Кириллу вспомнилось, как только что в машине девушка, по сути дела, «продала» его. Он стал торопливо прощаться.

— Вы не проводите меня, Кирилл?

— Но вы же привыкли возвращаться домой одна.

— А может, именно сегодня я хочу, чтобы меня проводили...

С притворным неудовольствием пожав плечами, он вошел за Лерой в вестибюль метро. Сегодня он мог бы гордиться собой. Сколько раз он пытался проводить ее до дома, а она не разрешала. И стоило лишь раз проявить характер, как все изменилось. Так вот как нужно обращаться с девушками! Учтем на будущее.

— А вы, оказывается, можете быть другим, Кирилл! — сказала Лера, когда они спускались по лестнице эскалатора.

— Каким?

— Дерзким... даже грубым. Это вам не идет, кстати... Или вы просто решили поссориться со мной?

Слова о том, что они могут поссориться, напугали Кирилла.

— Если б вы знали, Лерочка, если бы вы ведали, над чем я сейчас тружусь! — Он закончил совсем не тем, чем хотел. Но какое все это имело значение, если он ехал ее провожать!

За окном замелькали желтые с разводами колонны станции «Комсомольская». Девушка поднялась.

— А может, Кирилл, вы вернетесь? — Она взглянула на часы. — Больше к центру поездов не будет.

— Плевать! Пройдусь пешком.

— Вот и пришло время узнать все: я живу за городом, в Подрезкове. Поэтому я не могу возвращаться домой поздно. И вам, Кирилл, не удастся проводить меня дальше вокзала.

— А это мы посмотрим! — воскликнул он запальчиво.

По расписанию выходило, что поезда в сторону Москвы еще будут, только Лера не помнила, все ли останавливаются на ее станции. Кирилла не интересовали такие мелочи. Не остановится — не надо, доберемся обратно другим транспортом.

В пустом вагоне он вслух восхищался россыпью огней за окном. Подумать только, как разросся город! Почти четверть часа едут, а все еще Москва... Лера равнодушно внимала его восторгам: ей уже приходилось слышать такое от своих случайных провожатых. Даже Егор Никитич лепетал что-то о подмосковных красотах. А ей и в окно смотреть неохота.

— Вам, Лера, надо переселяться в Москву! — не очень последовательно, но от души заявил вдруг Кирилл.

— Да? Оригинальная мысль. Я обещаю подумать об этом на досуге. — Она закрыла глаза.

Кирилл замолчал. Он смотрел, как в такт вагонным толчкам покачивается голова девушки. Дорого он дал бы, чтобы она могла не ездить вот так ночными поездами! О чем она думает сейчас? Может быть, вспоминает Одинцова. Он-то доставил бы ее на машине, в этом можно не сомневаться.

Лера не разрешила провожать ее до дому. Она живет далеко от станции, Кирилл может опоздать на поезд. Когда светлая фигурка стала таять во тьме, он, опомнившись, помчался за ней. Но раздался свисток приближающейся электрички, и он еще быстрее побежал обратно. Увы, на поезд он не успел.

Была еще одна электричка из Клина, самая последняя. Но Кирилл плохо посмотрел расписание: поезд промчался мимо дачной платформы, не замедляя хода. Вот и Леру не проводил и сам не уехал... Ужасно глупо!

Полночи Кирилл продремал на скамейке, дожидаясь первого утреннего поезда. Поначалу хотел идти пешком хотя бы до следующей станции, чтобы согреться, но стал накрапывать дождик, и он остался на спасительной платформе: здесь хоть навес.

Голубоватый туман поднимался над низиной, меж деревьями чернели дачи, все это было очень красиво, если б вконец продрогший юноша мог любоваться чем-либо. Худая белая коза с тянувшейся позади веревкой подошла к платформе, проблеяла жалобно и снова скрылась в тумане.

Бедная Лера, несладко ей, должно быть, живется! Свою героиню он сделает необеспеченной, оторвавшейся от семьи. Люди, среди которых она живет, не понимают ее запросов. Герой устраивает девушку к себе на стройку крановщицей — а может, в копировальное бюро? — и тут, занимаясь настоящим делом, она узнает настоящую любовь.

Единственное хорошее было в бессонной ночи на полустанке то, что он здорово продвинулся в разработке сюжета своей поэмы. Вещь стала казаться ему такой ясной, что хоть сию минуту садись и записывай.

9

Трубя под нос что-то призывное, что свидетельствовало о его хорошем настроении, Павел Иванович с маху подписал рабочие чертежи столов-подмостей, которые закончил, наконец, Кирилл.

