Положила ладонь на лоб и с отчаяньем почувствовала на глазах слезы. Вот так. Оказывается, меня это сильнее касается чем нужно. Все же… броня пробита, что совсем не радовало.

Смахнула слезы и сделала глоток персикового сока, ощущая горечь и разочарование, не чувствуя вкуса. Поставила на деревянную скамью коробку и просто смотрела вдаль, пытаясь разобраться в себе.

Ладно, попробую убрать эмоции и подумать, что теперь делать? Дальше видно будет. Сейчас важно – с детьми переехать из этой деревеньки. Иметь надежный выход, чтобы не оказаться на улице, если… Даже тяжело подумать, но ничего не сделаешь. Нужно думать, чтобы не оказаться с детьми на улице. И если процесс с документами будет затянут, то нужно где-то жить. Посмотрела на телефон и позвонила матери. Такой вопрос нужно решать с ней, чтобы потом хуже не было.

Лидия Олеговна ответила лишь на второй раз, сразу выдавая:

– Что-то ты потерялась. Как дела?

Провела пальцем по рисунку деревянной поверхности лавки и сказала:

– Привет. Как здоровье?

Послышался тяжелый вздох.

– Да устала… сил нет. Внуки не дают нормально жить. Еще работа, а скоро грядки. Оля у нас загуляла, что стыдно за ее похождения. Знаешь, не пойму, в кого она такая непутевая? Детей жалко, да и самих себя. Когда мы уже будем отдыхать, а то все проблемы решаем.

Закрыла глаза, чувствуя заочно себя обузой. Действительно, работают, потом в огороде, в саду и еще с внуками. Посмотрела вперед и все же решилась.

– Я собираюсь переезжать.

– Куда? – резко задала вопрос, ожидая четкого ответа.

– В новый дом… вроде как в районе.

– Дочь, с деньгами помочь не можем. Ольгин кредит выплачиваем. Прости, но вот никак.

– Я и не прошу. Только если вдруг… – замолчала, представляя ее шок от моего предложения. Мама у нас немного жестче, и она говорит все, что думает, не заботясь о чувствах других. Вероятно, с работы у нее так, поэтому и я такая. Выдохнула и проговорила: – Пока будет оформляться, нам негде жить.

Повисла тишина. И я сжала тонкую ткань куртки, надеясь, что не откажет. Сама бы не пошла, а ради детей можно переступить через гордость.

– И насколько?

Ответ был неожиданным, что я растерялась. Вновь смахнув слезы, стараясь придать голосу твердость, проговорила:

– Две недели…

– Но ты же помнишь, что у нас Оля с детьми, и…

– Знаю, но выхода нет.

– Так все плохо?

– У меня срок будет… либо отдать сумму за дом.

– Да там не дом, а руины. Может, и правильно все. Ничего, успокойся. Как-нибудь. Хорошо хоть твои спокойные, а то пятерых крикунов я бы не выдержала и в больнице ночевала, – пробубнила мама и тут же поинтересовалась: – А с работой что?

– Решаю вопрос.

– Ладно, у меня прием. Поняла тебя. Знай, что всегда можешь обращаться за помощью, несмотря ни на что.

– Спасибо, мам, – проговорила, чувствуя облегчение.

– И давай там, нечего раскисать. Слышу, что не такая, как всегда. Успокоилась и хвост трубой. Главное, чтобы все здоровы были, а остальное – мелочи. Переживем.

– Точно, – прошептала и добавила: – Люблю тебя. Пока.

– Давай, дочь. Береги себя, родная.

Сказала и положила трубку. Глянув на часики, поняла, что засиделась и пошла на работу. Торопилась, но все же поглядывала по сторонам. Особенно на голые деревья, с огорчением наблюдая, что нет еще почек на ветках. И вдруг подумала, что весна в этом году будет особенной и в моей жизни грядут серьезные перемены. Может, они, конечно, очень быстро происходят, но что не делается… к лучшему.

Когда проходила мимо двери, на пороге встретились Сусиков и Давыдов. Прошла мимо, чувствуя неприятные взгляды. Дальше постаралась отвлечься и загрузить себя работой. Особо искать не пришлось – ее всегда много. Поэтому когда время вышло, взяла сумку и пошла за детьми.

Только вышла, как увидела, что навстречу идет свекровь. Ну конечно, только ее для полного счастья мне не хватало.

Но женщину окликнули и она начала разговор с матерью своей школьницы. Откровенно порадовалась такой удачи, но зря, потому что Логинова догнала меня у хлебопекарни и проговорила:

– И что, вот так тебе мой Коленька нужен?

