Оксана Сергеева - Непридуманное счастье

Таня засмеялась, а потом сдержанно сомкнула губы и чуть пригнулась к Юле:

— Зато теперь я точно знаю, почему у него куча баб. Там есть чему возрадоваться.

Кухня взорвалась от смеха. Смех был такой звонкий и громкий, что Настя не усидела на месте и ворвалась в комнату.

— Ну скажите мне, — захныкала она. — Я тоже хочу посмеяться.

— Настюша, да и говорить особо нечего, — с трудом успокоившись, проговорила Юля, — мы с твоей мамой просто решили… возрадоваться, — и снова залилась смехом.

Таня расхохоталась следом. И только Настя с недоумением поглядывала то на Юлю, то на маму. Потом покрутила пальцем у виска и ушла к себе.

Следующее утро выдалось беспокойным и хлопотливым. Но не потому что был тому повод, или дел вдруг навалилась куча. Совсем нет. Все лишь от внутреннего волнения.

И ничего Таня с собой поделать не могла. Проснулась раньше будильника, долго лежала глядя в потолок. Занять бы себя, да нечем: вещи собраны, Настя со вчерашнего дня у деда.

Пока принимала душ и завтракала, немного успокоилась. Негромко включила телевизор. Как обычно, в канун Дня Победы зрителей развлекали военными фильмами. Порылась в косметичке, посмотрелась в маленькое зеркальце. Да, мышь серая она и есть мышь серая. Губы тонкие, ресницы бесцветные. Единственное, чем природа ее несомненно наградила, так это чистой ровной кожей. Хоть и бледная она, кожа, — даже загар толком не липнет. Ну и ладно…

Таня достала тушь и глянула на часы. До десяти утра еще полчаса. Скоро должен подъехать Лёня. Почему‑то ждала, что он позвонит. Но в назначенный час звонка не произошло. Его и чуть позже не случилось. Минут пятнадцать одиннадцатого выглянула в окно и увидела внизу Лёнькину машину. А потом и самого Лёньку. Он выбрался из джипа и закурил. Ответил кому‑то по телефону. Таня наблюдала за ним как в ступоре. Почему‑то не могла оторвать глаз.

Интересно, и как давно он подъехал? Это Денис ей сказал быть готовой к десяти, а с Лёнькой они не созванивались, вот она и подумала, что он должен сообщить, как подъедет. А он не позвонил, просто ждал ее в машине у подъезда.

Вуич стоял к ней спиной, опустив подбородок. Глядел под ноги и пинал мелкие камешки. Потом вздрогнул всем телом, чуть закинул голову, возможно засмеялся. Таня это поняла по дрожанию могучих плеч. Надо выходить из дома, но она так и стояла у окна, не в силах двинуться с места. Стояла оцепенело, обуреваемая какими‑то непонятными смешанными чувствами. Хотелось общаться с ним, с Лёней, как раньше, — весело, задорно, без напряжения, — но все изменилось после той далекой ночи. Хотя, наверное, только для нее. Это ей было неловко и волнительно, это она старательно избегала встреч наедине. Лёня же вел себя как ни в чем не бывало. Почти. Или тщательно скрывал свои чувства. Может, и не намеренно. По крайней мере Таня его не понимала — где он правду говорит, а где шутит. Никак не могла разобраться. Вот и тогда, когда замуж предлагал за него выйти, не поняла, острословил он так, или на полном серьезе говорил. Конечно, острословил. Кто ж после одной единственной ночи замуж зовет…

Когда, наконец, вышла из подъезда и подошла к машине, приготовилась услышать упрек. Ведь задержалась же. Но нет, Лёня улыбнулся и открыл дверь со стороны пассажира:

— Прошу, пани…

— Ты чего в одной рубашке? — вместо приветствия сама его упрекнула.

— А ты хочешь, чтобы без?..

— Прекрати.

Он театрально громко вздохнул:

— Такой десерт, а я на диете. И не начинал, кстати, — хлопнул дверью и сел за руль.

Таня взялась за ремень безопасности и бросила на мужчину быстрый скользящий взгляд. Покачала головой. Когда выглядывала из дома в окно, думала, что на улице очень тепло. Так солнце светило ярко, аж глаза слепило. А вышла — мигом продрогла, хотя и курточку кожаную накинула на свитерок, и на улице‑то не побыла толком, сразу в салон уселась. А Лёнька простоял на ледяном ветру в тонкой джинсовой рубашке с закатанными рукавами и даже не вздрогнул от холода.

— И что — так ничего не скажешь? — немного позже спросила, не удержавшись от иронии.

— По поводу?

— А выговор за опоздание?

— Тебе? — как будто удивился он.

— Ну да, — посмеялась Таня, — брат бы на меня всех собак спустил.

— Я же не твой брат, — заметил Лёня как‑то особо внушительно. Слова прозвучали так веско, словно имели под собой какой‑то дополнительный смысл. На его спокойном лице мелькнуло что‑то такое, отчего Таня смутилась и почувствовала, что разговор вот — вот повернет в то русло, которого она боялась, не зная, что ей делать и что говорить в этом случае.

— А чего Очаровашку отослала? — облегчив ей задачу, спросил Вуич.

— Она сама захотела. Неделю думала, с кем ей поехать. Как дедулю вчера увидела, так сразу свой рюкзачок собрала.

— Жалко. Я думал, мы с ней по грибы сходим.

— Какие тебе грибы в мае? — Таня засмеялась.

— Ну, не грибы так гербарий, — улыбнулся.

Татьяна весело хихикнула и прижала затылок к подголовнику.

— Все, я сплю.

— Ага, набирайся сил. А то столько веселья впереди, — снова прозвучало как‑то двусмысленно.

Они свободно въехали на территорию коттеджа. Ворота были открыты. Михалыч, как всегда, мел и без того чистые дорожки. Вуич любил эту «усадьбу»: огромный двухэтажный особняк из бревенчатого сруба и сосны вокруг, вечнозеленые и беспристрастные. Ни тебе искусственных альпийских горок, ни аккуратных прилизанных газонов. А воздух здесь какой! Особый воздух, напитанный хвоей. Его хотелось вдыхать полной грудью, не торопясь. Пить, как воду.

— Ну, привет, верзила, — усмехнулся Денис, когда увидел сестру с Лёней. Те только прошли на кухню.

— С чего это вдруг? — удивился Вуич такому прозвищу, сказанному явно с каким‑то тайным подтекстом.

— Вот и я думаю, с чего это вдруг, — неопределенно объяснился Шаурин и посмотрел на Таню.

— Ну все, — скомандовала Юля. — Чего застыли? Разбегайтесь по комнатам, располагайтесь, а потом сядем за стол. Валентина Петровна что‑то вкусное приготовила.

К обеду совсем распогодилось. Стих этот неприятный холодный ветер, воздух нагрелся, словно солнце прорвало лучами какую‑то невидимую плотину.

Юлия улучила момент, чтобы поговорить с Лёней наедине. Он сидел, удобно расположившись на скамье в беседке. Любил он закурить и слегка развалиться.

— Лёнь, ты все думаешь?

— Думаю, — кивнул. — Природа, погода, птички поют. Как не подумать? — снова иронизировал он.

— Я не об этом.

После этих слов Вуич как‑то сразу собрался. Неуловимо напрягся и затвердел лицом.

— Юль, не начинай. Не хочу. Не надо. У меня и так уже все это вот здесь, — для красочности приставил два пальца к горлу.

— Ну так под лежачий камень вода не течет. Ты хоть сам с места сдвинься.

— Я понимаю, что ты сейчас пребываешь в таком счастливом душевном томлении, что тебе всех вокруг охота пересватать и переженить, только мне мозги не надо полоскать, — с едва заметным раздражением в голосе сказал Лёня.

— Да не буду я тебе мозги полоскать, просто удивляюсь, что ты оставил все как есть. Это не в твоей натуре. Шаур в свое время гражданский переворот устроил.

— Я не Шаур, — жестко прозвучало в ответ. И громко прозвучало, так что Юля обернулась, проверяя, нет ли поблизости кого. Чтобы не услышали их разговор.

— Так и Таня — не я. Тане не нужен такой, как Шаур. Таня мягкая, как масло. Нежная. Такой, как Шаур, ее загрызет. Ей нужно, чтобы ее любили. Любили, и все. Она из тех, для которых «с милым рай и в шалаше». Хотя у тебя с этим все в полном порядке.

— И это ты мне мозги не полоскаешь, — мрачно усмехнулся мужчина. — Брось свои штучки, Шаурина, на меня это не действует, я тебя сам до смерти заговорить могу. Знаешь же.

— Пора уже жить для кого‑то, — не отступала жена друга, но и не настаивала сильно. Говорила в самой нейтральной тональности, чтобы не разозлить.

— Ага… Шура, вставлю себе золотые зубы и женюсь! Ей — богу женюсь, честное, благородное!

— Я серьезно. Хорош Паниковского изображать.

— А уж я как серьезно! Разве такими вещами шутят? — делано изумился он и скрестил руки на груди.

— Лёня, я тебя давно знаю. Мы с тобой разные ситуации разгребали…

— Предисловие можно пропустить. Переходи к сути, — небрежно бросил он.

