— Да, все это верно, — ответила я.

Я злилась на саму себя, что Эвелин за столь короткое время смогла так распорядиться с тем, что долгие годы было для меня лишь хламом. Я считала себя творцом, который способен обращаться с пилой и дрелью, лопатой и граблями, как никто другой! Я, а не Эвелин. Эвелин была той, которая, бесспорно, выглядела лучше и зарабатывала намного больше! Но то, что она стала той, которая смогла сделать из старой железной кровати и помутневшего зеркала подлинно современные вещи, было попросту несправедливо. Что-то в этом мире оказалось не так.

— Да, но не вздумай теперь прийти к мысли приложить свои старания к моей квартире, слышишь! — Эвелин строго смотрела на меня. — В моем пентхаусе ты не посмеешь ничего изменить, даже переложить подушку на другое место. Я надеюсь, здесь мы с тобой понимаем друг друга!

— Ну, тааакой уж идеальной я твою квартиру не считаю, — еще более свирепея, произнесла я. — И о какой подушке ты вообще ведешь речь? Я нахожу, что там спокойно можно кое-что сделать более уютным…

— То, что это не твой стиль, не означает, что то, как устроена моя квартира, — не идеальный вариант. Это минимализм, отсутствие уюта в привычном понимании этого слова, но найти покой и набраться сил там возможно. Просто там все просчитано до детали. Итак, руки прочь от моей концепции жилища!

— Хорошо-хорошо, — ответила я.

Но в этот момент вспомнила, что я уже очень хорошо поработала руками в ее квартире. И от минималистского стиля на лоджии Эвелин не осталось и следа, ха-ха-ха. Неужели Оливер до сих пор ничего ей не рассказал? Похоже, нет. Но там я проявила себя творцом.

В этот же миг я нахально засмеялась.

— Впрочем, что касается меня, я не стану возражать, если ты что-нибудь сделаешь на лоджии, — произнесла в этот момент Эвелин. — Как-нибудь озеленишь ее — это придало бы интерьеру кое-какой колорит.

— Ты имеешь в виду бонсаи и цветочные ящики? — Я продолжала хихикать.

— Я лишь сказала, чтобы ты ориентировалась на мои вкусы.

— А как насчет вкусов Оливера?

Эвелин задумчиво усмехнулась.

— Сокровище мое, он, по-моему, вообще лишен какого-либо вкуса.

— А по-моему, у него вкуса в избытке, — вырвалось у меня. — Если кто-то не разделяет твоих вкусов, это не значит, что он не имеет собственного.

— Я не обобщаю, — примирительно сказала Эвелин. — Для тебя мне кажется подходящим шведский стиль загородного дома, несмотря на то, что это далеко не мой стиль. На кухне я подумываю о частичке Англии.

— На кухне?.. — затравленно прервала я ее.

— …настоящая катастрофа, — словно продолжила мою фразу Эвелин. — Ужасный потемневший дуб и дурацкая зеленая готовочная поверхность — это, конечно, приемлемо, если для приготовления пищи ты используешь лишь микроволновку. Если питаться только так, то, естественно, будут появляться прыщи.

— Ты всегда обращаешь внимание на мои прыщи, но я до сих пор не увидела ни одного у тебя, — сказала я. — Да, кухня и в самом деле в ужасном состоянии.

Слово «кухня» было применимо для любого помещения в нашем доме. За исключением, конечно, гостевой комнаты. Теперь там было нечто в шведском стиле.

— Этот дуб остался еще от предыдущего владельца дома. Мы только поменяли плиту. Да и она не новая. Но…

— Да-да, я знаю, — прервала меня Эвелин на полуслове. — Новая кухня будет стоить очень дорого. Поэтому я вижу решение этой проблемы несколько в ином аспекте: внутреннее состояние помещения еще более-менее сносное, поэтому не следует ничего сносить и обдирать. Но если смонтировать новую столешницу, то все будет выглядеть куда лучше. Затем заменить бордюры и плинтусы, выбросить старые стулья, и все — кухня как новая.

— Гм, — только и нашлась сказать я.

Эта дама меня доведет, честное слово. Сначала она прибирает к рукам моего мужа, а затем и мою кухню! И еще собирается выращивать на моих плантациях наркотики.

— Конечно, можно было бы заменить несколько плиток на зеркальные, но я нахожу много привлекательнее отделку белым деревом.

— Гм, — снова произнесла я, что Эвелин расценила как возглас согласия. — Вот только в окружении белого цвета нельзя делать ничего фальшивого и жить надо честно.

— Да, здесь мы едины во мнении! — Она улыбнулась с таким энтузиазмом, которого я еще никогда не видела на ее лице. — В строительном супермаркете есть потрясающие столешницы из массива бука по совершенно бросовой цене, — продолжала Эвелин. — Я уже поговорила со Штефаном на эту тему, и он считает, что немного краски и колеровки и несколько лишних центов — и столешница будет просто изумительная.

— Несколько центов, — хмыкнула я. — Скорее, несколько сотен евро!

— Скажем так, три сотни, «под ключ», — заявила Эвелин. — Но это суперцена за практически новую кухню в стиле загородного дома! Новый пиджак Штефана стоит почти половину.

— Что? — закричала я.

— Армани, — пожала плечами Эвелин. — Но сидит на нем превосходно.

— Это ты ему подобрала? — ревниво спросила я.

— Нет, — ответила Эвелин. — Я совершенно не интересуюсь мужской модой. Так, вернемся к нашей кухне. Какабульке уже выразил готовность приложить и там свои руки.

— Его фамилия Кабульке, сколько можно тебе об этом говорить!

Эвелин совсем не выглядела смущенной.

— Послушай, я еще раз переспросила его, и он отчетливо произнес, что его фамилия Какабульке. Честно!

Я вытаращила глаза.

— Бедный старик заикается, почему ты никак не можешь это уяснить?

Глава 9

К моему большому разочарованию, конопля, посеянная Эвелин, росла великолепно. Через пару недель семена дали прекрасные всходы, а купленная рассада прибавила по нескольку новых листочков.

Вопреки ожиданиям жизнестойкость растений тронула меня. И я не могла представить себе, что смогу так просто вырвать это все из земли и бросить в компостную яму.

— Здесь никому не дозволено ломать человеческие судьбы, — объявила я Эвелин. — Иначе все мы окажемся за решеткой, даже быстрее, чем успеем об этом подумать. Если господин Кабульке увидит эту рассаду…

— Ты можешь сказать, что это помидоры, — предложила Эвелин.

— Помидоры! Господин Кабульке, может быть, немного глуховат, но в помидорах он кое-что понимает. Кроме того, эти стебельки растут здесь так плотно, что окажется достаточно одного вдоха, чтобы почувствовать, что это такое!

— Господин Какабульке — не предатель, — возразила Эвелин. — Я скорее стану опасаться Штефана.

— Штефана? А что, он не знает, чем ты здесь занимаешься?

— Ты с ума сошла? — спросила Эвелин. — Эти Гертнеры по сути своей консервативны дальше некуда. И к тому же набожны. Истинные католики. Они зарыдают от возмущения, если увидят то, что здесь растет.

— Ох! — только и смогла произнести я.

Да, наверное, Эвелин была права. Большинству людей незачем было знать, чем она здесь занимается. И мне тоже не следовало лезть в это дело. Это было незаконно. И аморально.

— Относительно Штефана тебе не следует беспокоиться, — неожиданно произнесла я. — Ему мы без опаски можем сказать, что здесь посажены помидоры — он за сотню лет не разберется, чем конопля отличается от томатов. Только что дальше? Будем скручивать косячки из листиков?

— Нет-нет-нет, — запротестовала Эвелин. — Используются соцветия. И в первую очередь мне необходимо правильно выделить наиболее крепкие материнские цветки. Мужские должны быть беспощадно отсортированы. Вот видишь? Вот так и здесь с ними, с мужчинами. От них никакого толку. Они бесплодны. Цветут еще куда ни шло, но совершенно бесполезны. — Эвелин принялась выдергивать с грядки мужские стебли.

— Несчастные, — сказала я.

— Совершенно бесполезные ленивцы, — возразила Эвелин. — Но я могу их распознать. А затем — прочь! — Она снова склонилась над грядкой. — Вот ты здесь — девочка, не правда ли? Скоро зацветешь и сторицей вернешь мамочке ее труды. Смотри, они уже начинают формировать бутончики. Как быстро идет дело!

— А разве у них не нужно пикировать боковые побеги, как у томатов?

— Пикировать? А что это значит?

— Смотри, — сказала я и взяла в руку один из побегов. — Берется вот здесь…

Эвелин ударила меня по руке.

— Убери руки! — закричала она. — Здесь моя клумба. О цветочках я сама буду заботиться! Я не знаю, что значит — пикировать, но немедленно проконсультируюсь в Интернете, следует ли делать нечто подобное с моими цветочками!