— Берите, Кирилл Васильевич, Драгина за жабры, чтобы немедленно изготовил пробные образцы.

Когда главный инженер умчался к начальству, Одинцов прицелился в Кирилла свернутым в трубку чертежом.

— Убийца, вот кто вы! — сказал он молодому человеку. — Если помните, Малышев, я не вмешивался в эту возню со столами. Могу доложить, сколько бед вы причинили, точнее, можете причинить, если ваши столики-козлики приживутся. Во-первых, вы начали поход против конструкции, за которую один мой приятель рассчитывал получить премию. Во-вторых, вы заставляете меня вносить коррективы в готовую диссертацию — в ту главку, где я, не жалея слюней, славлю металлические подмости.

— ...а в-третьих, — прервал его Кирилл, — каменщики скажут спасибо.

— Ой ли! Хлебать щи деревянной ложкой, имея железную?

— Сборно-разборную? Такую, что и не собрать к обеду.

— И я предпочитаю деревянную ложку, — объявил своим скрипучим голосом Шитиков. — Особенно когда щи с убоиной.

Сделав вид, что ей нужен ножичек, Наденька незаметно подсунула Кириллу записку: «В.А. просто завидует вам, не обращайте на него внимания. Вы молодец!» Слова «завидует» и «молодец» были подчеркнуты дважды. Лишь Люда, тайком нюхавшая полуувядшие лепестки знаменитой розы, завернутые в папиросную бумагу, была, как всегда, на стороне Одинцова.

Старый прораб наотрез отказался смотреть чертежи:

— По мне и старые подмости хороши, еж вас ешь!

Тогда Кирилл, действуя через его голову, познакомил с чертежами бригадира Петрухина: идея конструкции, по сути дела, принадлежала тому. Каменщик был польщен, что его случайное замечание насчет кухонного стола не прошло бесследно. Поводив по ватману толстым волосатым пальцем, он одобрительно крякнул и направился с техником в контору.

Начальник строящегося объекта Егоров, плотный, крепко сколоченный мужчина, разговаривал по телефону со снабженцем.

— О фланцах ни слова, Пасько!.. Нет, нет, и слушать не хочу... Умри, но фланцы достань... Раньше не возвращайся!

Его помощник Красовский, всегда гладко выбритый, пахнущий одеколоном молодой человек, на замшевой куртке которого синел ромбик университетского значка, заштриховывал очередной квадратик в генеральном плане организации работ, висевшем над его столом. Расцвеченный карандашами чертеж украшал довольно унылое помещение конторы.

Выслушав бригадира Петрухина, он включил микрофон, стоящий перед инженером на столе.

— Старшего прораба Драгина прошу зайти в контору!

Он дважды повторил призыв, и репродукторы разнесли его негромкий голос по строительной площадке. Не прошло и пяти минут, как в контору ввалился Драгин.

— Георгий Николаевич, что с лесом делать будем? — Он тяжело опустился на стул. — Опять не подвезли досок.

Уже с порога поняв, зачем его вызвали, хитрец решил «забежать вперед»: для подмостей требовался дефицитный лес.

— Лес дадим, вчера на базу прибыл целый вагон, — успокоил его Красовский. — Я думаю, Василий Федотыч, для пробы изготовишь три-четыре стола, не больше. — Это была хитрость: столько опытных образцов и требовалось сделать.

— Что ж это получается, товарищи начальники? А еще на семинаре по марксизму учат: история вспять не идет!

— Что-то больно хитро, Василий Федотыч, не понять.

— Ничего хитрого, Георгий Николаевич, проще пареной репы. Судите сами: вот они, — старик кивнул на Кирилла, — еще под стол пешком ходили, когда мои каменщики- мостились на деревянных козлах. Козлы ломались, их заменили железными. А теперь снова-здорово в деревянный век вертаемся.

- Зови, как хошь, а нам сподручнее, — подал голос Петрухин.

— А перерасход леса на кого писать — на молодого человека аль на тебя?.. Обратно возьмем, — прораб перешел на трагический шепот, — кто под суд пойдет, если что? — Он заметил, что начальник повесил трубку телефона. — Афанасий Петрович, заездили меня трестовские делопуты, еж их ешь!

— А меня, думаешь, не заездили? Опять на совещание вызывают... Ты уж сам решай, Георгий Николаевич.

— Уже решили. Значит, так и запишем, Василий Федотыч: изготовить четыре стола на пробу! — заключил Красовский.

— У меня гулящих плотников нет, все делом заняты, — продолжал ворчать прораб. — Конечно, если прикажете снять с оконных коробок, без которых и так зарез;..

— Нет, с окон не снимайте. Бригада Орлова чем занята?

