— Они не знают, от чего рак, но все-таки лечат. — Она умоляюще посмотрела на дочь. — Когда меня отпустят домой?

Джинни испуганно отвела глаза. Роли поменялись. Теперь мать смотрела на нее так, словно она контролирует ситуацию.

— Не знаю, мама. Я только что приехала. Ты знаешь об этом больше меня. Я ведь даже не видела доктора Фогеля. Кстати, кто он? И где доктор Тайлер? — Джинни привыкла перекладывать все заботы на плечи матери и теперь, когда мяч оказался в ее руках, поспешила бросить его обратно.

— Уехал, — мрачно ответила миссис Бэбкок.

— Как это уехал? Нельзя бросать тех, кого лечишь всю жизнь.

— Не знаю. Спроси у доктора Фогеля. Но, наверное, и доктора должны отдыхать.

— И что говорит этот Фогель? Когда он тебя отпустит?

— Я не спрашивала, — печально призналась мать.

— Тогда спрошу я.

Это было похоже на детскую игру: намазала губы маминой помадой, напялила туфли на высоких каблуках и решила, что она — старше. Джинни прыснула.

В этот момент дверь распахнулась и показалось мясистое лицо с остатками белокурых волос на голове. Оно принадлежало высокому плечистому человеку — вылитому левому крайнему «Викингов из Миннесоты».

— Ну, как наши дела? — бодро спросил он и заглянул в карточку. — Не слишком ли здесь жарко? — спросил он кого-то невидимого и исчез так же неожиданно, как появился.

— Это он! — кивнула мать, и Джинни выскочила в коридор. Массивная фигура в белом халате уже поворачивала за угол. Гремя своими походными ботинками, как лошадь — копытами, она помчалась за ним. Доктор Фогель обернулся и вопросительно уставился на Джинни.

— Я… Простите, доктор. Я — Вирджиния Бэбкок, дочь миссис Бэбкок. Можно вас кое о чем спросить?

— Я очень занят, мисс Бэбкок.

— Только пару минут! Какой у нее прогноз на будущее?

— У нее тромбоцитопеническая пурпура.

— Я это слышала. Но что это значит?

— Причины неизвестны. Возможно, нарушена иммунная система. Возможно, нарушена нормальная функция селезенки. Характеризуется…

— Синяками?

— Гм-м-м, да…

— Скажите, она опасно больна? — напрямик спросила Джинни.

— Не беспокойтесь, мисс Бэбкок. Мы проводим все анализы, располагаем целым арсеналом лекарств. Не поможет одно — попробуем другое. — Он покровительственно похлопал ее по плечу. — Все под контролем!

Какое счастье! Этот белокурый гигант отлично владеет ситуацией, в его распоряжении — целая армия в накрахмаленных белых халатах и бело-розовых передниках! Они таскают подставки с пробирками и удивительные лекарства. Это не глупенькая Джинни Бэбкок, так и не доучившаяся в университете. Но… если «все под контролем», зачем мать держат в больнице, где каждый день обходится в семьдесят долларов?

— Когда ее можно забрать домой?

— Когда мы справимся с кровотечением. — Он повернулся и зашагал дальше — вылитый скандинавский Бог.


Джинни ехала точно тем же маршрутом, каким много лет назад они мчались с Джо Бобом к своей стоянке. Она поднялась на холм и увидела вывеску: «Имение колонистов». Подпрыгивая на вымощенной булыжниками дороге, она подъехала к воротам, над которыми с трудом угадывались огромные цифры — «38» — тот же номер, что у лучшего полузащитника «Халлспортских пиратов». Она вышла из джипа и очутилась в объятиях Дорин: та словно хотела оправдаться за то, что десять лет назад совратила Джо Боба.

— Однако… — она отступила на шаг и капризно выпятила нижнюю губу. — Ну, знаешь… Я бы тебя не узнала, Джинни Бэбкок!

— А я бы тебя всегда узнала, — Джинни стало не по себе от такого откровенно пренебрежительного взгляда Дорин. — Ты совсем не изменилась.

Дорин вспыхнула от удовольствия. Она и в самом деле не изменилась с тех пор, как Джо Боб и Джинни встречались с ней и Доулом в его коричневом «додже». Разве что грудь… Она увеличилась дюймов на десять, не меньше, а обтягивающая блузка со скромным вырезом соблазнительно подчеркивала ее формы. Джинни не могла отвести взгляд… Казалось, опусти Дорин подбородок, и он ляжет на эти вздымающиеся холмы.

Сияя от гордости, к ним подошел Джо Боб. Джинни узнала бы его везде. В прошлом году ей прислали приглашение на встречу выпускников Халлспортской средней школы, и там она прочитала: «Тем из вас, кто знал Джо Боба Спаркса, будет приятно узнать, что старина Спарки ничуть не изменился с тех пор». Джинни тогда испугалась: нужно быть идиотом, чтобы обрадоваться, если твои друзья не меняются с годами. Она бы, например, не хотела всю жизнь размахивать флагом. Конечно, роль мадам Бовари в Старкс-Боге тоже не слишком престижна, но по крайней мере это что-то новое.

Дорин взяла Джинни за руку и повела в дом. Он был обставлен новой, под орех, мебелью — столы, стулья и буфет в столовой; софа, кресла, кофейный столик в гостиной… «Итальянский гарнитур», — сообщила Дорин. Ковры, шторы — все было в тон — цвета спелого хлеба или старинного золота. Одну стену в гостиной занимал огромный, как гроб, итальянский цветной телевизор.

— Ну как? — горделиво спросила Дорин.

— Вы проделали большую работу, — уклончиво ответила Джинни.

— Дорин — настоящая хозяйка, — Джо Боб погладил жену по заднице.

— Да, вижу.

— Она подарит мне «халлспортского пирата», — он по-хозяйски похлопал Дорин по животу.

— Спарки, милый, мы ведь никогда не говорим об этом при чужих.

— Джинни — не чужая. Она — друг. Если мы ей не скажем сейчас, она уедет в свой Вермонт и ничего не узнает.

Только теперь до Джинни дошло: ребенок!

— А вдруг девочка? — спросила она Джо Боба.

— Ну, — он с глубокомысленным видом почесал затылок, — значит, будем трудиться, пока не получится мальчик.

Джинни знала, что будь это в его силах, он выращивал бы утробный плод в графине на кофейном столике, чтобы видеть, как он растет, а потом спустил в унитаз, если бы увидел, что это — девочка. Но если мальчик?! Он будет напевать этому зародышу боевые песни и тренировать крошечные конечности. Он прислонит к стеклу свой секундомер и будет проверять, хорошо ли тот развивается.

— Дорин, милая, ты ведь принесешь мне «Пабст»? — спросил он и, не дожидаясь ответа, включил телевизор, потом еще один — маленький, черно-белый, поставил его наверх и настроил их на разные матчи.

— Поболтайте, девочки, — пробормотал он, взял пиво и бухнулся в кресло.

— Ты пьешь пиво? — ахнула Джинни.

— Я уже покончил с режимом, — усмехнулся он. — Пусть теперь мои парни страдают.

— Идем, я покажу тебе дом. — Дорин потащила ее в напичканную электроникой кухню: двухкамерный холодильник, миксер, кофемолка… Все — вплоть до посуды, полотенец и зубочисток — было цвета спелой пшеницы. Дорин махнула рукой на огромные солонины: — По семьдесят три цента банка. С распродажи в супермаркете.

— Ничего себе, — неуверенно похвалила Джинни.

— Следующая — спальня. — Дорин потащила ее наверх. В комнате не было ничего, кроме одной громадной, накрытой покрывалом цвета спелой пшеницы кровати.

— Спарки называет ее «полем Спарки», где он забивает голы, — захихикала Дорин.

«Неужели он наконец научился это делать?» — чуть не слетело у Джинни с языка.

— О, Джинни, прости меня! Я совсем забыла, что вы с ним…

— Ерунда. Прошло сто лет…

— Я тебя обидела.

— Не бери в голову. Это неважно.

Самое удивительное, что это действительно было неважно. Конечно, это мог быть ее дом, ее жизнь, и, если признаться честно, ей ничего не хотелось так страстно, как погрузиться в проблемы вроде того, грязные ли в мойке тарелки. Но поразилась она не этому. Грудь… Она не могла оторвать от нее взгляда.

— Потрогай, — хихикнула Дорин.

Джинни остолбенела. Неужели Дорин бисексуальна? Сама она больше не считала себя лесбиянкой и уж никак не собиралась заниматься этим с Дорин.

— О, Дорин, я не…

— Тыкай! Вперед!

Джинни вежливо дотронулась до замечательной груди и ощутила твердую, гладкую, с нормальным соском…

— Как настоящая, правда?

— А разве…

— У меня не грудь, а сплошное недоразумение. К прошлому Рождеству я сделала Спарки подарок.

— Они великолепны! Джо Боб, конечно, в восторге. — Джинни вспомнила его разочарование, когда он увидел ее бюстгальтер.

— Он на них помешан. Знаешь, — она понизила голос, — если ему позволить, он всю ночь будет их тискать… О черт! Джинни, милая, ты никогда не простишь меня…

— Успокойся, все в порядке.

Дорин повела ее в смежную со спальней комнату и рывком открыла дверцы встроенного шкафа. Серебристые вечерние туалеты, замшевые брючные костюмы; прозрачные блузки, колготки; тонкие, как паутинка, струящиеся водопады чулок; кружевное белье; шляпы; юбки: миди, макси, мини; теплые рейтузы; платья, платья, платья; дюжины пар туфель, сапог и босоножек — каждая с подходящей в тон сумочкой. Джинни подавила зевок.

Дорин хихикнула:

— Знаешь, я помирала со смеху, слушая, как ты объясняешь Спарки, почему не можешь трахнуться с ним по-настоящему. Как мы с Доулом.

Джинни возмутилась. Значит, тогда ее подслушивали? Она кивнула на «поле Спарки».

— Неужели тебе не жалко проводить время голой, имея столько туалетов? — и устало добавила: — Моя мать в больнице. Мне пора.

— Ах, какой ужас! Надеюсь, ничего серьезного?

— Не знаю. Не думаю, что серьезно. У нее это уже бывало.

— Спарки, дорогой, — позвала Дорин, — ты знаешь, что мать Джинни в больнице?

— Чего? — спросил он, не отрывая глаз от телевизора.

— В больнице, дорогой.

— Еще рано, детка. У тебя всего три месяца.

— Не я. Мать Джинни, любимый. Это она в больнице.

— А, черт побери! — он наконец повернулся к ним. — Мне очень жаль, Джинни. Это серьезно?

— Не знаю. Мне пора возвращаться к ней. (На самом деле она собиралась ехать в хижину, но зачем им это знать?)

— Подожди! Ты не видела еще ванную! — Дорин потащила Джинни по коридору, распахнула какую-то дверь и включила свет. Перед ними было огромное, во всю стену, зеркало. «Ну и вид у меня», — ахнула про себя Джинни. Она отвернулась и скользнула взглядом по желтому кафелю, полотенцам, туалетной бумаге — все в тон, даже круглая сауна, бальзам для волос и косметика. Она вздохнула и перевела завороженный взгляд на Дорин. Какая молодчина! У себя дома, днем, не ожидая гостей, она нарумянилась, подвела глаза, накрасила брови, губы, от нее пахнет духами, а если вдохнуть поглубже — то и малиновым экстрактом для волос. Белокурые волосы уложены в безупречную прическу, ногти отполированы… В глазах — да-да, она не ошиблась — ярко-желтые контактные линзы. Искусственная грудь вздымается при каждом вздохе, в животе — зародыш «Халлспортского пирата»… Интересно, какую часть тела можно назвать ее собственной?

В чем смысл жизни Дорин? Если бы не Клем Клойд, на ее месте была бы Джинни. Неужели и она стала бы фальшивым бриллиантом? Или исчезла бы однажды темной ноябрьской ночью, а на следующее утро в зловонных водах Крокетт нашли бы ее мертвое тело? Нет… Но в любом случае она была бы совсем не такой, как сейчас. Ко всеобщему облегчению…

— Стыд-позор, — промурлыкала Дорин и выдернула у Джинни седой волос. — В супермаркете столько оттенков коричневого! Не будешь краситься — все поймут, сколько тебе лет.

— Неужели? — сухо спросила Джинни. Конечно, Дорин права: иметь такую прическу по меньшей мере неприлично. Не зря мать так осуждающе смотрела на нее.

— Я провожу тебя до машины, — галантно предложил Джо Боб. В этот момент распахнулись дверцы швейцарских часов, раздались звуки «Эдельвейса», выскочил человек во фраке и фрейлина в кринолине… Странно, что они не были выкрашены в цвет спелой пшеницы.

— Я оставлю вас одних, — Дорин исчезла в кухне, как ученый, торопящийся в свою лабораторию. Джинни пришла в голову шальная мысль: «А что она скажет, если я соблазню Джо Боба?» Впрочем, Дорин вряд ли расстроится.

— Удачи тебе! — крикнула Джинни и вместе с Джо Бобом направилась к джипу.

— Знаешь, кто лежит в соседней палате?

— Кто?

— Тренер.

— Знаю. — Джо Боб вздохнул. — Очень жаль. Я навещал его пару раз, но он меня не узнал. Великий спортсмен и человек замечательный.

Господи! Неужели они говорят об одном и том же тренере? Джинни отвела глаза и села в машину.

— Послушай, Джинни, — неожиданно сказал Джо Боб. — Я все эти годы хотел тебе кое-что сказать. Мне стыдно, что я заставил тебя ждать понапрасну в тот день — в фотолаборатории.

— В какой день?

— Ну, когда мы хотели решить, как сбежать и пожениться.

Джинни обомлела.

— Ты хочешь сказать, что заставил меня ждать?..

— Ну, по правде говоря, я просто не мог с тобой встретиться. Накануне вечером я сошелся с Дорин. Сам не знаю, как это вышло. Что-то щелкнуло, и… сама видишь, куда нас завело. — Он махнул рукой в сторону дома. — Но мне всегда было стыдно, что я предал тебя и ничего не объяснил. Это моя вина, что ты чуть не погибла из-за того хромоногого Клойда… Это все из-за меня.