Оливия с трудом сделала несколько глотков — горло ее от страха сдавили спазмы. Ей стало чуть полегче, по крайней мере, она смогла выдавить из себя:

— Это была не моя идея — лететь в Испанию. Я об этом не просила.

Она закрыла глаза — чувствовала, что ей сейчас опять станет плохо.

— Открой рот и выпей вот это, — приказал Марко, и она почувствовала, как его пальцы коснулись ее губ.

― Что это? — капризно сморщилась Оливия.

— Пилюли от морской болезни. Проглоти, и тебе сразу же станет лучше, поверь, — приговаривал Марко, поглаживая ее по спине. — Выпей и полежи, тошнота скоро пройдет.

Она послушно открыла рот и почувствовала, как он положил таблетки ей на язык.

— Вот и умница, а теперь глотни воды.

Дрожащими руками, расплескивая воду, она поднесла стакан к губам, сделала несколько глотков, а потом откинулась бессильно на спинку кресла. Ее знобило. Ей было страшно. Марко отдал стакан стюардессе, а потом снова наклонился над ней.

— Ну как, лучше тебе? — заботливо спросил он.

— Да не сказала бы, — слабо улыбнулась она и с чувством добавила: — Как же я ненавижу самолеты!

— Но почему ты мне не сказала? — покачал головой Марко. — Я бы заранее позаботился о пилюлях.

Он настойчиво оторвал ее руку от подлокотника и сжал ее между горячих ладоней.

— Можно подумать, меня кто-то спрашивал, — пожала плечами Оливия.

Она язвительно скривила губы. Можно подумать, что морская болезнь — самая главная из ее проблем! Если бы... Самая главная ее проблема — этот мужчина, который сидит рядом и нежно поглаживает ее руку и перебирает пальцы.

Нет ничего удивительного в том, что ей стало плохо после вчерашних волнений и после бессонной ночи. Она еле ноги таскала еще до того, как они поднялись на борт этой мерзкой летучей посудины.

Еще вчера у нее была какая-то ясность в жизни. Счастливое детство, потом горе — смерть матери, но она смогла побороть боль. У отца появилась новая семья, но и это не сломило ее. Наоборот, с появлением маленького Джонни жизнь ее приобрела новый смысл. Четыре года назад появление Марко внесло в ее жизнь тревогу и боль, но затем жизнь опять вошла в колею. Новая потеря гибель отца и мачехи, и новые заботы, ведь у нее на руках остался малыш Джонни. Но и с этим она справилась. Перед ней возникли новые интересные перспективы — она сочинила детскую книжку и планировала связать дальнейшую жизнь с творчеством.

Все это было еще вчера. Еще вчера она была невинной девушкой, не имеющей представления о силе своей сексуальности. Но Марко покончил с неведением за какие-то два часа, показав ей, что это такое — быть и ощущать себя женщиной. С тех пор, ее и мучает страх перед неизведанными тайнами своей души и тела.

Вчера вечером он совершенно обворожил Блэки, и та буквально их благословила. Потом Марко стоял на страже, пока Оливия звонила викарию и предупреждала, что уезжает на несколько дней в Испанию. Потом она поговорила с Джонни и попрощалась с ним. Марко тут же набросился на нее и отругал за трусость. Он настаивал, чтобы она раскрыла их матримониальные планы.

Оливия пришла в ярость. Но потом, когда они поднялись наверх, она со стыдом поймала себя на преступной мысли: ей ужасно хочется, чтобы он вошел к ней... Но он лишь поцеловал ее и пожелал ей спокойной ночи. Неудивительно, что она провела бессонную ночь.

— Оливия!

Она приоткрыла глаза. Марко смотрел прямо на нее, и его лицо было так близко, что у нее взволнованно застучало сердце.

— Как ты себя чувствуешь? Лучше?

Как будто ему не наплевать... Она хотела было надерзить, но сдержалась. Не стоит вести себя как ребенок. Она секунду помедлила, прислушиваясь к своим ощущениям. Тошноты не было.

— Да, как будто получше.

Марко вздохнул с облегчением.

Он откинулся в кресле и прикрыл глаза. Слава Богу, у нее на щеках появился румянец. Еще несколько минут назад она была бледная, как смерть. Ему не хотелось признаваться себе в том, что, видя, как она мучается, он испытывает чувство вины. Он наехал на нее, словно бульдозер, и опомниться ей не дал, просто велел собирать вещи. Но он сам себе не хотел признаваться, насколько напугало его внезапное недомогание Оливии. Как странно: бывают минуты, когда ему хочется ей шею свернуть. Особенно, когда ему вспоминается тот день, когда он узнал, что невеста его обманывает. А иногда ему хочется взять ее на руки и укачивать, словно младенца. Вот как сейчас, например.

