— Что случилось? — потом отступил и жестом пригласил ее к себе, а когда Таня вошла, плотно прикрыл дверь.

Сестра уселась на ближайший стул, словно ноги ее больше не держали, и выпалила:

— Я беременна.

Шаурин так и замер у края стола, примороженный к месту новостью. Нашелся он быстро, удивление его схлынуло, серые глаза тепло блеснули, губы растянулись в полуулыбке:

— Вот это да… Поздравляю. Кто папа?

— Денис! — возмущенно воскликнула Таня, окрепнув голосом.

Нашел время язвить! У нее мир с ног на голову перевернулся, а он шутить вздумал!

— Ладно, не так. Поздравляю. Папа знает? — иронично исправился.

— Нет еще.

— А чего ждем? — Денис сел в свое кресло, расслабленно откинувшись на спинку. Новость о беременности сестры его, конечно, удивила, но не взволновала так, чтобы он насторожился или забеспокоился. — Я, само собой, весьма польщен, что удостоен чести первым узнать об этом радостном событии, но папашу тоже не мешало бы поставить в известность. Кстати, можешь прямо сейчас это сделать. Он как раз ко мне едет. Жду не дождусь — так хочу увидеть его счастливое лицо.

Таня вскочила. Ее словно какая‑то сила подняла со стула и перенесла к двери.

— Сидеть, — скомандовал брат. — Ну‑ка присядь. Сядь не скачи. Успокойся, чего ты всполошилась?

И правда, чего?.. А того и забеспокоилась, всполошилась, что не имела представления, как Лёня отреагирует.

— Как я ему скажу? — Таня послушно села.

— Как мне сказала, так и ему скажи.

— Мы не планировали. Это случайно вышло.

— Случайно… Вы как дети маленькие, ей — богу.

— Да прекрати ты! Мы предохранялись! Я предохранялась.

Денис хмыкнул, потом вдруг нахмурился:

— Таня, я надеюсь, ты не собираешься делать глупости… — не договорил брат, но по лицу его Таня поняла, что подумал он о возможном аборте.

— Спятил, что ли! Конечно, нет! — воскликнула Татьяна, все больше убеждаясь, что верно поступила, решившись сначала с братом поговорить.

Денис — родной человек, родная душа, он никогда не предаст и всегда поймет. Каждое слово его, сказанное спокойным уверенным тоном, действовало гораздо лучше любого успокоительного. Волнение заметно спало, хотя трепет и легкая взбудораженность остались, но это естественно, учитывая, что новость прогремела как гром среди ясного неба. Осталось Вуича дождаться и сообщить ему. Не сказать, что Таня вовсе не мечтала о детях, да, хотела, конечно, но точно не предполагала, что когда‑то слова «ты скоро станешь папой» придется сказать именно Лёне.

— Может, тебе чаю с мятой сделать? — заботливо поинтересовался Денис.

— А что — у тебя и чай с мятой есть?

— У меня теперь все есть. Вдруг Юля придет, а у меня чая с мятой нет… Это же катастрофа! — наигранно воскликнул он, нажимая кнопку селектора.

Таня пила чай мелкими глотками, словно боялась, что как только он кончится, уйдет и ее спокойствие. Успела осилить полчашки, когда в кабинет шумно и энергично вошел Вуич. Он громко хлопнул дверью, притормозил, удивившись присутствию Татьяны, но, быстро сменившись в эмоциях, просветлел лицом, потеплел взглядом и тут же нахмурился, заметив чересчур заинтересованный, и слишком уж снисходительный взгляд друга.

— Я беременна, — выпалила Таня, не дожидаясь, пока Лёня выберет какое‑нибудь место и крепко усядется. Не было терпения ждать, пока он обретет под собой твердую почву, чтобы достойно встретить новость о своем скором отцовстве. Какая разница, в конце концов.

Услышав это, Лёня предсказуемо застыл как вкопанный. Замер посреди кабинета, остановил пристальный взгляд на побелевшем Танином лице, потом пробежался по ней глазами, словно искал подтверждения сказанному, и задал самый глупый вопрос, который только мог задать:

— Ты пошутила?

— Да, Лёня! — не сдержавшись, вскричала Таня. — Я вот пришла сюда, сижу и шучу! Развлекаюсь! Мне же делать больше нечего! Это похоже на шутку?!

Лёня сначала смотрел оторопело, потом залился басистым смехом.

— Что правда? — спросил, заглушив смех.