— Начистоту.

— Разумеется. Послать я тебя не смогу при всем желании.

— А хочется? — Юлька поерзала и уселась плотнее.

— Да еще как. Тебе просто везет. Но это раз только. Больше сдержаться не смогу, — откровенно снисходительно улыбнулся он, подтверждая ее мысль.

Отчего‑то верилось, что у нее и правда один единственный шанс высказать свое мнение напрямую, больше он ее не послушает и говорить на эту тему не позволит.

Юля собралась с мыслями и вздохнула, отбрасывая шелуху красивых слов, что приготовила для убеждения Лёни. Раз уж ей представилась возможность быть откровенной — нужно воспользоваться ею в полной мере.

— Короче, — решительно начала, — у меня вообще свой корыстный интерес. Мне не нравится, что у моего мужа есть друг, который таскается по бабам, — сделала паузу. — У которого — между первой и второй можно трахнуть целых шесть. Мне вот это вообще не нравится.

Лёня не донес сигарету до рта, посмотрела на Юлю, наверное, впервые так пристально за эти несколько минут. Она кивнула, не отпуская его зеленых глаз, подтверждая, что он не ослышался.

— И это правильно. Мы, мужики, «таскающиеся по бабам», — произнес самым язвительным тоном, — такие и есть — всех женатиков с верного пути сбиваем. Слово за слово и поехали.

Юля сначала хотела возмутиться, потом решила проглотить эту невеселую иронию. Конечно, Лёнька защищается. Сразу в позу встал, кому такое заявление понравится.

— Поэтому я хочу тебя женить. И как можно скорее. И желательно на Танюхе. Она тебе нравится, а ей нужен человек, который ее никогда не предаст.

Лёня глубоко затянулся. Не стал сразу отпираться, только чуть дернул плечом, словно согнал надоедливую муху.

— Ты слишком высокого обо мне мнения, — скупо заметил.

— Я нормального о тебе мнения. А чего ты ждешь — что Таня встретит кого‑нибудь посмелее, и он мигом запудрит ей мозги? Что она влюбится?

— Гм, — злорадно гмыкнул он, затягиваясь, — спрячь за высоким забором девчонку — вынесу вместе с забором.

Юлька расхохоталась. Ее смех как‑то хорошо подействовал на Вуича. Лёня тоже усмехнулся и расслабил плечи, откинулся на лавку свободнее.

— Тихо. А то сейчас надзиратели прибегут, всем станет интересно, чего мы тут ржем с тобой.

— Так мы не скажем никому, — Юлька заглушила смех.

— Попробуй только скажи. Не порти наши отношения. А то я тебе все воздушные шарики полопаю.

— Я не скажу, клянусь тебе.

Лёня молча затянулся несколько раз. Юля не нарушала его молчания. Как будто боялась спугнуть оформляющуюся в мужском сознании мысль.

— Я боюсь обидеть ее, — тихо признался он.

Юля помолчала, давая ему возможность продолжить, но Лёня достал еще одну сигарету.

— Почему ты можешь обидеть ее? С чего такие мысли?

— Я тоже, знаешь, не подарок. Смотрю на нее, и у меня уже крыша едет. Как занесет потом… — так же тихо сказал он.

Юля расплылась в довольной улыбке и поднялась со скамейки.

— Давайте, разберитесь уже между собой, — похлопала Лёню по плечу. — Нормально все будет.

То ли дорога утомила, то ли воздух чистый свежий так действовал, но вскоре Юлю сморило в сон. Проснулась она около шести вечера с болью в голове и с ощущением тяжести во всем теле. Лучше бы и не ложилась вовсе.

Спустившись, на кухне никого не застала. Наверное, все гуляли на улице — чем еще заниматься за городом. Тем более, никаких особенных мероприятий на сегодняшний день не намечалось. И погода такая чудесная — хоть в бор, хоть на озеро. Подумав, а не выпить ли таблетку от головы, Юля принялась рыться в аптечке.

— Юля, — обеспокоенно сказала вошедшая Валентина Петровна. За ней плелся Самарин с большой коробкой в руках. Приехал уже, значит. — Я могу ошибаться, но кажется назревает какой‑то скандал.

— В чем дело?

— Денис и Лёня… они кажется ругаются.

— Где?

— В гараже.

— О, Господи… — забыв про свое плохое самочувствие, Юля сорвалась с места и понеслась в гараж. Ругаться мужчины могли только по одному поводу.

— Я тебя просил позаботиться о моей семье!.. О сестре!.. Просил!.. — сразу услышала шауринский рев. — …не для того, чтобы ты с ней спал!