Может, это возраст подступает, нерешительно подумал он. Но мигом отмел эту мысль — о возрасте думать совершенно не хотелось. Он украдкой бросил на нее взгляд. Оливия откинула голову и закрыла глаза. Длинная шея ее грациозно изогнулась, а ворот голубой рубашки был расстегнут. Еще одну пуговку расстегнуть — и будут видны задорные крепкие груди. Он почувствовал напряжение в паху. Черт побери, да о чем он думает?! Девочка больна!

— Вот скажи мне, Оливия, как же так получилось, что в двадцать первом веке человек боится летать на самолете? Как же ты до сих пор не привыкла? Ведь вы, насколько мне известно, всем семейством дважды в год отдыхали на юге Франции.

— Вообще-то существуют еще поезда и паромы, — заметила Оливия.

Ей действительно стало лучше, и теперь она с любопытством оглядывалась по сторонам. Так вот они какие, частные реактивные самолеты. Кругом светлая кожа, лакированное дерево, дорогие ковры. Бывает же такое богатство! Впереди раздвижная дверь, а за нею еще какое-то помещение. Но Оливия, ни за какие деньги, не согласилась бы отстегнуть ремни безопасности и пойти посмотреть.

— Вообще-то, — продолжила Оливия, — на юге Франции я никогда не была. Папа ездил с Виржинией. Это были их каникулы. На Рождество они всегда были дома, а вот когда я приезжала из университета на Пасху и на летние каникулы, на следующий же день их не было дома. Я оставалась с Джонни, а они уезжали отдыхать. Поэтому на самолете мне летать не приходилось. Строго говоря, я и за границей ни разу не была.

— Ты никогда не летала на самолете? — не мог поверить Марко. — И не была за границей?!

— Нет. Мы с Джонни два лета подряд ездили отдыхать в Брайтон. Джонни очень любит ездить на поезде, и с погодой нам везло, мы даже купались.

— Так. Я должен выпить, — объявил Марко, словно она сообщила ему, что ее воспитали в джунглях обезьяны. — Тебе что-нибудь дать?

Почему он так разозлился? — недоумевала Оливия.

— Нет, спасибо, — коротко сказала она. — Мне ничего не нужно.

Это прозвучало словно «мне ничего от тебя не нужно». Марко раздраженно тряхнул головой и отправился к бару. Что же это получается? Последние четыре года он думал, что Оливия и ее семейка преспокойно спускают его денежки. Но теперь он не знал, что и думать. То ли она гениальная актриса и его обманывает, то ли она, на самом деле, этакая безответная Золушка. К несчастью для него, второй вариант выглядит более похожим на правду.

Возьмем одежду. Если не считать пресловутого красного платья, одевается она просто, в классическом стиле, даже консервативно для такой юной особы. Машина ее, дышащий на ладан, старый драндулет. Продукты у них в доме (он все осмотрел, когда ставил туда шампанское) самые простые, никаких деликатесов и упаковок из дорогих магазинов. И она даже за границей ни разу не была!

Для человека, который половину времени проводил в перелетах на собственном самолете, такое патриархальное существование казалось почти нереальным. Но... он знал Виржинию и прекрасно представлял себе, что, вполне, в ее духе спихнуть ребенка падчерице и умчаться путешествовать. Скорее его удивляло, что Джереми соглашался. Впрочем, что взять с пожилого мужчины, который женился на молоденькой?

От этой мысли Марко бросило в холод.

Остаток пути Марко молчал. Оливия тоже молчала, прикрыв глаза. Наверное, он раздражен из-за того, что она так расклеилась, думала она. Так ему и надо. Он рассчитывал на развлечения, а она ему все планы поломала. Право, ради этого стоило заболеть!

Когда самолет пошел на посадку, она вцепилась в подлокотники с удвоенной силой. Неужели ей опять станет плохо? Но самолет быстро совершил посадку, и она с облегчением перевела дух.

Марко отстегнул ремень.

— Давай-ка я понесу тебя, — сказал он.

— Да что ты! — решительно воспротивилась Оливия. — Я сама справлюсь. Только давай поскорее спустимся на твердую землю. И я умираю — хочу в ванну.

Во рту у нее пересохло, рубашка противно прилипла к телу, а тот факт, что у Марко на костюме не появилось ни одной морщинки, вовсе не прибавлял ей уверенности в себе.

