Кирилл остался в такси. Он слушал потрескивание невыключенного счетчика, глядел, как медленно поворачивается диск с красными цифрами, и думы его были невеселы. Леру совершенно не интересует, как он тут жил без нее, и что у него дома, и как движется его работа. Вот она и приехала, но не к нему, это ясно, как день. Чужая, совсем чужая!

Он опустил стекло. Не нравился ему этот большой серый дом, где она собиралась жить. И Фрунзенская набережная не нравилась. А почему, собственно? Что-то связано с ней, но что именно — он не мог вспомнить.

Вернулась Лера, ее походка была не такой бойкой, и вся она казалась какой-то подавленной.

— Ничего не вышло? — спросил он.

— Потом расскажу... Уедем отсюда скорее... — Садясь в машину, она со страхом оглянулась на подъезд серого дома.

— Куда едем? — спросил шофер, поворачиваясь к ним.

— Все равно, — проговорила Лера устало.

— Обратно в центр! — сказал Кирилл шоферу.

Развернувшись, машина помчалась в сторону Москворецкого моста. По реке плыл водяной трамвай, переполненный людьми.

— Дорого? — спросил Кирилл.

— Что? — не поняла девушка.

— Я говорю: дорого за комнату запросили?

— Да. Вообще мне условия не подходят. — Лерины губы обиженно дрогнули, словно она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. — Да, в чем-то ты был прав, Кирилл.

— Ты можешь ничего не говорить, Лера. Но если тебе будет легче оттого, что ты выговоришься — говори!

Она могла бы порассказать ему все то, что пережила за эти короткие минуты, если б он понял ее без дополнительных объяснений. Поднявшись в лифте на нужный этаж, Лера позвонила, обдумывая про себя, что скажет квартирной хозяйке. Дверь неожиданно открыл Виктор Алексеевич — улыбающийся, свежевыбритый, в мохнатом халате: видно, он только что принял ванну и неплохо себя чувствовал. В приоткрытую дверь был виден низкий столик с вазой, наполненной фруктами, негромко играл магнитофон.

— Вы? — изумилась она.

— А кого ты ожидала встретить?.. Заходи, детка!

— Но вы ж сказали, что сдается комната... Что это квартира вашего уехавшего приятеля...

— Так точно. А когда он уезжает — это моя квартира без номера. Сейчас и твоя. Но, может, ты, Валера, войдешь? Не будем же мы переговариваться через дверь... — Он хотел взять ее за руку. Лера поспешно убрала руку за спину.

— Нет, нет! Внизу меня ждут...

— Малышев?.. Фи, это было не самое умное, детка, тащить его за собой.

В квартире зазвонил телефон. Воспользовавшись тем, что Одинцов снял трубку, Лера стала поспешно спускаться по лестнице. Она слышала, как он зовет: «Валера! Валерия Павловна!..», и ускорила шаги, шагая через две ступеньки.

Как рассказать такое Кириллу, чтобы он все понял? Тогда уж надо признаться и в том, что случилось раньше, по дороге в Москву. Юлька, которой она сегодня выложила все как на духу, категорически заявила: «Ни в коем случае ничего не говори Кириллу! Твой герой слишком идеальный, чтобы понять и простить...»

Машина встала перед светофором у Охотного ряда. Шофер спросил, куда ехать дальше.

— Давай сойдем! — предложила Лера. — Пить хочется.

Они зашли в кафе-мороженое. Сегодня она с удовольствием выпила бы чего-нибудь покрепче, объявила Лера. Кирилл удивился, но заказал к мороженому бутылку цимлянского.

Отпив вина, девушка стала задумчиво размазывать пальцем лужицу на мраморной доске столика. Мороженое таяло в серебристой вазе. Разговор не налаживался: Кирилл твердо решил не спрашивать ее ни о чем. Захочет — скажет сама.

— А что с поэмой? Ты ничего не рассказал о ней.

— Положим, ты сама не спрашивала. — Он начал с юмором описывать свое посещение литературного консультанта.

Девушка слушала плохо, она словно была где-то далеко-далеко.

— Я вижу, тебе это совсем неинтересно, Лера.

— Прости, я действительно рассеянна... В общем провал.

— Полный! — проговорил он с притворной беспечностью.

— Так я и думала.,. То есть те отрывки, которые ты мне присылал, были хороши, особенно посвящение, — поправилась она. — Как там у тебя: «Все лучшие слова и сочетанья их...» Очень здорово! Но я слышала, про любовь неохотно печатают:

— Там не только про любовь, — усмехнулся он. — Одна любовь немного стоит.

— И почему мне так не везет в жизни, милый?

