Стон вырвался с моих губ, но слово, нет.

— Скажи это, Фэй. — Его хватка крепче сжала мою талию, ногти врезались в мою кожу. — Скажи это и оно твое. — Мои глаза зациклились на коксе, который хотелось так сильно. Сладкий наркотик, что бы утащить меня. Он мог бы спасти меня из реальности на несколько мгновений. И вот, что я хотела. Нуждалась.

Не говори слово.

— Папочка, — я застонала.

— Блядь, да. Это моя девочка. Возьми ее. — Его голос был где-то между стоном и рыком, грохоча напротив моей кожи. Самые сладкие слова, которые я когда-либо слышала.

Я наклонилась, засовывая два пальца, грубо зажимая кровоточащую половину носа, и уткнулась носом вниз по линии. Я не колебалась. Не нежилась в блаженную минуту отчаяния перед всасыванием дозы в мое тело. Я просто вдохнула и приняла все, сладкий и горький рай, который я искала. И тогда мое тело вспыхнуло — как будто долбаный вулкан взорвался, разрушающий оргазм прошел через меня, пока препарат обжигал мой нос, мое тело, черт возьми, мне было это очень даже по душе. Мне казалось, я разрушаюсь на кусочки, мурлыкая снова и снова.

И тогда я услышал его стон, звук, такой знакомый, что мне захотелось прильнуть к нему и оттолкнуть его сразу подальше. Я приподнялась на слабых руках и посмотрела в зеркало, встречаясь глазами с женщиной, которая смотрит назад. Я не знала, кем она была, эта кровавая наркоманка, которая только что кончила на члене ее отчима, приняв линию кокса.

Она была незнакомкой. И я желала бы оставить ее там, в ванной с кровью и препаратами, и с членом, который был внутри нее. Но я знала, что не могла. Это была моя незнакомка. Мой демон. Я.

Глава 5

Я смотрела в окно на темнеющее небо, наблюдая за горизонтом Далласа. Я была опустошена вся сразу, с тех пор, как вышла из ванной и присоединилась к реальному миру снова. Мир, в котором моя мать умерла и моя семья была внизу в трауре по ней. Люди, которые никогда не узнали бы, что я сделала, находясь в ванной вверх по лестнице.

Я умылась, чтобы привести себя в приличный вид, хотя это не особо получилось. Я знала, что была похожа на ад. Я был в аду, так что не было никакой возможности избежать его. Разговоры, которые имели место после всего этого, слились в одно целое. Может быть, это был кокаин, сладкий наркотик, который нес меня через оставшуюся часть дня, делая все нереальным. Это все казалось невозможным, не знаю. То, что дом не перевернулся от тяжести моих грехов, от нечистот, которые пристали к моей коже.

— Ты в порядке?

Я взглянула на Ретта. Он сел на водительское сиденье рядом со мной. Сара ушла домой пораньше, поймав попутку, оставив меня ехать домой вместе с Реттом в одиночестве.

— Да, верно.

Он кивнул.

— Да... тяжелый день. — Огонь и ненависть, что были в его глазах раньше, не было. Я фыркнула. — Это ты мне говоришь.

Мы оба были спокойны несколько минут. Я позволяю молчанию просочиться в мою кожу. Я смаковала, давая мягкому рокоту автомобиля и гулу радио танцевать в моем уме. Но тогда песня изменилась к этой песне. Ее пела моя мама в последний раз, когда я видела ее. В последний раз, когда я смотрела на нее в ее розовой тренировочной одежде, смешивающей коктейль в своей кухне. «Огни» Journey.

Я протянула руку и сделала громче. Ровная мелодия захлестнула меня. Когда Стив Перри начал петь я сделала еще громче и начал подпевать, позволяя словам наполнить меня. Слова она любила. Это была ее любимая песня, и я могу вспомнить, как была пристегнутой в машине, как в детстве, с песней, грохочущей из динамиков, и как мы с ней подпевали ей. Я взглянула на Ретта, выглядевшего растерянно, когда он уставился на меня.

— Она любила эту песню, — сказала я громко.

Что-то промелькнуло на его лице, прежде чем он повернулся обратно к дороге. Грустная улыбка, но я не была уверена. Я не видела его улыбку так долго, и я не могла быть уверена, что он был на нее способен.

