Но дни текли, а Кирстен так и не давала о себе знать. Ни стука в дверь, ни письма, ни открытки. Серена каждый божий день спрашивала у Мари, не звонила ли Кирстен, но та неизменно отвечала, что загадочных телефонных звонков больше не было.

За спиной послышались шаги, но девушка продолжала идти не оборачиваясь. Райан догнал ее и пошел рядом. Чувствовалось, что к нему вернулось хорошее настроение.

— По-моему, мне удалось сделать несколько потрясающих снимков, — радостно поделился он. — Прямо настоящий праздник, да? Освящение лодок?

— Коблей, — с улыбкой поправила его Серена, пряча руки в карманах своей длинной шерстяной куртки. — Это кобли, а не лодки. Церемония освящения действительно собирает много народу. Наверно весь Кейндейл сходится на берег, а также жители окрестных поселков.

Райан начал насвистывать какую-то нестройную мелодию. Серена резко оборвала его.

— Не свисти. Нельзя свистеть так близко у берега.

— О Боже!.. Свист моей голове не вредит. Ну что ты за человек? Лишь бы только настроение испортить.

— Свист сулит беду, — объяснила девушка, останавливаясь и поворачиваясь к Райану. — По крайней мере, так рыбаки говорят. Они не любят, когда свистят возле их коблей. Предупреждаю тебя ради твоего же блага. — Она натянуто улыбнулась. — Тебя просто растерзают, если ты какой-нибудь неловкостью испортишь церемонию.

— Прости, Сера, — тихо извинился он, смущенно улыбаясь ей в ответ.

— Райан, я думаю, тебе надо показаться местным врачам, — сказала она. — Ты должен провериться. Ты ведь ни разу не обследовался с тех пор, как мы покинули Квинсленд.

— С какой стати я должен проверяться?

Он упрямо выпятил подбородок.

— Ты знаешь, с какой. Наверное, и сам видишь, что временами с тобой просто нет сладу. За что, например, сейчас наорал на меня?

— Прости. Тысячу раз прости. — Он смотрел на нее загнанным взглядом, щеки впалые, лицо бледное. — Нелегко мне, Сера… смириться с тем, с чем я должен смириться.

— Знаю, любовь моя. — Она хотела дотронуться до него, но вовремя опомнилась и отдернула руку. Он, скорей всего, неправильно истолковал бы ее жест. В последнее время он самым непредсказуемым образом реагировал на любой незначительный знак внимания или безобидное слово.

— Эй! — Райан шагнул к ней и, взяв за плечи, притянул к себе. — Ты — ангел. А я иногда — зверюга зверюгой, веду себя так, словно с поводка сорвался. Я на твоем месте уже давно бы меня возненавидел.

— Не с поводка, а с цепи. По-моему, так говорят, — поправила она и заулыбалась ему во весь рот.

Райан несколько секунд смотрел на нее и вдруг спросил:

— Ты ведь много пословиц и поговорок знаешь, да?

— Я? — удивилась девушка.

— Хммм! Во всяком случае, больше меня. Я сам в таких делах ни в зуб ногой. В школе по литературе хуже всех был в классе.

— Да я как-то об этом и не задумывалась никогда…

— А знаешь ли фразу, которая начинается словами: «Небеса милосердны…»?

Ее словно изо всей силы ткнули кулаком в живот. Серена на мгновение закрыла глаза, ожидая, пока к ней вернется дыхание, потом сдавленно прошептала:

— Где ты это слышал?

— Да так, где-то. — Его рука упала с ее плеча. — Где — забыл. Засело в голове откуда-то.

— Мой отец любил приударить за женщинами, — глухо проговорила девушка, — но, подозреваю, он их ни чуточки не уважал. К слабому полу, как он выражался, отец всегда относился покровительственно, свысока, и при этом часто повторял: «Небеса милосердны в сравнении с любовью, обратившейся в ненависть; ярость ада ничто пред гневом отвергнутой женщины»[2]. То же самое он и мне процитировал напоследок, когда узнал, что я категорически против его намерения привести в Уинтерсгилл Мари.

Серена тревожно смотрела на Райана, но тот не знал, что ей ответить. И прятал глаза. Он отвернулся и, задумчиво покусывая губу, устремил взгляд на толпу народа, скопившуюся на берегу.

— Райан, — тихо окликнула она, — Райан, скажи, где ты это слышал и при каких обстоятельствах.

Он медленно повернулся и посмотрел ей прямо в глаза.

— Я же сказал, не помню. А если бы и помнил, какое это имеет значение?