Лера проговорила это с такой тоской и болью, что сердце его сжалось. И вдруг, в эту самую минуту, без всякой видимой связи с ее словами, Кирилл вспомнил: «квартира без номера». Да, именно так однажды разоткровенничавшийся Одинцов назвал свою холостяцкую квартиру, которую ему постоянно уступал на лето приятель. Вот почему Кириллу показался знакомым этот адрес; Фрунзенская набережная. Именно Фрунзенская...

Доставая платок, чтобы вытереть лоб, Кирилл едва не выронил завернутый в папиросную бумагу перстенек. Он собирался надеть его Лере на палец в первую минуту встречи, да как-то не вспомнил о кольце. А сейчас, пожалуй, и вовсе не время. Он переложил колечко в маленький карманчик брюк.

— Значит, не повезло с «квартирой без номера»? Ты надеялась, что вместе с комнатой Одинцов предложит тебе руку и сердце?

Он говорил просто так, наугад, не зная, что каждое слово больно бьет в цель. Лера прижала руки к груди.

— Ты можешь не верить мне, но я не ожидала встретить его... Клянусь жизнью мамы, что я не лгу!

— Ну, конечно... Мы маленькие девочки... Мы только вчера народились на свет.

Лера покачала головой, светлая прядь попала ей на глаза, и она нетерпеливо откинула ее в сторону рукой.

— Я не девочка, Кирилл... И если уж ты так заговорил, то знай все... Я была замужем, Кирилл...

Он не смог скрыть свою растерянность: значит, она, рассказав ему о себе все, умолчала о главном. Впрочем, главное ли это? Какое значение имеет то, что было в ее жизни до него? Он ведь тоже не отчитывался перед нею за то время, пока не знал ее, Все это Кирилл, сбиваясь, высказал Лере.

— А если....если это было уже после нашей встречи? — ее глаза были полны слез...

— Ты... ты пьяна, Лера! Что ты болтаешь?

— Ой, голова кружится, сама не знаю, что говорю! Не слушай меня, милый!.. Зачем ты не приехал ко мне, когда я тебя звала? Ведь о тебе одном я думала все время. Если б можно было вернуть хоть один день жизни!.. Ну, хочешь знать все?

Ее слова, а еще больше выражение ее лица испугали его.

— Успокойся, — сказал он. — Успокойся и замолчи.

Лерины слезы закапали на мраморную доску. Сидевшие за соседним столиком старшеклассницы потрясенно переглядывались. Кирилл подозвал официантку и расплатился.

Чужая девушка вышла с ним на улицу! Припухшее от слез лицо не потеряло привлекательности, какой-то мужчина, засмотревшись на Леру, чуть не оступился. А Кирилл не видел ничего.

— Ты проводишь меня? — спросила она неуверенно.

— Что за вопрос, конечно...

Они промолчали всю дорогу. Кирилл не знал, о чем с ней говорить. Чужой, бесконечно чужой человек шел рядом. Невероятно, что еще сегодня он мог думать о каком-то кольце. Дотронувшись до карманчика, он проверил: здесь ли оно?

«До чего все-таки была права Юлька, ах, до чего ж права! — с горечью повторяла про себя Лера. — Не надо было ничего говорить ему. Мужчине не понять этого, даже самому лучшему. Да и кто вообще поймет, как порою все складывается одно к одному?!»

Разве ты виновата, что за тобою заехали на машине, предложили с комфортом довезти до самого дома? Или в том, что в гостинице автостанции, как на грех, не оказалось свободных мест и пришлось устроить привал у костра на лесной опушке? Быть может, в одном ты виновата — в лишнем глотке вина из термоса. Но кто знал, что за коварная штука это вино, охлажденное в термосе. Сладкое, приятное на вкус, будто бы вовсе некрепкое, оно скоро разобрало тебя так, что кружилась голова, и звезды в небе начали водить хороводы, и хотелось обнять весь мир — до того было хорошо. И ты с благодарностью пожала руку человека, устроившего для тебя этот праздник.

Задержав твою руку в своей руке, он полунасмешливо, полупечально рассказал, что поссорился со своей невестой и, похоже, навсегда. Она оказалась слишком ревнивой. Нет, нет, курортные дивы тут ни при чем! Она приревновала его к некоей девушке из Слободки, из-за которой он сделал умышленную остановку по пути на юг. И ревновала она не без оснований: с первой встречи на Садовом кольце он запомнил эту девушку, искал ее всюду на земле и на воде, и так далее в том же духе.

Ты шутливо погрозила ему пальцем: давайте не будем считать эту слобожанку провинциальной дурочкой. И, пожалуйста, не надо портить такой чудесный вечер! Самая ревнивая невеста простит своего жениха, если он ведет себя хорошо...

Тяжело вздохнув, он стал устраиваться на ночлег. Он хотел демонстративно лечь на землю, предоставив даме плед и кожаное сиденье, вынутое из машины. Но ты не разрешила ему лечь на отшибе: места хватит для двоих. И он растянулся подле на пледе, его голова была рядом с твоей на кожаной подушке.

Громкий всхрап, который раздался вдруг в ночи, рассмешил и, пожалуй, чуточку обидел тебя: хорош кавалер, уже спит! А впрочем, устал, бедный, просидев столько часов за рулем. И это сделало его ближе и понятнее. Ты даже помогла ему повернуться на правый бок, чтобы он больше не храпел. И не сняла руку, которая случайно легла на твое бедро и там застыла...

А когда ты заснула, точно провалилась, тебе показалось, что рядом с тобою милый, он обнимал тебя, и ты не сразу поняла даже, где сон и где явь. И уже не вырваться из сильных, ласковых, беспощадных объятий, и нет смысла кричать, и некому жаловаться...

— Ох, не надо было мне то вино пить!

Она не заметила, что говорит вслух.

— Голова болит? Дома пирамидон прими, как рукой снимет.

Нет, не сегодняшнюю красную шипучку она имеет в виду, но зачем Кириллу знать это?

Он проводил ее до самой дачи. Окна в доме были темны, наверное, тетя с дядей уже легли. Лера спросила неуверенно:

— А ты... ты не зайдешь ко мне?

— Слишком поздно.

— У меня свой ключ, мы никого не разбудим... Ты мог бы даже... остаться у меня... — закончила она шепотом.

Он покачал головой:

— Вообще слишком поздно.

«Да, ты была права, подружка! Все они такие, даже самые хорошие. Если бы Кирилл позвал ее раньше, еще до отпуска, она бы пришла к нему, не побоялась бы ничего. А теперь вот она сама позвала его и оказалась ненужной».

— Скажи что-нибудь на прощание! — попросила Лера. — Или улыбнись, я унесу с собой хоть твою улыбку.

Кирилл задумчиво вертел в руках какой-то маленький предмет, словно растирал листок меж пальцами.

— Что же мне с этим теперь делать?

Фиолетовый снопик на миг попал Лере в глаза.

— Кольцо? — вскрикнула она. — То самое?.. Ты купил его?

— Нет, украл...

Это было грубо, Лера вздрогнула, словно ее ударили.

— Что ж, подари его другой... более достойной.

— Это специальный заказ! — Широко размахнувшись, он забросил колечко под откос. Что-то тоненько звякнуло о рельс, фиолетовый снопик вспыхнул еще раз и погас в придорожной пыли. — Все!

— Зачем ты сделал это, зачем? — Лера замолотила сжатыми кулачками по его груди, повторяя сквозь слезы: — Пусть я плохая, пусть дрянь, но ты ничего не понял, ничего... Лучше б ударил... Лучше бы меня туда бросил... Уходи! Совсем уходи! Ты мне не нужен такой... Ты слишком хороший для меня, слышишь? — Последние слова она выкрикнула, как угрозу...

Он отвел ее руки. Была секунда, когда ему захотелось прижать глупую, плачущую девушку к себе, но, подавив это желание, Кирилл быстро зашагал к станции.

18

Среди дня Кирилла вызвали с площадки к телефону. Сначала он не узнал голоса Вари: так растерянно он звучал, а узнав, не сразу понял, о чем говорит сестра. Как могла мама упасть в коридоре, если ей прописан полный покой и она лежит?

— Упала, и ей плохо, очень плохо, — твердила Варя, почти плача. — Совсем плохо, понимаешь...

— Сейчас буду! — крикнул он. — Но что значит «совсем плохо»? Алло!..

Варя не отвечала.

Автобус полз черепахой. На Садовом кольце Кирилл пересел в такси, не сообразив, что на метро быстрее. Бесконечно долго держал машину каждый светофор, Кирилл совсем изнервничался, пока доехал до дому. Может быть, мать, падая, разбила голову? Ведь что-то должны означать слова «совсем плохо».

У подъезда стояла машина «Скорой помощи». Ребятишки, обступив ее, обсуждали вслух, в какой квартире несчастье. Одним духом Кирилл взбежал на пятый этаж. Дверь на лестницу была открыта. Соседи, толпившиеся у порога, молча расступились, пропуская его, кто-то стал рассказывать, как увидел Антонину Ивановну распростертой на полу в коридоре и как помогал нести ее.

Мать лежала в том же положении, в каком он ее оставил утром, но головы к нему уже не повернула.

Врач в белом халате и медицинская сестра, раскладывавшая шприцы на салфетке, постеленной по-верх клеенки, посмотрели на вошедшего.