— Мне кажется, то, что растет на этой клумбе, нельзя называть цветочками, — позволила я себе сделать замечание.

— Называй это, как тебе нравится, только оставь их в покое, — сказала Эвелин. — Сейчас я должна уйти, у меня встреча с Оливером. Завтра у меня овуляция.

— Что, снова? — с известной долей злорадства спросила я.

Оливер был прав. Похоже, программа расчета благоприятных дней на компьютере Эвелин дала сбой.

Я расстроенно смотрела вслед Эвелин, когда она усаживалась в свой «Z4» и выезжала на нем со двора, словно звезда шоу-бизнеса. Это было так несправедливо. Эта женщина запросто получала все: каждую неделю у нее случалась овуляция и секс со своим и моим мужем!

— Но ты же не можешь утверждать это наверняка, — сказала Элизабет, когда я вновь заговорила об этом (что случалось теперь каждый раз, когда мы с ней виделись).

Но я почему-то была в этом уверена.

— Предположим, ты на часок оставишь Каспара с блоком жевательной резинки наедине. И ты думаешь, он не залезет и не перепробует ее всю? — спросила я Элизабет.

— Конечно, перепробует.

— Вот видишь, — сказала я. — Точно так же со Штефаном и Эвелин.

— Но Каспару только четыре года, — принялась успокаивать меня Элизабет. — А Штефану тридцать семь. Тебе не кажется, что он несколько более разумное существо, чем четырехлетний ребенок?

— В отношении жвачки — пожалуй, — ответила я. — Но не следует забывать, что Эвелин — не жвачка.

— Тем не менее оснований подозревать их у тебя нет, — заявила Элизабет. — Кроме того, ты же его все равно простила заранее.

— Да, я его простила заранее, — сквозь зубы произнесла я. — Я только не собираюсь прощать ни одну из этих дамочек, которые, едва заметив, что на них обратили внимание, начинают думать, что им все дозволено, даже в отношении чужих мужей.

— Нет, — сухо ответила Элизабет. — Ты все это забудешь.

Я не буду теперь стараться установить, когда овуляция произойдет у меня. Зачем думать об этом? Штефан стал по отношению ко мне совершенно безразличен. Он представлял собой этакую смесь равнодушия, нетерпимости и плохого понимания моего состояния, которая является типичной для мужчин, изменяющих свои женам. Мысли о том, что Эвелин забрала себе все его внимание и шарм, бесили меня. Почему все в этом мире так несправедливо? У Эвелин было все: представительный муж и внешность голливудской звезды. Кроме того, она нашла себе противозаконное занятие: выращивание наркотиков. Да еще где! В нашей со Штефаном оранжерее. (К тому же она привлекла на свою сторону господина Кабульке. Он словно стал ее личным слугой. Держу пари, госпожа Кабульке в это время страдала от очередной овуляции.)

Почему, помимо этого, Эвелин нацелилась и на моего мужа?

Я глубоко вздохнула. Работа — вот единственное, что мне оставалось.

— Ты выглядишь отвратительно, — сказала Петра, когда я вошла в магазин с несколькими декоративными подсолнухами.

— Да ты, на мой взгляд, тоже, — не задумываясь над тем, что говорю, ответила я и принялась устраивать подсолнухи в специальные вазы.

Эти цветы не пользовались особым спросом, но я на всякий случай высадила в одной оранжерее сотню штук. Оформив каждый подсолнух в приемлемый для продажи вид, я сказал Петре, чтобы она продавала их, если будут спрашивать, по три пятьдесят за штуку.

— Это что, замена бегониям? — спросила Петра. — Сейчас все больше людей приходит совсем за другими растениями. Твои самшиты ушли все.

— Что? — Я остолбенела.

Несколько дней назад я принесла из второй оранжереи в магазин два самшита, чтобы украсить витрину и вход в магазин. Чтобы отбить у покупателей всякое желание их приобрести, велела поставить рядом ценники с совершенно запредельной суммой. Но похоже, это не помогло: ни единого самшита не осталось. Это были мои любимые! Все ушли! Я была готова разразиться рыданиями.

— Я совершенно не понимаю людей, — сказала Петра. — Тратить такие огромные деньги. Они ведь ужасно скучные, эти самшиты. Господин Гертнер тоже так считает.

— Ну да, — угрюмо сказала я. — Зато в этом месяце мы будем более чем на несколько сотен евро в прибыли.