С этими словами он кинулся вниз по склону, наобум щелкая фотоаппаратом, снимая все, на что падал взгляд. Серена осталась стоять.

Слова Райана ее не обманули. Он что-то знает, думала девушка. Может быть, кто-то рассказывал ему о Максе. Иначе зачем стал бы он упоминать это язвительное изречение, столь живо воскресившее в ее памяти события прошлого?

Серена поежилась. Она словно услышала голос из могилы, увидела призрак, неотступно преследовавший ее по пятам. Освободится ли она когда-нибудь от человека, которого боготворят все жители долины? И опять в голове зазвучали слова: «Небеса милосердны в сравнении с любовью, обратившейся в ненависть…»

Подходящая эпитафия на могилу Макса. Такую могла выбрать только дочь, отказавшая отцу в прощении. Ибо ни с чем не сравним был тот гнев, который вспыхнул в ней испепеляющим пламенем, когда отец предал ее, без сожаления променяв на Мари.


Темноволосая загорелая девушка смешалась с толпой людей, собравшихся на берегу у маленькой красной речки, которая, перекатываясь по камням, несла свои воды в море.

Ее взор то и дело обращался в сторону далекого южного склона, застроенного серыми домиками, и, когда она увидела его — он вышел из крайнего дома вместе со светловолосой девушкой, — ее губы дрогнули в улыбке.

Это был все тот же Райан, которого она знала и любила, и сейчас, наблюдая за ним, даже с такого расстояния, она чувствовала, как по телу разливается тепло. Он стоял, глядя на толпу, на лодки, и возился со своим фотоаппаратом. В этом весь Райан, думала она. Педант до мозга костей. Даже делая самый обычный снимок, он неизменно стремится добиться безупречно четкого изображения.

Она была уверена, что ее он не заметит. На таком расстоянии ее трудно выделить в толпе людей. Однако, если он спустится на берег, ей следует держаться настороже. Она не будет выпускать его из виду и тут же улизнет, едва он попытается приблизиться к ней.

Райан что-то говорил Серене. И, похоже, прогонял ее от себя. Странно. Совсем не в его натуре. Он всегда такой выдержанный. Она хмурясь наблюдала за ним. Райан, сделав несколько снимков, поспешил за Сереной. У нее болезненно защемило сердце, когда он, догнав светловолосую девушку, что-то сказал ей и притянул к своей груди. Но Серена смотрела ему в лицо и, как показалось Кирстен, давала ему хорошую отповедь.

Они вовсе не похожи на влюбленных…

Когда Серена и Райан спустились к узенькому мостику, перекинутому через красный ручей, Кирстен потеряла их из виду. Народу на берегу прибавлялось. Прибывавшие теснили Кирстен со всех сторон, стремясь встать так, чтобы лучше видеть церемонию. Девушка протиснулась из толпы на край: отсюда ей ничто не помешает при необходимости быстро удалиться. Она приехала в Кейндейл не для того, чтобы толкаться среди людей, а посмотреть на Райана. Она хочет убедиться, что с ним все в порядке. И если она заметит, что они с Сереной пара, тогда она покорится судьбе и оставит его в покое. Она вовсе не собирается портить ему жизнь.

Оступившись на каменистом берегу, Кирстен взглянула под ноги. Пляж был усеян мелкими гладкими камешками, обточенными прибоем. В некоторых зияли дырочки, образовавшиеся от трения о другие камни. Она нагнулась и подняла один камешек, восхищаясь его мраморным цветом и идеальной формой.

— Это камень удачи, — сказала стоявшая рядом блондинка средних лет. — Прибереги его, дорогая.

— Камень удачи?..

Кирстен взглянула в завораживающе голубые глаза женщины, которая и внешне, и по манерам резко отличалась от выносливых суровых обитателей Кейндейла. Бледно лиловый плащ, цветастый шарф такого же оттенка, элегантные туфли на высоких шпильках, лицо с идеально наложенным макияжем, — все выдавало в ней человека постороннего, чуждого маленькой кейндейлской общине. Но, наверно, у нее есть какая-то причина быть здесь, решила девушка.

Женщина поднесла к ладони Кирстен свою руку в тонкой перчатке и изящно постучала пальчиком по лежавшему на ней камешку.

— Рыбаки цепляют такие камешки на корму своих коблей, чтобы им сопутствовала удача. Вон те лодки — кобли — сейчас будут освящать. Ни один житель Кейндейла не выйдет в море на лодке, которая раз в год не получила благословения.

— Вы где-то здесь живете? — поинтересовалась Кирстен, на некоторое время позабыв о цели своего визита.

Женщина глянула на высокую скалу, стоявшую у них за спиной.

— Вон там, за вершиной скалы. Примерно в миле или чуть больше от Кейндейла.

— И вы пришли сюда пешком?

— Нет, конечно, дитя мое. Меня племянник привез на своей машине. Я уж так далеко не хожу сама. А ты как здесь оказалась? Чувствуется, что ты привыкла к более теплому климату. Австралийка, судя по выговору.

Кирстен удрученно рассмеялась.

— Ну да, с моим загаром и акцентом я, конечно, ни для кого не загадка. Я приехала сюда с сестрой. Мы остановились в городке под названием Райвлин. Мы с ней всегда мечтали попутешествовать по Англии.

На пристани установили принесенный из часовни современный орган размером с пианино. Зазвучала мелодия гимна моряков.

— Надо петь?

Женщина тихо засмеялась и извлекла из кармана маленький сборник церковных гимнов.

— Вот, — шепнула она. — Можешь читать вместе со мной, если не знаешь слов. Больше, я уверена, псалтырь здесь никому не понадобится. Слова этого гимна кейндейлской детворе вдалбливают в воскресной школе, едва они начинают говорить.


Над маленькой бухтой Кейндейла вознесся хор поющих голосов, напоминая Серене заупокойную службу по ее отцу.

— Предвечный отец наш, в чьей власти спасти и уберечь…

Райан, взглянув на Серену, схватил ее руку и крепко стиснул.

— Эй, — шепотом обратился он к девушке, — тебе тяжело здесь?

Она покачала головой, но заставить себя петь вместе со всеми не могла, хотя слова гимна, прочно врезавшиеся в ее сознание в раннем детстве, знала наизусть. Слишком живо вспомнился отец; он каждый год приводил ее на церемонию освящения коблей, устраиваемую на этом берегу.

Дувший с моря холодный ветер донес из тумана далеких лет его голос, и она вновь увидела рядом с ним на берегу себя, маленькую девочку, пришедшую впервые посмотреть ритуал…


— Твой дедушка — мой отец — был рыбаком, Серена.

— А у него была лодка, папа? Ты ходил с ним в море ловить рыбу?

Черты Макса смягчились, когда он взглянул на обращенные к нему вопрошающие глазенки маленькой дочурки.

— Да, радость моя, у него была лодка. Только здесь у рыбаков кобли, а не лодки. Его кобль назывался «Чудесная греза». — Он смущенно хохотнул и добавил: — Правда, мой отец очень досадовал, что у меня каждый раз, как я выходил в море, начиналась морская болезнь.


Ей вдруг стало холодно. Зря она пришла сюда. Ветер с востока гнал через море неприветливые черные тучи. Так же черно на душе было от воспоминаний, которые она тщетно гнала от себя. Но нет, отец прочно укоренился в ее мыслях. В детстве и отрочестве он был для нее центром вселенной, оплотом, твердыней, где она всегда могла найти защиту и утешение, строгим, но добрым ангелом-хранителем.

А вот о матери, с изумлением осознала Серена, ей почти нечего вспомнить. Мать в кладовых ее памяти маячила неясным бледным силуэтом. Серена унаследовала от нее черты лица, цвет волос, фигуру, но та не обладала жизнестойкостью, присущей ее теперь уже повзрослевшей дочери. Мать, безвольная легкомысленная красавица, охотно смирилась с отведенной ей ролью декоративного украшения в доме. Серена нахмурившись вспоминала, как весело и беззаботно смеялась мать в кругу своих друзей, но наедине с отцом вела себя совсем иначе.

В присутствии отца она неизменно принимала недовольный вид, и в ее голосе начинали звучать вздорные нотки. Она носила красивые платья, кольца на пальцах, золотые браслеты и цепочки. Отец часто дарил ей маленькие коробочки, которые она радостно открывала, с удовольствием добавляя в свой солидный ларчик с драгоценностями новую побрякушку, и после на некоторое время в общении с отцом милостиво заменяла неприветливый тон на улыбку…

Серена двинулась прочь от моря и молодого методистского священника, с вдохновением читавшего свою проповедь. Райан попытался задержать ее, но она, стряхнув его руку, пробормотала:

— Ты оставайся до конца. А мне пора на завод.

Осторожно выбравшись из притихшей толпы, она быстро зашагала по берегу мимо копошившихся среди камней и на песке ребятишек, радуясь тому, что сообразила надеть леггинсы и ботинки, когда пришлось шлепать по лужам возле неглубокого Кейндейлского ручья. Кто-то негромко окликнул ее: