А вот сын Саши, который женился все же вовсе не на Ольге, а на своей однокурснице Олесе, очень похож на Юру. Ему всего два года, но взгляд уже сейчас такой же, как у деда: всегда немножко исподлобья. Когда Лана нянчилась с Генкой, ей становилось немножко не по себе, казалось, будто через внука на нее смотрит сам Юра, наблюдает за ее жизнью без него. Возможно, ему не нравится, что она опять сошлась с Евгением. Впрочем, сошлась – совсем не то слово. Но, возможно, Юра, находясь там, высоко, в небесном информационном поле, как раз понимает это лучше других. Он ведь очень хорошо знает свою Лану. Сам же он незабвенен. Лана регулярно ходит к нему на могилу, но не по обязанности. Ее туда тянет. Она ходит на кладбище только одна. Кладет один букет на могилу Юриной жены, Ирины, которая покоится рядом, а потом садится на врытую в землю скамеечку подле Юры и рассказывает ему обо всем, что с ней происходит. Нет, она ничего не бубнит себе под нос, просто вспоминает, что было, и таким образом будто делится с ним. Вот и сейчас не терпится посидеть возле Юриной могилы. Давно не была. Дома она передаст Каринку Рите и, пожалуй, съездит.


Днем в будний день на кладбище тихо и безлюдно. Светлана Николаевна год назад вышла на пенсию и с тех пор приходила на Юрину могилу только в будни. Принять его смерть она так и не сумела. Даже на кладбище казалось, что Юра просто отошел куда-то, пока она сидит у чьей-то могилки, а потом непременно вернется, обнимет ее за плечи, и они вместе пойдут домой. Она точно знала, что дома ее ждет муж Евгений, но совершенно не смущалась этим. Так уж выпало ей в жизни – любить двух мужчин разом. Да, сначала она, Лана, не понимала этого: жила с Чесноковым и маялась. Казалось, что с потерей своей первой любви она потеряла все. Возможно, дело было в том, что Юра не погиб в Афганистане, как все думали, а был жив и рвался к ней, а она это подспудно чувствовала. Когда он вновь возник перед ее глазами, сдерживать свои чувства Лана больше не смогла. Евгений отошел в сторону, позволив ей счастливо пожить с Майоровым. Возможно, другой мужчина не поступил бы так благородно, но с ней рядом и должен был тогда находиться только Женя, который всегда сильно любил ее, а потому ее интересы ставил выше своих.

Тот страшный день, когда их семья справляла свадьбу в дольском Доме культуры, она не забудет никогда. Местная желтая газетенка «Только факты» по горячим следам напечатала статейку под названием «Кровавая свадьба» и даже поместила отвратительную фотографию, сделанную в совершенно другом месте. На ней скалили зубы мерзкие окровавленные лица, даже отдаленно ничем не напоминающие ее любимых детей. Дольские обыватели утверждали, что молодые, на свадьбе которых совершено убийство, никогда не будут счастливы, но Лана не верила в это. Она видела, что дети любят друг друга, а потому смогут хорошо жить назло обстоятельствам, испортившим им самый торжественный день.

И все получилось так, как она и ожидала. Дети жили в мире и согласии. Светлана Николаевна была богатой бабушкой. У Светы с Виталиком детей было уже трое: трехлетние двойняшки Пашка с Машкой и шестимесячная Зойка-Зайка. Ольга, которая вышла замуж позже всех, тоже успела подарить бабушке внучку Маруську. Лелин муж, серьезный и обстоятельный врач-педиатр по имени Виктор, очень нравился Лане. Когда вся большая семья Майоровых – Чесноковых собиралась за праздничным столом, приходилось здорово тесниться, но женщина радовалась тому, что жизнь ее состоялась. Конечно же, она горевала по Юре, но не могла не наслаждаться тем, что дети здоровы и счастливы. Юра ни в чем не смог бы ее упрекнуть. Она одинаково крепко и нежно любила и своих, и его детей, так же теперь любит и всех своих внуков.

После похорон отца девятнадцатилетний Саша, обняв плачущую Лану за плечи, сказал:

– Вроде бы я должен ненавидеть вас, тетя Лана. И мамина смерть, и смерть отца, как ни крути, связана с вами, но я почему-то не могу ненавидеть. Я видел, как отец любил вас, а значит, все между вами так и должно было произойти… А что касается наших со Светкой родителей… лучше не искать виноватых в их смерти среди любимых людей… А папа с мамой, надеюсь, сейчас в лучшем из миров…

Евгений в тот роковой день тоже очень сильно пострадал. Он, как и Риточка, получил серьезное сотрясение мозга. Оба при падении ударились головами о стены тесной комнатушки. А ножевое ранение было для Чеснокова настолько тяжким, что почку спасти не удалось, пришлось ее отнять.