Таможенник махнул рукой, даже не заглядывая в паспорта.

— Тебя тут знают? — предположила Оливия, спеша за ним к выходу.

Непривычная к жаре и яркому солнцу, она заслонила глаза рукой.

К Марко бросился худой мужчина с белыми, как снег волосами, в шортах и цветной рубашке. Мужчины обнялись. Оливия прислушивалась к темпераментной испанской речи. Тут старик с улыбкой повернулся к ней, и Марко назвал его имя: Антонио.

Когда они с Марко уселись на заднее сиденье элегантной черной машины, Марко сообщил, что Антонио с женой Марией присматривают за домом в его отсутствие. Оба немного говорят по-английски, поэтому она может смело к ним обращаться с любой просьбой.

Наступило молчание, которое длилось, как ей показалось, целую вечность. Почему молчал Марко, ей было неизвестно. Она же опасалась, что голос выдаст ее волнение. Она с трепетом вдыхала аромат его туалетной воды и затылком ощущала его руку, лежащую на спинке сиденья. Марко сидел, свободно откинувшись, пиджак его расстегнулся, и в вороте расстегнутой рубашки виднелись черные завитки волос.

Когда машина свернула в тенистую аллею, Оливию качнуло в сторону Марко, но она резко отстранилась и стала с нарочитым интересом смотреть в окно. Но когда машина остановилась, она ахнула с непритворным восхищением.

— Так вот какой он, твой дом! — широко раскрыв глаза, проговорила Оливия.

К ее изумлению, он покраснел и стал защищаться:

— Да, такой. Я здесь живу. И мне тут нравится. Этот дом именно такой, какой мне нужен.

Выстроенный в форме буквы «П», двумя боковыми крыльями он ограничивал пространство внутреннего дворика. Прелестная фантазия — по-другому не описать этот дом. Бледно-голубая штукатурка, ярко-белые резные ставни, белые гипсовые нимфы на карнизах, кружевная балюстрада белого камня вдоль плоской крыши, в прелестном мощенном белой плиткой дворике фонтан с изящными белыми русалками и дельфинами. Все это оставляло впечатление изящества и воздушности. Стильно, со вкусом, но так... не похоже на Марко!

Он — высокомерный, сдержанный человек. Если бы она раньше попыталась представить себе его дом, то она вообразила бы толстые стены серого камня, массивную дубовую дверь с тяжелыми засовами, а из декоративных деталей, может, только чугунные решетки.

— Оливия!

Она встрепенулась. Сделав вид, что не заметила протянутой руки, она выбралась из машины. С удовольствием огляделась по сторонам. Теперь ей был виден не только внутренний дворик, но и боковая часть дома. Перед ней расстилалась ярко-зеленая лужайка с разбросанными тут и там яркими клумбами и декоративными кустиками. Поодаль блестела голубая гладь бассейна.

— Тебе нравится?

Марко подошел поближе и обхватил ее за талию.

— Очень красивый дом, ― искренне ответила Оливия. ― Но совсем не такой, какой я ожидала.

— В жизни так часто бывает, — загадочно ответил Марко. — У меня во всяком случае.

Антонио пригласил их внутрь. Там в прохладном холле их встретила улыбающаяся женщина лет пятидесяти.

— С приездом, господин, — поклонилась женщина. — А это, наверное, мисс Ковердейл! Доброе утро.

Неужели все еще утро, удивилась про себя Оливия. Рука Марко, тяжелая и горячая, мешала ей связно мыслить. Она взглянула на часики, почти час дня.

— Добрый день, — застенчиво улыбнулась она.

Марко властно взял ее за руку и повел к белой кружевной лестнице.

— Оливия плохо перенесла полет, — пояснил он слугам. — Ей надо отдохнуть. Оставь багаж, Антонио. Я сам провожу Оливию наверх. Пусть она полежит.

Оливия с удовольствием осматривалась вокруг. Взгляд ее задержался на мозаичном полу, выложенном белыми, кремовыми, светло-серыми плитками. Мебель была необычная, видно, старинная, с выкрашенными краской деталями. Оливия такой никогда не видела. Какая прелесть!

— Подожди! Можно мне... — начала было Оливия.

— Нет. Наверх и отдыхать, — твердо сказал Марко и почти потащил ее наверх.

— К чему такая спешка, — запротестовала Оливия. — Я прекрасно себя чувствую. Мне хочется все здесь посмотреть.

Она с негодованием, закусив губу, смотрела на Марко. Он только о сексе и думает! А ведь знает, что ей только что было нехорошо!