Но затем он тоже начал петь. Его голос сливался вместе со Стивом Перри. Я смотрела в окно и сделала радио еще громче, выкрикивая слова к небу, к небесам, если бы моя мама нашла какой-то способ попасть туда. Это не звучало красиво. Но мне было все равно, и я знала, что ей все равно где бы она ни была. Моя мама никогда не могла носить с собой записку. Ни один из нас не мог. Но мы пели эту песню, и нам было на все наплевать. Были такие моменты. Эти маленькие моменты, которые заставляли всю мою поганую жизнь быть ее дочерью.

Они заставили меня вспомнить, что она была всего лишь несовершенным, эгоистичным человеком, который не умел любить никого, кроме себя самой. Но это не меняет того факта, что она была моей мамой. Как и демона внутри меня, я не могла этого изменить, независимо от того, насколько я этого хотела.

Когда песня закончилась, я посмотрела на Ретта снова. Его окно было опущено вниз, как и у меня, и у меня было четкое ощущение, что он тоже пел текст в рай и ад одинаково.

Он протянул руку и выключил радио.

— Расскажи мне историю об этой песне.

Мне пришла в голову мысль сказать ему нет, но потом я поняла, что хотела ему рассказать. Мне нужно было рассказать кому-то.

— Она любила её. С тех пор, как я была ребенком. Она пела ее, как в последний раз.

Улыбка скривила его губы. Одна настоящая, одна, такая красивая, что почти заставила меня забыть, как я была зла на него.

— У нее была эта песня на кассете и мы перематывали её снова и снова, чтобы прослушать. — Слезы кололи в мои веки. — И ты знаете, как привередливы были эти ленты. Нужно было отмотать ее прямо туда, где было начало песни.

Он кивнул.

— Или вы должны слушать половину песни, которую вы не хотите, потому что вы не хотите иметь дело с быстрой перемоткой.

Смешок вырвался у меня в то же время, как слеза стекала по моей щеке.

— Когда мы жили у себя дома, и это было только у меня и нее, она играла это на нашем стерео в то время как мы убирали дом. Мы танцевали вокруг метлы и пели в нее, как будто мы были настоящими рок-звездами.

— Она просила привести ее к ней.

Я нахмурилась и взглянула на него, подтягивая колени к подбородку.

— Что?

— Старая кассета. Она по-прежнему была у нее.

— Что? Нет. Она не могла.

Он кивнул.

— Она была в коробке со старыми вещами у нее на чердаке. Она заставила меня найти ее для нее в конце. — Он печально засмеялся. — Она никогда не говорила мне почему. — Он взглянул на меня. — Я обошел около ста благотворительных магазинов, пытаясь найти старый портативный магнитофон со штекером для наушников.

— Чтобы она могла послушать песню, которую мы только что услышали? — Мой голос дрожал.

— Да. Мне приходилось перематывать вперед для нее. — Он помолчал. — Ее руки были слишком слабы, чтобы нажимать кнопки. — Слезы пошли быстрее, дождем стекая вниз по моим щекам. — Почему она не хотела, компакт-диск с ней? Я знаю, что у нее был один.

— Кассета была особенной для нее. — Он посмотрел на меня, его зеленые глаза блестели от невыплаканных слез. — Может, она хотела вернуться туда. Вернуться к танцам с дочкой в гостиной. Вернуться во времена, которые были до того, как ее маленькая девочка убежала.

Ужасная боль врезалась в мою грудь, пока я восстанавливала затрудненное дыхание.

— Она не единственная, кто хотел, чтобы все было по-другому. — Я покачала головой, тяжело. — Но мы никогда не узнаем, что было, если бы так произошло. Я никогда не узнаю, потому что она умерла, и ты утаил меня от этого последнего «прощай».

Он затих на минуту. Единственным шумом между нами были мои рыдания, еще более жалкие, чем у Сары ранее в этот же день.

— Ты убежала. — Он произнес эти слова, как будто они его обижают, как будто они разрывали дыру в груди, когда он просто думал об этом.

— Действительно? — Я зарычала. — это сделала Я? Я убежала, Ретт? Хс, я не знала!

— Да, ты сделала это. Ты бы просто ранила ее, если бы увидела ее. Ей это не было нужно. Не нужны твои злобные слова и твоя ненависть. Она была едва жива.

— Хорошо, ты мог сделать хотя бы гребаный звонок! — Я кричала.

— Это было. И я сделал это, и я до сих пор рад, что я сделал это.

— Я тебя ненавижу. Ты чудовище. — Я провела рукой по своему лицу, размазывая слезы.