Антонина Кузьминична сначала не подпускала Лану к сыну и после операции ухаживала за ним сама. Понятно, что виновной во всех сыновних несчастьях она считала только Лану. У пожилой женщины не было причин любить бывшую невестку. Но от переживаний и бессонных ночей у нее случился первый в жизни гипертонический криз. Ухаживать за Евгением стало некому, а рана его почему-то никак не заживала, воспалялась и гноилась.

Уже тогда в больнице Лана смотрела на бывшего мужа, обессиленного кровопотерей и измученного непрекращающимися болями, и понимала, что оставить его больше не сможет никогда. Он первым бросился защищать их дочь от своего же собственного озверевшего сына. Возможно, если бы Евгений не принял на себя тот ножевой удар, он достался бы их Риточке, которая, конечно же, сопротивлялась Вовке, как могла. Второй удар получил Юра и оправиться от него так и не смог. Очень серьезно пострадало легкое. А от отека второго он и умер в больнице. Может быть, Рите достался бы третий удар, если бы не Татьяна. Сын и собственную мать не пощадил, вонзил ей в бок нож, что его, к счастью, отрезвило. Он сам, страшный и окровавленный, пришел в зал, где по-прежнему гуляла свадьба, и попросил вызвать милицию.

Татьяне повезло: скользящий удар повредил только мягкие ткани. Она довольно скоро вышла из больницы и даже помогла Лане ухаживать за Евгением, хотя сама была еще довольно слаба после ранения. Лана вместе с бывшей подругой детства, сменяя друг дружку, дежурили возле Чеснокова ночами, пока он не пошел на поправку. Татьяна в те дни сильно осунулась, подурнела и даже стала чуть приволакивать правую ногу. Именно в правый бок она и была ранена.

Женщины почти не разговаривали, но Лана видела, как жадно Татьяна ловит ее взгляды, как ждет приветливого слова, однако пересилить себя так и не смогла. Татьяна Ермакова приносила ей только несчастья. Лана не имела права прогонять ее от больничной постели Евгения и принимала ее помощь, но общаться с ней так и не пожелала.

Когда Евгения выписали из больницы, Лана предложила ему поселиться в своей квартире, где продолжала жить с семьей Виталика, мотивируя это тем, что он слишком слаб, а Антонина Кузьминична еще должным образом не оправилась от криза. Чесноков усмехнулся и спросил:

– И что же скажут на это люди?

– С каких пор тебя стало интересовать то, что скажут люди? – удивилась Лана. – Наше семейство все время поступает вразрез с общепринятыми нормами, а потому мне кажется, что никто даже и не удивится.

– Возможно, ты и права… – задумчиво произнес Евгений.

– Переезжай. Саша с Олесей отделились на прошлой неделе. После смерти бабушки мои родители окончательно переехали на дачу, где отец в конце концов достроил теплый зимний дом, а Ольге подарил свою двушку. А на моей половине нашей большой квартиры теперь слишком пустынно.

– Ты только поэтому и приглашаешь?

– Женя, может быть, не стоит препарировать мое предложение и разбирать его на атомы? – отозвалась Лана. – Просто переезжай, и все.

– Да я перееду только за одно то, что ты вдруг назвала меня Женей. Я для тебя всегда был только Евгением… даже… в самые интимные минуты… Хотя, возможно, ты давно уже постаралась эти минуты навсегда выбросить из своей памяти…

Лана ничего не ответила ему, только посмотрела укоризненно: зачем, мол, обсуждать такие скользкие темы, когда и так житье не слишком сладкое. Каждый из них является пострадавшим.

И бывший Ланин муж, больше ни о чем не расспрашивая и ничего не уточняя, перевез свои вещи к Лане.

– Ну, вы, родители, даете! – выдохнул Виталик, когда увидел отца с чемоданами в той части их большой квартиры, которая принадлежала матери.

– Ты что-нибудь имеешь против? – смущенно спросил тот.

– Я? Как я могу быть против! Да ты что, батя! – И Виталик подошел к нему и даже приобнял за плечо.

Света, которая явилась позвать мужа на прогулку, всплеснула руками, а потом вдруг сказала:

– Если честно, я сама уже хотела предложить тете Лане позвать вас жить к нам. Вы не чужой нашей семье, а тут теперь места много. А вы вдруг сами решили! Вот ведь как все хорошо сложилось!


Довольно долго Лана и Евгений жили, будто друзья или родственники, которых жизнь неожиданно соединила под одной крышей. Несколько раз к ним наведывалась Антонина Кузьминична, уже вполне отошедшая от своего первого и, как она тогда надеялась, последнего гипертонического криза. Она призывала сына не позорить ее на весь Дольск и возвратиться в их квартиру.