– Анастасия Витальевна, я вдова уже как три года. Дети и я помним Николая. Остальное вас не касается.

– Это мои внуки.

– Только на словах – помощи, внимания, заботы и любви мои дети от вас не видят.

– Что значит «не видят»? Я занята. Работаю. Это ты в администрации неизвестно чем занимаешься, раз тебя хотят выкинуть.

«Удивительно! Вот что, оказывается, про меня сейчас говорят. Просто невероятно! Эта стерва уже слухи распространяет о том, что я лентяйка и меня планируют выкинуть. Поразительно!»

Была возмущена. Надо же…

– И чем будешь кормить детей? Ты учти, я сразу буду писать, куда положено. Просто так не оставлю. А то посмотри какая, ставит из себя…

– Не нужно судить в меру своих странных представлений и верить слухам, – предложила я, желая поскорее уйти. Никогда не разговаривали нормально и сейчас ничего не получится.

– То есть ты смеешь говорить, что Верочка обманывает меня? Меня?! Да она никогда в жизни…

– Верочка, – передразнила я, не в силах сдержаться, – видит то, что она хочет видеть, как и вы, а на самом деле – это я желаю уволиться и переехать отсюда.

– Что? А как же… Ты что за глупости говоришь? Как я детей буду видеть? – закричала она, уперев руки в бока.

– Как и всегда – изредка, предварительно позвонив мне.

– То есть хочешь сказать, что я…

– Да, я хочу сказать, что вашего разрешения мне не требуется, а вот вы… – сделала паузу, – думаете, что говорите.

– Да как ты смеешь, мне, матери твоего мужа, хамить и указывать?

– Анастасия Витальевна, если вам нравится, можете ругаться где хотите и с кем хотите, главное, что не со мной. Мне некогда. Всего доброго, – сказала и пошла, как вдруг она дернула за руку и процедила:

– Никуда ты не уедешь! Думаешь, нужна ему с двумя детьми? Дура наивная!

– Я еще раз вам говорю – это вас не касается! – гневно отчеканила, сдерживая себя от желания толкнуть ее. Что за женщина?

Вырвала руку и пошла вперед, чувствуя, как меня трясет. Хоть бы раз нормально поговорили. Нет. Всегда в одном репертуаре. Баба базарная, а не учительница.

Детей на улице не было, поэтому вошла в здание. Дверь оказалась не закрыта. Разулась и увидела Елену Метрушину – полную женщину лет сорока. Она собирала вещи сына и ругала его, гневно выкрикивая, употребляя нецензурные слова, потому как малыш ежедневно устраивал «сюрпризы», и позорил перед воспитателями. Так кричала на него, что он вздрагивал и пытался сбежать, закрывая голову руками.

Вот мать… Стерва. Неудивительно, что он до сих пор не ходит в туалет. Затыркала и запугала. И так каждый раз.

Очевидно, я замерла, наблюдая эту картину, поэтому она повернулась и процедила:

– Вы что-то хотели?

Конечно, можно было и промолчать, но я ведь не умею, за что меня и не любят. Не могу я мимо пройти, если вижу беспредел.

– Да, хотела. Ваш сын постоянно приходит в детский сад в синяках, – резко выдала я, показывая глазами на бедного ребенка, которого мне было очень жаль.

– А вы кто такая, чтобы мне говорить?

– Я все могу понять, но ваш сын постоянно весь в синяках и совсем неудивительно, что он никогда не хочет домой.

– Много ты понимаешь? Развела мужиков и…

Резко оказалась около нее и процедила:

– За клевету могу подать в суд и получить материальную компенсацию, а за избиение детей лишают родительских прав. Так что не нужно рот открывать, если не знаете и имеете привычку к рукоприкладству.

– Да я…

– Если еще раз Тимошка в сад придет в синяках, и я узнаю об этом, позвоню в органы опеки и попечительства, чтобы приехали с проверкой, и настою на том, чтобы не наши женщины проводили, а с района. Понятно говорю?

Она схватила сына, который мгновенно закричал, и потащила его на улицу. Стояла и смотрела, удивляясь безжалостности матерей. Рожают по корыстным причинам, все потратят, а потом издеваются над детьми, обвиняя во всех грехах.

Повернулась и встретилась с понимающим взглядом нянечки. Она стояла у двери и, заметив, что я смотрю на нее, проговорила:

– Правильно. Я давно хотела сказать. Но она такая змея, сразу слухи распускает, да и козни строит…

– Дети важнее.

– Да, но семейка у них только и успевает по тюрьмам бегать. По очереди садятся и выходит. Вот недавно сына старшего посадили – прирезал кого-то. А я одна живу… некому защитить.

Кивнула и пошла вперед. Было обидно за ребенка и страшно за безразличие. Все видят только себя.

Улыбнулась, заметив мою сладкую девочку. Соня сидела за маленьким детским столом и рисовала карандашами на листке бумаги. Такая маленькая, сладкая, нежная. Моя малышка. Очевидно, она почувствовала мой взгляд, поэтому посмотрела на меня, озарилась счастьем и закричала:

– Мама! Мама!

Все бросила и побежала ко мне. Подняла ее и поцеловала, с нежностью спрашивая:

– Ну что, пойдем домой?

– Да! – закричала она, хлопая в ладоши.

Но мы не ушли, пока Соня не убрала карандаши в контейнер и не задвинула стул, потом я помогла ей одеться, и мы пошли за Олегом.

С сыном вышли из средней группы через десять минут, после того как он отпросился и переоделся. Потом мы зашли в магазин, купив к чаю вафли с зефиром, и медленно побрели домой. Только подошли, как сын крикнул:

– Мама! Мама, дядя Стас на машине едет!

Действительно, повернулась и увидела, что он вывернул из-за угла и двигался к нашему дому. Когда оказался рядом, то вышел и достал из багажника три пакета. Дети побежали к нему, а я наблюдала за тем, как Стас их кружит, а они смеются. Когда все вместе пошли во двор, он сказал:

– Я заезжал к тебе, но ты уже ушла.

Кивнула и прошептала:

– Не засиживалась сегодня.

Он улыбнулся глазами, и стало на душе тепло. Мужчина весело посмотрел на руки Олега, мельтешащие вокруг его лица, так как он сидел на его шее, и, подкинув Соню, спросил:

– Ну что, кто отгадает, что я нам интересного принес?

– Игрушку?

– Да. Огромную!

– А какую? – воскликнул сын, улыбаясь во весь рот.

– Очень интересную…

Дети начали перечислять, а я смеялась, удивляясь их воображению. Оказалось – конструктор Лего «Звездные войны». Мужчина не дал мне пойти в кухню, заявив, что сам этим вопросом займется, а пока пригласил играть. После того как переоделись, пошли собирать четыре сектора игры «Западня в Облачном городе», строя посадочную платформу, ремонтный ангар, отсек заморозки и другое, а потом Стас ушел и попросил никого не заходить в «мое святилище».

Через пятнадцать минут почувствовала запах жареного мяса. Мы строили сорок минут, а потом Стас пригласил нас к столу, где накрыл шикарный стол – отбивные с соусом и пюре, свежий салат, фрукты. Дети очень быстро перекусили, побежали дальше играть, а мы остались одни.

Строгов положил свою загорелую огромную руку на мою ладонь, посмотрел на меня и выдал:

– Ты написала заявление?

– Еще нет, есть неделя.

– Хмм… нам ведь нужно все собрать, – напомнил он мне.

– Ты сам сказал, что собирать почти нечего, – с улыбкой проговорила я, откусывая кусочек киви.

Мужчина оценивающе следил за каждым моим движением, взглядом, а потом спросил:

– Анют, все нормально? Я чувствую, что ты скована.

– Ну… – не знала, говорить или нет. Совсем. Но почему я должна обижать человека? А если это просто слова, чтобы напугать меня. Ведь все хорошо. Разве нельзя быть чуточку счастливой? Провела пальцем по скатерти и прошептала: – Просто все свалилось и я… переживаю.

– Не переживай. Тебе понравится. Все у нас будет хорошо.

– Надеюсь.

– Я точно знаю, только нужно начать собираться. Сделать шаг.

Кивнула и, не желая накручивать себя, прошептала:

– Тогда после десяти будем пытаться ходить.

Мужчина засмеялся, и хрипло выдал:

– Уверен, у нас отлично получится.

* * *

Через два часа после вечерней прогулки, когда помыла и уложила детей, мы складывали ценные вещи. Стас привез много коробок и мешки, а также сумок.

– Может, еще рано? – спросила я, укладывая зимнюю одежду, которая точно уже не понадобится. Ее можно убрать сейчас.

– Нужно оставить ходовое, а другое упакуем, и будет просто стоять, – подбадривал меня Стас, переживая, что откажусь. Или мне так казалось?

Взяла рамку с фотографией, на которой стояла с Николаем и провела по стеклу пальцами. Стас оказался рядом, присел на корточки, и предложил: