макс ведь умер, Серена.

Да, умер, и погребен! Сереной овладело глубокое чувство вины: она не могла заставить себя скорбеть об отце.

— Он завещал, чтобы его кремировали, дорогая, — тихо объяснила Мари.

Абсолютно в духе отца, подумала Серена, судорожно вздохнув. Завершил свой путь, как и жил, — в огне. Горячее сердце и пылкий нрав были движущей силой всех его начинаний и поступков; раскаленный расплавленный металл — любимой стихией. Она сама унаследовала от отца много пламенных черт: как и он, легко приходила в ярость, легко обижалась. И некоторые обиды тлели в ней вечным огнем, пожирая изнутри.

— Я сделала все так, как распорядился Макс, — продолжала Мари. — Он оставил дела в полном порядке. Макс был педантом во всем, и завещание оформил за несколько лет до смерти.

Райан, наклонившись к столику, взял бутерброд. Очевидно, чтобы отвлечь Мари от разговора о смерти и похоронах Макса, предположила Серена. Вряд ли он хотел есть.

— Ммм. Вкусно. Поешь что-нибудь, Сера…

— Я не хочу есть, — раздраженно ответила девушка.

Мари смотрела на гостей, переводя взгляд с одного на другого. Райан, проглотив бутерброд, произнес:

— Я, наверно, зря приехал, миссис Уайатт. Не знаю, как вести себя в таких случаях…

Голос Райана сорвался, и Серена, заметив страдальческое выражение в его глазах, объяснила Мари спокойно:

— Несколько месяцев назад у Райана умер отец.

— О Боже… прошу прощения! Надо же, а я все про Макса да про Макса…

— Ничего страшного.

Райан смахнул с рубашки крошки. Серена догадалась, что он вспомнил про стрельбу в Квинсленде, потому и нервничал.

— Вы долго собираетесь пробыть в Англии? — поинтересовалась Мари, мгновенно меняя тему разговора.

Серена нахмурилась.

— Пока не улажу дела отца.

— Адвокат обо всем позаботится, — заверила ее Мари. — Мистер Эндрюз и его коллеги хорошо знают свое дело.

— Надо ведь решать вопрос не только с домом, верно? Что будет с заводом, с людьми, которые живут в долине? — Серена повернулась к Райану и, видя, что затравленное выражение не исчезает с его бледного изможденного лица, постаралась отвлечь его мысли от неприятных воспоминаний. — Кейндейл — отвратительное место! — беспечно бросила она. — Глубокое ущелье в горах, выходящее к морю. Сплошь голые камни. Вода в реке красная, потому что течет по камням, содержащим бурый железняк. Есть еще старый заброшенный рудник, где раньше добывали железную руду. Ну и, конечно, завод, отравляющий черным дымом всю скудную растительность на склонах холмов. Честно говоря, Райан, я уверена, ты просто возненавидишь Кейндейл, когда я свожу тебя туда…

— Там сейчас не так уж плохо, — вмешалась Мари. — Ты судишь по воспоминаниям десятилетней давности. С тех пор введены особые требования по вредным выбросам в атмосферу. Теперь Кейндейл — маленький процветающий поселок. Это единственное приличное место на много миль в округе, где можно найти работу. Если бы не завод, из Кейндейла давно бы все поуезжали. Благодаря заводу обитатели долины имеют средства к существованию. Твой отец был хороший хозяин…

Серена порывисто поднялась, увидев, что Мари прикусила губу, — очевидно вспомнив, что однажды произошло в Кейндейле. Сумеет ли Мари когда-нибудь забыть о том случае? Сама она, Серена, никогда не избавится от этого воспоминания. Как бы далеко от Кейндейла ни находилась, она всегда будет испытывать стыд и сожаление из-за тех глупостей, что натворила много лет назад. Никогда не простит себя, — даже если доживет до ста лет.

Райану об этом она не рассказывала, но сейчас, поймав на себе его озадаченный взгляд, с горечью осознала, что не может больше таиться от него. Следующие несколько недель им предстоит провести близ Кейндейла, и в округе наверняка найдутся люди, которые помнят, как она бунтовала в подростковом возрасте, и захотят поделиться с Райаном. А она не желает, чтобы он судил о ней по чужим рассказам. Однако говорить об этом очень тяжело, тем более в присутствии Мари. Но деваться некуда.

Серена вновь повернулась к Райану.

— В детстве я натворила много ужасного, — спокойно заговорила она. — И будь моя воля, Кейндейл давно бы исчез с лица земли. Райан, ты меня совсем не знаешь. Теперь я стыжусь своих поступков. Чего только я не придумывала, чтобы уничтожить это место… — Серена хрипло рассмеялась. — В подростковом возрасте я была настоящей бунтаркой. Я поставила перед собой цель — низвергнуть короля Кейндейла, моего отца, и избавить мир от самого Кейндейла. Так сильно я его ненавидела. — Она перевела дыхание и, опустив голову, чтобы не видеть изумленного лица Райана, переплела пальцы и продолжала: — Я пробралась на завод и разгромила станки, подожгла химикаты в красильном цехе, разбила трубы, устроив наводнение, стащила у отца ружье и выбила все окна в административном здании. Потом выкрала у него ключи и позапирала все двери на заводе, а ключи выбросила; в результате производство было остановлено на полдня, пока не поменяли замки…

Она мельком взглянула на Райана. Тот не сводил с нее удивленных глаз.

— Зачем? — наконец вымолвил он. — Зачем ты это делала, Сера?

— Потому что Кейндейл принадлежал отцу, — ответила она, вновь поворачиваясь к Мари. — И еще потому, что я ревновала отца к его «второй» семье — к рабочим, служащим, к людям, которые там жили.

Мари, с трудом поднявшись с кресла, покачала головой.

— Нет, — возразила она. — Истинная причина в другом, не так ли, Серена?

— Я… я не понимаю, о чем вы… — запинаясь, вымолвила девушка.

— Ты бунтовала из-за меня! Потому что твой отец сошелся со мной после смерти твоей матери…

Мари умоляюще вытянула руку.

— Вы, очевидно, хотели сказать, до смерти моей матери, — вскричала Серена, прежде чем сообразила, что говорит. — Не после, а до ее смерти, миссис Уайатт.

Мари отшатнулась.

— Как… как ты узнала?.. — хрипло прошептала она, открыв рот от изумления.