— Ха. Я чудовище? Ты та, кто кричал на мертвое тело своей матери сегодня утром. — Противный крик вырвался из моей груди, и я отвернулась от него, не в силах смотреть на него больше. Я не знаю, почему это так больно, что он был тем, кто удержал меня от встречи с ней, что он был одним из сидящих здесь и говорил мне эти, но это было так. Может быть, это потому, что он был единственным, кто был добр ко мне. Тот, кто никогда меня не обижал. Я ожидала, этого от Тейлора, от моей мамы. Но не от Ретта. Он был другим. Но не сейчас.

— Выпусти меня из машины. — Я дернула за ручку. — Выпусти меня прямо сейчас. — Истина его слов врезалась в меня.

Я накричала на свою маму на ее похоронах. Я ударила Ретта после того, как я ласкала его член посреди кладбища. И наконец, я трахала человека, который забрал мою девственность в возрасте девяти лет, человека, который изнасиловал меня. Я кончила вокруг его члена, получив дозу, которая уже стерлась.

— Мне нужно сейчас!

— Блядь, Фэй. — Ретт остановил машину на обочине, автомобили пролетали мимо нас, когда я распахнула дверь. — Подожди. — Он схватил меня за руку прежде, чем я смогла выпасть наружу. — Ну, прости.

Я подняла глаза и встретила его взгляд. Он выглядел таким ранимым.

— Я должен был сказать тебе. Я не встретил тебя на прошлой неделе и не привел тебя к ней. Я, блядь, не знаю, зачем. Но я этого не сделал. И знаешь почему? Ты действительно хочешь знать настоящую причину?

Я медленно кивнула.

— Потому что я солгал ей.

— Что значит солгал?

Он провел нетвердой рукой по волосам.

— Я сказал ей, что ты уехала из страны, что ты замужем и ты счастлива. Что ты очень занята работой с государственными учреждениями.

Я уставилась на него в ужасе.

— Зачем ты ей это сказал?

— Потому что я знал, что она не смогла бы справиться с этим. Я знал, что она не смогла бы смириться с правдой.

Слезы продолжали катиться по моим щекам. — Когда ты сказал ей это?

— Когда я нашел тебя неделю назад. — Он выпустил натянутый звук, который был где-то между смехом и стоном. — После того, как я это сделал, я понял, что хотел бы сказать ей раньше.

— Почему? — Я прикусила губу.

— Потому что в первый раз, после того как ты убежала, она на самом деле казалась мирной. Она перестала винить себя.

— Обвинять себя? — Я задохнулась на этих словах.

— Она винила себя в том, что ты убежала, — он фыркнул на меня. — Она всегда говорила, что это ее вина, особенно, когда я пришел, чтобы увидеть ее в конце.

Я уставилась на него в недоумении.

— Она этого не говорила. — Она не могла. Не моя мать. Не та женщина, которую я знала.

— Она сделала это. — Он сделал глубокий вдох. — Она любила тебя, Фэй.

У меня не было сердца, чтобы сказать ему снова. Сказать ему правду, что она меня не любит. Она не любила кого-либо. Она не любила никого, кроме себя самой. Но я думаю, она действительно чувствовала сожаление о том, что она сделала, за все годы, пока она закрывала глаза на отношения Тейлора со мной, за то, что она позволила ему сделать со мной в конце. То, что она наблюдала за его действиями.

Были времена, когда я подозревала, что она ненавидела меня, потому что Тейлор уделял мне больше внимания, чем ей. И, в конце концов, она позволила ему делать все эти ужасные вещи со мной, потому что она ревновала. Она думала, что я получила то, что заслужила. Она никогда не говорила этого, но это то, о чем я подозревала.

Я вытянула ноги и закрыла дверь. С трудом сглотнув, я задала вопрос, но я не была уверена, хочу ли я получить ответ.

— Она ничего не говорила обо мне, а конкретно в конце?

Ретт улыбнулся, свет фактически коснулся его глаз, освещая его, как парня, которого я знаю, всего лишь на мгновение.

— Она была счастлива за тебя. Она сказала, что была счастлива, что ты ушла. — Он изучающе посмотрел на меня. — Что бы это ни значило.

И в тот момент мое сердце было полно, наполняясь и выплескиваясь так же, как слезы на моих щеках.

Ничто другое не имело значения, кроме тех слов, тех нежных слов. И я была счастлива, благодарна. Рада, что она чувствовала это, счастлива, что какая-то малая часть ее жалела обо всем этом. И тогда я была благодарна Ретту, что сказал ей неправду. Что позволил ей уйти без меня в последние минуты, чтобы не погрузить ее в огонь и грязь, ведь я так хорошо умею это делать.