Зоркий глаз прораба разглядел в окно, что по обрезу стены, на высоте четвертого этажа, идет, словно прогуливаясь, такелажник в полосатой тельняшке.

— Ну, что мне с ним делать, с Филимоновым этим? — печально спросил старик. — Гуляет, как на бульваре, деревня чертова!

Взглянув в окно, инженер склонился к микрофону:

— Филимонов, это вы там разгуливаете? Немедленно сойдите со стены, Филимонов! В последний раз предупреждаю!

Фигурка на стене остановилась: такелажник повернул голову к репродуктору, видно недоумевая, как его разглядел невидимый инженер, и исчез, спрыгнув на перекрытие.

Выключив микрофон, Красовский деловито осведомился:

— В субботу испытываем подмости?

Момент был выбран верно: прораб уже сдавался.

- Денька три нужно, раньше не управиться.

— Хорошо. — Инженер сделал пометку в откидном календаре. — Чертеж возьмете?

- Чего я в ем не видел? Аль не знаю, как узлы вязать? Высота известная, метр с четверть, длина — чтобы три штуки в секции уставились... Пусть глядят в святцы те, у кого башка не варит, а я своей пока в футбол играть не собираюсь...

Ай да Драгин, беглого взгляда на чертеж ему было достаточно, чтобы запомнить основные размеры конструкции! Кирилл уже знал, что прораб, с виду так небрежно относившийся к чертежам, дома по ночам внимательно изучает их, запоминая все наизусть. А память у него была цепкая: он держал в голове не только все промеры и расчеты, но знал по имени-отчеству всех каменщиков и плотников, переходивших за ним со стройки на стройку. Да что фамилия — он не забывал спросить у рабочего, о чем пишет родня из-под Смоленска или из Пензы о видах на урожай, гулял на свадьбах своих орлов-строителей, был крестным доброй полусотни ребят.

Испытание столов-подмостей происходило в бригаде Петрухина. Крановщица Полина Глушко подняла на перекрытие третьего этажа подмости из свежепахнущих сосной досок, с помощью такелажника установила их в ряд. Каменщики повели кладку. Подмости были как подмости, работа шла обычным порядком.

Для пробы поставили одни подмости на другие; каменщик свободно доставал до верха перекрытия.

— Не придется, Николай Матвеевич, кухню разорять? — спросил бригадира кто-то из инженеров.

— Кухонный стол что, взял под мышку и понес, — вмешался Драгин. — А с этой кобылой не очень поворочаешься! Кран станет — беда!

— У вас, товарищ Драгин, кран скорее откажет, чем у нас! — крикнул сверху бравый такелажник в тельняшке; до стройки он работал в Московском речном порту, считался артистом своего дела и не любил, когда зря хаяли механизаторов.

Прораб поднял голову.

— А ты помолчи, Филимонов, пока не спрашивают. И слазь со стены, слазь! Разобьешься — тебе ничего, а мне отвечать!

И все же у старика было хорошее настроение. Опуская один из столов на перекрытие, крановщица, прозевав сигнал такелажника, ударила подмостями об угол каменной кладки; боковая распорка перекосилась. Повреждение не смутило Драгина.

— Эта бяда еще не бяда, товарищ техник! — Прораб впервые назвал Кирилла по должности. — Бяда, когда в котелке бурда, а у тебя он, кажись, варит. Набьем железные уголки — и вся недолга. — Со стороны скупого на похвалу Драгина это было признание.

К концу испытаний пришел Николай Проценко, чья бригада соревновалась с петрухинской.

— Все Петрухину да Петрухину! — заворчал он, увидя подмости. — Создают человеку условия — вот он и дает процент!

— Поперед батьки в пекло не суйся! — одернул его прораб. — Выработай, сколько Петрухин, дубовые столы закажу, не то что. — А Кириллу сказал: — Пятнадцать человек, считаю, высвободятся с подмащивания по бригадам. Ня зря, ня зря, значит, на кран лазил, высмотрел кое-что. Как в песне поется: «Мне сверху видно все...» — И тут же, без перехода, накинулся на молодого человека: — Какого рожна вы, начальник, дали заявку только на четыре стола? Жди теперь, когда остальные будут...

Драгин сам отнес главному инженеру объекта заявку на серийное изготовление «столов-подмостей техника Малышева», как они стали отныне именоваться. Для Кирилла это было дороже благодарности в приказе по тресту, которую ему объявили, дороже заметки Павла Ивановича в «Голосе строителя», сообщавшей о ценной инициативе молодого специалиста, даже дороже премии, полученной им в конце месяца за экономию.