– Не выдумывай, мать! – возмущался Евгений. – Чем это я тебя вдруг позорю?!

– Конечно, больше всего ты позоришь сам себя! – хорошо поставленным голосом вещала учительница на пенсии. – Эта женщина… – Антонина Кузьминична, не глядя на бывшую невестку, тыкала в нее указательным пальцем, как в былые годы в подобные треугольники, начерченные на доске, – гонит тебя в дверь – ты влезаешь в окно, она гонит тебя в окно, так ты – в дверь! Это же, в конце концов, просто неприлично, Женя!

– Она не гонит меня, мама…

– Конечно, чего ей теперь тебя гнать?! Осталась одна, так на безрыбье и ты опять сгодишься! Кто на нее позарится-то теперь с таким количеством детей, у которых скоро еще и внуки пойдут? Тебя тут быстро в няньки определят. Нет у тебя, Евгений, никакого чувства собственного достоинства! А между прочим, Оксана… ну, ты помнишь нашу соседку… Так вот, она каждый день о тебе спрашивает! Очень приличная женщина!

– Мне не нужна Оксана, и ты это знаешь! А Лану я всегда любил… Тебе это тоже очень хорошо известно!

– Ты-то любил! А она никогда тебя не любила!

– Это… неважно… Главное, что я ее люблю…

И Антонина Кузьминична уходила ни с чем. Лана никогда не встревала в разговоры матери с сыном, предоставляя Евгению право самому выбирать, что делать: уйти или остаться. Он всегда оставался. Лана не обсуждала с ним приходы и уходы бывшей свекрови. Она нутром чувствовала, что все сейчас в жизни ее и Евгения идет правильно. Надо просто переждать, перетерпеть этот сложный период, потому что в самом скором времени непременно должно случиться нечто очень важное, что все расставит на свои места, и Антонина Кузьминична перестанет выступать перед ними, как перед учениками у школьной доски.

И однажды это важное случилось. Сначала Лана, конечно, ни о чем не догадывалась. И впрямь, трудно было представить, что этот обычный день станет каким-то особенным в ее жизни. Она поехала в гости в Санкт-Петербург к одной из своих институтских приятельниц, на юбилей. Вере Салтыковой, бывшей старосте их группы, исполнилось пятьдесят пять лет. Вера отмечала свой праздник в шикарном ресторане «Райская ночь». Было многолюдно, шумно и весело. Лана, которая редко бывала на подобных мероприятиях, слишком увлеклась разговорами и танцами с однокурсниками и чуть не забыла о том, что после ноля часов тридцати минут в их Дольск из Питера электрички уже не ходят. Когда спохватилась, до отправления последнего электропоезда оставалось всего полчаса. Вера предлагала Лане остаться ночевать у нее, поскольку места в их квартире вполне хватает, а ночью можно еще поболтать о том о сем, раз в ресторане при всех так и не удалось. Лана отказалась. Она привыкла ночевать только дома, спать в своей постели и изменять своим привычкам не собиралась.

Муж Веры специально для Ланы вызвал такси. Балагур-водитель уверял севшую в машину женщину, что еще не было случая, чтобы он опоздал к какому-то поезду, а потому все и у нее будет в порядке. Он оказался прав. Только Лана успела заскочить в тамбур, двери за ней со всхлипом захлопнулись, и электричка повезла ее в родной Дольск.

Сидя в полупустом вагоне, Лана бездумно смотрела в почти темное окно, и ей казалось, что она находится на пороге какого-то хорошего события. Может быть, завтра приедут Рита с Глебом? Что-то она по ним соскучилась… А может быть, зайдут на чай Саша с Олесей или Ольга с Виктором? Как все-таки хорошо, что у нее так много детей. Растить их было, конечно, не очень легко, зато в старости она никогда не будет одинокой! В старости? Разве уже наступила старость? Нет! Она давно не чувствовала себя такой молодой и полной сил!

Был уже второй час ночи, когда Лана, стараясь производить как можно меньше шума, открыла входную дверь и проскользнула в квартиру. Из большой комнаты пробивался тусклый красноватый свет ночника. Надеясь, что Евгений просто забыл его выключить, Лана, продолжая ступать на цыпочках, зашла в комнату. Бывший муж спал одетым, сидя в кресле и слегка склонив голову набок. В неярком свете его лицо казалось молодым и… таким родным, что у Ланы защемило сердце. Она подошла ближе, села на стул напротив Евгения, продолжая смотреть на него. Он, будто почувствовав ее взгляд, вздрогнул, открыл глаза, сразу широко улыбнулся и сказал: