Джуэл Энн - Нераспустившийся цветок

— Теперь я знаю, почему ты берешь так много заказов по ландшафту вместо того, чтобы заниматься покосом и домашним ремонтом, — я мерю Ченса знающим взглядом.

— Она чертовски горяча, — он усмехается, выезжая с парковки.

Я качаю головой.

— Это продолжается два года. Я думаю, пора признать, что она не заинтересована.

Он пожимает плечами.

— Она вскружила мне голову и не дает покоя.

— Она вдалбливала тебе в голову свой отказ так много раз, что это повредило твой мозг, и ты больше не видишь, как у нее по коже бегут мурашки, когда ты говоришь о своем члене.

— Она милая девушка. У нас все хорошо. Разве ты не заметил, как она защищала ту цыпочку с пончиком?

— Дерьмо, — я смеюсь и пробегаю руками по волосам. — Она и есть та цыпочка с пончиком, придурок.

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

Я опускаю окно с моей стороны и надеваю кепку «Ред Сокс».

— Вивьен — это та девушка, которая упала на меня в метро и испачкала пончиком. Благодаря тебе, я теперь выгляжу как настоящая задница, потому что ты разболтал мои комментарии по поводу ее побега.

Ченс смеется.

— Черт, ты удачливый сукин сын! Мне следует начать ездить на метро. Я, вероятно, упускаю огромную часть нетронутого женского населения. Они зря тратят свое время, врезаясь в тебя, в парня, который никогда не уделит им времени.

— Ты прав. Меня это не интересует.

***

Рискуя тем, что осталось от мужественности, согласно какому-то философскому дерьму, должен признать, что копаться в грязи и находиться целый день на солнце каким-то образом возымело терапевтический эффект. Не могу устоять, чтобы мысленно не похвалить себя за то, что пришел к таким выводам без помощи психотерапевта. Чтобы сэкономить сто сорок долларов в час я могу спросить сам себя, что я чувствую и почему. Я думаю, что чувствую меньше обиды, чем при помощи всех тех проклятых терапевтов в Портленде.

Мы добавляем клумбы для отеля в районе Морского порта, чтобы они могли использовать свежие овощи и травы в своем ресторане. Просто одна из миллиона причин, почему я люблю этот город.

— Хочешь куда-нибудь пойти сегодня? — спрашивает Ченс, смешивая удобрения с почвой.

— Нет.

— Тара возьмет с собой сестру. Мы собираемся в какой-то новый Итальянский ресторанчик возле пристани, а затем к Майку поесть канноли[4].

— Кто такая Тара? — сев на пятки я вытираю пот с брови низом футболки с шоколадным пятном.

— Девушка, с которой я приходил на ужин в честь дня рождения мамы.

— Не заинтересован.

— Оливер, тебе нужно куда-нибудь выходить.

— Ты не знаешь, что мне нужно, и я говорил тебе не упоминать о моем проклятом прошлом.

— Черт побери, чувак! Я не говорю о твоем прошлом. Я говорю о настоящем! Просто ужин с привлекательной женщиной. Она чудесная и только закончила МТИ[5]. Такая же заучка, как и ты. Это нормально хоть иногда позволять милой попке заставлять твой член дергаться. Дай отдых своей руке.

— Отцепись!

— Никто так больше не говорит, но в любом случае, ты многое теряешь.

Я ненавижу, что он прав, но я лучше откушу себе руку, чем признаюсь в этом вслух.

— Извини, Ченс, я просто… блин, я просто не готов. Я не говорю, что никогда не буду этого делать, просто не сейчас.

Он хлопает меня по плечу.

— Не волнуйся, брат.

Глубоко вздохнув, я закрываю глаза и пытаюсь отбросить образ одного человека, который заставляет мой член дергаться. И когда у меня это не получается, решаю закругляться. Не похоже, что у моей руки будет отдых в ближайшее время.

Уже два месяца, как я начал новую жизнь. Большую часть времени я чувствую себя как зомби. У пищи нет вкуса, я вижу солнце, но не могу чувствовать его тепло, в комедиях нет юмора, и монотонная жизнь окрашена приглушенными тонами. По крайней мере, все было именно так, пока на прошлой неделе я не начал работать вместе с братом.

Проживая в Кембридже, я езжу на Красной ветке метро до Южной станции. Каждое утро на прошедшей неделе я сидел напротив этой длинноногой женщины с волосами цвета вороньего крыла, спадающими непослушными локонами на ее изящные плечи и спину. Мягкие зеленые глаза глядели украдкой через длинные сексуальные ресницы, околдовывая меня, и я поймал себя на том, что сосредоточенно наблюдаю за ней, когда она ест пончик с кремом и шоколадной глазурью. Она делает полный беспорядок из этого, и к тому времени, когда заканчивает, у каждого парня в вагоне уже стойкая эрекция, пока они наблюдают за ней, слизывающей липкую сладость со своих полных губ и каждого длинного пальца, как звезда порнофильма «Данкин Донатс»[6].

Поэтому теперь единственная вещь, запах которой я слышу — это смесь ароматов кофе и пончиков. Я могу почувствовать вкус сладких вишнево-красных губ, которые я никогда не поцелую. Глупо, что я так увлечен ей, что одна лишь мысль о метро вызывает у меня жалкую улыбку, а ее образ возникает, словно в пьяном угаре, как только закрываю глаза. Но больше всего беспокоит то, что она заставляет оживать те части моего тела, которые я поклялся больше не использовать никогда.

Я так опьянен.

Вивьен

— Привет, сучки, самое время вам показаться, — я обнимаю Кая и Алекс.

— Прости, Цветочек. Шон и Кай опоздали, — Алекс пронзает Кая буравящим взглядом, обнимая меня.

— Я ненавижу, когда ты ее так называешь, — говорит Кай, сжав челюсти.

— Она называет нас своими сучками, а ты все еще думаешь, что называть ее Цветочком, будто мы оба не знаем, что вытатуировано у нее на спине, это как? Неуважительно?

Я переплетаю наши с Каем мизинцы, а затем игриво подталкиваю его в плечо.

— Я могу придумать прозвище похуже.

Он не перестает хмуриться. Алекс думает, что знает все о событиях, которые заставили меня сделать татуировку, но это не так. Кай был там, и как бы он не хотел забыть, насколько та ночь изменила мою жизнь, он не может. Я надеюсь, что однажды мы сможем вспоминать какими мы были, а не какими стали.

— Я ненавижу ту проклятую татуировку, — говорит он.

— Ну, хорошо, что она моя, а не твоя. Кроме того, у Кейт на щиколотке вытатуирован знак бесконечности.

— Ах, Кай и Кейт. Это так плохо, что вы выглядите, как Кен и Барби, но серьезно, слышать ваши имена вместе — это слишком, — насмехается Алекс.

— Я не похож на Кена.

— Может быть, не на светловолосого Кена, но ты мог бы сойти за смазливую темноволосую куклу-мальчика, а Кейт определенно Барби. Я никогда не видел ее без каблуков. Ее ступни постоянно находятся в таком положении? Она ходит на носочках даже когда босая?  — Алекс смеется.

— Отсоси у меня, Алекс.

— Боюсь, что нет, детка. Мечта Шона о сексе втроем включает меня и Цветочка.

— Хватит, вы двое! — я складываю руки в форме буквы Т.  — Я иду домой, пока вы помогаете Мэгги закрыться. Попытайтесь быть милыми.

— Я сегодня не буду ночевать дома,  — говорит Алекс, когда я перекидываю сумку через плечо.

— Ты никогда не ночуешь. Передавай Барби… я имею в виду Кейт, привет, — я хихикаю, подмигивая Каю

Он проверяет, никто ли не смотрит, а затем машет на прощание рукой, показывая средний палец.

***

Я надеваю наушники и уплываю вместе с Эдом Шираном[7] пока еду в метро обратно до Гарвардской площади. На Южной станции такое знакомое лицо заходит в вагон. Мы смотрим друг другу в глаза и улыбаемся.

— Ты меня преследуешь сегодня, — я вытаскиваю наушники.

— Могу тоже самое сказать о тебе, — Оливер садится рядом со мной.

— Твой несносный братец отпустил тебя пораньше сегодня?

Оливер смеется.

— Я не спрашивал. Я сам решаю, когда закончить. А что он сделает? Уволит меня? — его взгляд опускается, обжигая мою кожу. — А почему ты едешь домой так рано?

— Вообще-то сегодня не мой рабочий день, поэтому я оставила своих друзей убирать беспорядок и закрывать магазин. Кроме того, я пропустила ланч и умираю с голоду.

— Ты думаешь, это потому, что ты пропустила ланч? Или потому что оставила половину завтрака на мне? — Оливер тянет свою футболку с шоколадным пятном.

— Остришь? Я уже начала чувствовать себя не так плохо из-за утреннего происшествия.

Мы оба поднимаемся, когда поезд останавливается на Гарвардской станции.

— Пойдем, — он показывает головой, как только мы выходим, — я задолжал тебе пончик.

Я колеблюсь, пока пассажиры проталкиваются мимо нас.

— Это нелепо, но я голодна, поэтому позволю тебе купить мне пончик.

Мы поднимаемся по ступенькам и направляемся к Гарвардской площади. Я поднимаю палец и ныряю в магазин на углу, возвращаясь несколькими минутами позднее.

— Вот, мы в расчете, — я бросаю ему гарвардскую футболку. — Теперь ты можешь притвориться, что ходил в университет Лиги Плюща.

Он сбрасывает свою футболку, оставив меня смотреть с открытым ртом по сторонам, не наблюдает ли кто за нами. У меня текут слюнки, четко очерченные мышцы выделяются на его стройном теле, и я не могу скрыть румянец, который поднимается по моей шее, пока он надевает новую футболку, перед тем как выбросить старую в урну.

— Что заставляет тебя думать, что я не ходил в Гарвард?

Я пожимаю плечами.

— Ну, вероятно, кожаные рабочие ботинки. А что? Ты ходил в Гарвард?

Оливер продолжает идти по направлению к «Данкин Донатс».

— Возможно.

Я чувствую, как он усмехается, когда я закатываю глаза и подбегаю, чтобы догнать его.

— После тебя, — усмехаясь, Оливер держит двери открытыми.

— Спасибо, мистер Конрад.

Заказав пончики и кофе со льдом, мы занимаем места у окна.

— Итак, ты серьезно?

— Насчет чего? — он лукаво приподнимает бровь.

— Выпускник Гарварда.

— О, я возбудил твое любопытство?

— Немного, — я снимаю крышку со своего кофе.

Он смотрит на свой напиток, как будто ждет, что ответ всплывет на поверхность.

— Да, я ходил в Гарвард.

— Круто, — отвечаю, засовывая палец в отверстие в пончике, наполненное кремом, и облизываю его.

Широко открыв глаза, Оливер наблюдает, как я облизываю палец. Он прочищает горло.

— Да, думаю это круто.

Засовывая снова палец в отверстие, чтобы взять больше начинки, я смеюсь.

— Я не отношусь к этому пренебрежительно, просто пытаюсь не делать из этого большое событие. Очевидно, что ты не пользуешься своим образованием, поэтому, если и получил таковое, я не хочу заставлять тебя чувствовать себя плохо оттого, что занимаешься в жизни чем-то другим.

Проведя языком по покрытому кремом пальцу, я ожидаю его ответа. Он снова смотрит на мои губы, раскрыв рот, и тяжело сглатывает, встречаясь со мной взглядом.

— Это, эм, интересный способ есть пончик.

Я облизываю губы и улыбаюсь.

— Мне нравится смаковать им. Ну, ты знаешь, как некоторые люди вначале слизывают глазурь из середины «Орео» прежде чем съесть само печенье?

Он кивает и прочищает горло.

— Я выпускник юридического факультета.

— Действительно? Ты когда-нибудь практиковал?

Он напрягся так, что на лбу появляются морщины, и выглядит, будто ему больно.

— Некоторое время, но… жизнь сложилась так, что я вынужден был бросить, — он говорит, тщательно подбирая слова.

— Думаешь, ты когда-нибудь снова начнешь практиковать?

Он продолжает смотреть в глаза, но взгляд становится остекленевшим.

— Несколько лет назад я сказал бы «нет», но теперь, надеюсь, я найду свой путь назад.

— Звучит так, как будто ты в растерянности.

Оливер откланяется назад и переплетает пальцы за головой.

— Думаю, так и есть.

Я вытягиваю соломинку из чашки и жую пончик, обдумывая его ответ.

— Растерянность — это состояние сознания. Ты найдешь себя, когда поймешь, что находишься именно там, где должен быть в данный момент.

Он смеется.

— В «Данкин Донатс»?

— Нет, просто живой, — я улыбаюсь, но моя улыбка меркнет, когда я вижу, как краска сходит с его лица. — Я сказала что-то не то?