Тане тут же захотелось запустить в него чем‑нибудь потяжелее, чтобы он заткнулся. Денис, верно, по лицу сестры понял, что чашка недопитого мятного чая сейчас полетит в Вуича, забрал ее, но вместо того, чтобы разрядить обстановку, подлил масла в огонь:

— Ну ты и спайпер, Романыч…

Лёнька снова громко расхохотался, запрокинув голову, но не смех то был, а идиотский протяжный гогот. Тане захотелось расплакаться. Слезы уже подступили к глазам, но Лёнька внезапно оборвал смех и напустил на себя серьезный вид. Почти серьезный. Глаза его весело блестели, на щеках заиграл румянец, уголки губ дрожали, сдерживая нагловатую ухмылку. Вуич приложил руку к сердцу, — тут Таня в десятый раз пожалела, что брат забрал у нее чашку, — и сказал известное, знакомое, теперь уже ненавистное:

— Танюха, я, как джентльмен, просто обязан на тебе жениться. Ну теперь‑то, я просто обязан, теперь ты точно не можешь мне отказать.

Не могла Татьяна сказать точно, что ее взбесило больше: то, как Лёня ее назвал, или его дурацкое клоунское предложение руки и сердца. Сто лет уже так ее не называл, а тут снова «Танюха»! Нет чтобы сесть спокойно, сказать что‑нибудь вразумительное и конструктивное…

Лёня, конечно, сел рядом с ней. Обрел силу в движениях, сорвался с места, уселся удобно и потер красное лицо широкими ладонями, протягивая с выдохом:

— А — а–а — а, в Африке горы вот такой вышины… — Потом уронил руки на стол и весь подтянулся, встрепенулся будто, посмотрел на Татьяну внимательным искрящимся взглядом: — А ты чего так разволновалась? Ну беременная, с кем не бывает…

— Лёня может хватит паясничать! — рявкнула Таня и оттолкнула его, когда он попытался взять ее за руку.

— У меня ребенок скоро родится, что мне плакать, что ли! — то ли удивился, то ли усмехнулся громко и посмотрел на Дениса: — Понятно тебе? А вы вон по психологам с Юлькой шастаете… — по — доброму рассмеялся.

Шаур красноречиво вздохнул и развеселился тоже. Таня ощутила себя не у дел. Всем смешно. И Лёне, и Денису, только ей отчего‑то совсем не весело, посмеяться не над чем, не находила повода для иронии.

13

После короткого, но содержательного для всех участников разговора в кабинете Шаурина Лёня повез Таню домой, собираясь потом вернуться к Денису; из‑за неожиданной новости о беременности Татьяны они и о делах своих позабыли, но тем не менее дела те не терпели отлагательства. По дороге молчали. Леонид о чем‑то нахмурено думал, Татьяна же, напротив, безмятежно смотрела в окно. Напряжение дня отпустило, ведь несмотря на бестолковые шуточки и дурацкий смех, Лёнька порадовал своей реакцией, а остальное все как‑нибудь уляжется. Все‑таки волнения душевные нехорошо сказались на ее самочувствии: голова страшно разболелась — до тошнотворного ощущения в желудке.

Таня поднялась в квартиру. Вуич уехал, пообещав освободиться как можно скорее. Вечером предстояло обговорить, как они будут жить дальше, потому Настю решено было оставить ночевать у деда. Не хотела Таня, чтобы дочь стала случайным свидетелем этого разговора, сама еще не знала: как и когда скажет Насте о том, что в скором времени у той появится братик или сестренка. Неизвестно, как девочка отнесется к этой новости. Тут бы в себя прийти, потом уже ребенка своего готовить к таким разительным переменам в их до этого времени тихой и спокойной жизни.

В спальне Татьяна обессиленно упала на кровать. Планировала прилечь минут на пятнадцать, но и через двадцать не смогла подняться: все тело налилось невыносимой тяжестью, в глаза будто песок насыпали. Плюнув на все, Татьяна, не раздеваясь, завернулась, как в кокон, в покрывало, которым была застелена кровать, и прикрыла веки.

Проснулась резко, словно кто‑то разбудил, тронув за плечо, — открыла глаза, тут же натолкнувшись на темноту спальни. Сколько же она проспала? Судя по непроницаемой ночи за окном, на часах должно быть не меньше одиннадцати. Глубоко вдохнула, чуть шевельнулась, чувствуя, как руки и ноги затекли. Превозмогая неприятные ощущения, села на постели и опустила ноги на пол, непослушными руками стянула с себя мятую одежду, нашла на ощупь халат, лежащий в изножье кровати. Набрасывая его на себя, покривилась, — тело точно на шарнирах, вот — вот заскрипит. Из прихожей в комнату падал тусклый свет, значит, Лёня вернулся. Сама она, когда зашла в квартиру, свет не включала. Не было в нем надобности.

Таня застала Лёню на кухне за чтением женского журнала. Вуич сидел, свободно развалившись на стуле, с видом уставшего равнодушного ко всему человека. Разумеется, не куплен этот журнал, не принесен с собой, — в кухне на подоконнике их валялась целая куча. Таня любила скоротать пару минут за какой‑нибудь интересной статейкой, не факт, что поучительной, но зато для души.

Увидев Татьяну, Леонид небрежно отбросил журнал, и тот шлепнулся на стол с каким‑то зловещим хлопком. Вуич так и остался сидеть на месте, не двинулся, не потянулся к ней, как это всегда у них бывало. Это сразу смутило Таню, но она не стала поддаваться неприятным чувствам, хотя вместо привычной улыбки смогла только устало выдохнуть.

— Как поспала? Я не стал тебя будить, когда пришел.

— Нормально, — ответила, успокоив, хотя нормально себя не чувствовала. А чувствовала так же тяжело и разбито, как до сна. — Ты поел? — спросила по привычке. На столе стояла только кружка, наверное, с кофе. В мойке посуды тоже не было, но в воздухе еще ощущался едва уловимый запах еды. Лёня, видно, убрал за собой посуду. Он никогда не оставлял после себя грязных тарелок.

— Да, — кивнул, глядя на Таню со странным напряжением. Весь замер, кажется, сосредоточился, чтобы не пропустить ни слова ее, ни взгляда.

— А я еще не ела.

— Почему?

— Не могла. Устала, сразу спать легла. Ладно, я в душ схожу, потом поем. Суп. Да, суп, чтобы желудок на ночь не нагружать.

Еще в машине Леонид заметил изнуренное состояние любимой, но и сон не стер с ее лица следы измождения, хотя румяное оно у нее, разгоряченное. А в глазах грусть какая‑то, о которой Таня молчит, по обыкновению.

Не ошиблась Татьяна, надеясь, что взбодрит ее душ, вернет утраченные силы. И силы‑то нашлись, и мысли стали стройными, внутри готовность какая‑то появилась к разговору. Смыла вода тревогу, и тело стало словно воздушное, невесомое. Лёня, верно, тоже потому такой настороженный, что не праздная беседа у них намечалась. Только вот, кто первый начнет?

Лёня и начал да так неожиданно.

После теплого непродолжительного душа, Таня зашла на кухню. На столе ее ждала тарелка горячего куриного супа. Лёня стоял спиной, наливая чай. Точно ей, потому что в большую синюю кружку. Взгляд застыл на мужской спине, и невольная улыбка расползлась по Таниному лицу: на Лёньке были камуфляжные шорты и зеленая футболка, как в тот день, наутро после пьянки с Денисом, когда они дружно обсмеяли «зефир в шоколаде». Тогда все началось. Именно этот день стал для Тани началом отношений с Вуичем.

Татьяна в сомнамбулическом состоянии смотрела в его спину, а Лёня вдруг развернулся.

— Таня, я одного не понимаю: почему о том, что ты беременна, первым узнает Шаур? Интересно, когда ты вообще собиралась мне об этом сообщить? Если бы я не приехал к Денису, то и не узнал бы, наверное. Таня ответь мне что‑нибудь вразумительное, потому что мне в голову лезут дурные мысли!

Не сказать, что слишком уж удивительно было слышать такие резкие нотки в его голосе: слишком давно знала его. Но все‑таки тряхнуло немного от волны злости и раздражения. А Лёня, наверное, так тон старался смягчить, что говорил сквозь зубы, только выходило наоборот — еще грубее.

— Лёня, представь мое состояние… — выдохнула невнятно.

— Не поверишь! — всплеснул руками. — Я прекрасно представляю твое состояние! Вот именно поэтому и спрашиваю: почему я узнаю последним? — Снова развернулся к ней спиной, ровными движениями насыпал в чай сахар. Размешал.

Себе Таня точно могла ответить, почему не сказала ему первому. Себе, но не ему. Не могла признаться, как жутко испугалась, что бросит он ее, не рад будет ребенку и таким переменам в их отношениях. Да и сейчас тревога не улеглась, но теперь была та тревога совершенно другого характера. Да, Лёня не отказался от нее и малыша, но кто сказал, что отношения их останутся такими же безоблачными. Что будет он ее любить так же, как и прежде. Любить… Мысль эта обожгла. А любит ли? О любви он ей тоже ничего не говорил. Был нежен и участлив, всегда переживал и обо всем беспокоился. Это неудивительно, они вместе всего три месяца. За три месяца даже такая зануда, как она, надоесть не успеет.

Татьяна молчала, отчаянно подбирая слова, забыла про суп, и, что голодна, забыла. Конечно, нужно как‑то объяснить свое поведение и мотивы. Но хотелось найти что‑то разумное и безболезненное.