— Так сознательные люди считаются занудами? — я следую за ней на улицу.

— Есть сознательные, а есть скучные и нудные. Поживи немного, Оли, — мы смотрим по сторонам и перебегаем через улицу. — Ее машины нет. Она, должно быть, уехала к Шону после ужина.

Я наблюдаю, не появились ли машины, пока она заглядывает под кадку с цветком.

— Хм… его здесь нет. Блин! Уверена, что ковбой Шон забыл положить его на место, после того как последний раз пользовался им. Идиот! — она пытается открыть дверь, но она заперта.

— Сделаем печенье завтра, любимая. Давай… на улице немного прохладно стоять в одних трусах.

— Отлично! — она дуется, пока я тяну ее назад через дорогу.

— Может, нам нужно подняться наверх и провести заместительную терапию пончиков, но назовем ее заместительной терапией печенья сегодня, — я оглядываюсь на нее и ухмыляюсь, дергая за ручку двери.

— Можно, — она продолжает дуться. Наверное, то было какое-то невероятное печенье. Впервые с тех пор как мы вместе, она относится к сексу как к нерегулярному утешительному призу.

— Что за черт? — я трясу и тяну за ручку двери. — Ты заперла дверь?

— Ты закрывал ее, — она качает головой.

— Проклятье! — я бью кулаком в дверь.

— Просто воспользуйся запасным ключом.

— Я отдал запасной ключ тебе, — я пытаюсь сохранить спокойствие в голосе, но это нелегко.

— Ну, тогда зачем ты запер дверь?

— Я не запирал. Ченс, наверное, повернул замок, когда уходил, а я не проверил, перед тем как мы решили пожить немного.

— О, так теперь это моя вина? — она упирает руки в бедра.

Я качаю головой.

— Нет, просто… неважно. Нам нужно выяснить, что теперь делать.

— Ну, уже за полночь, поэтому мы не можем поехать на метро.

Я копирую ее позу и наклоняюсь к ней, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Правда? Ты думаешь, мы не можем поехать на метро, потому что оно закрыто? Нет, хм, дай подумать… потому что мы практически голые?

Она смотрит вниз на свою футболку, или, лучше сказать, мою футболку.

— Она не короче некоторых моих платьев.

— На тебе нет белья.

Она посылает мне взгляд «ну-так-и-что». Я смотрю на небо и качаю головой, затем опять смотрю на нее.

— Она белая, а твои соски — нет и… неважно в любом случае! Ты можешь бродить по городу в коротких платьях и без белья, но я никуда не пойду в одних трусах.

— Все еще не понимаю, каким образом это моя вина.

Я хватаю ее за руку и веду вниз по лестнице.

— Не стоит спорить по этому поводу. Это ничего не меняет.

— Куда мы идем?

— К Ченсу. Если ты, конечно, не знаешь кого-то, кто живет ближе.

— Но к нему идти почти тридцать минут.

— Сорок, если мы будем избегать людных улиц и угадай что? Мы будем избегать людных улиц.

— Мои пластыри «вторая кожа» никогда не выдержат прогулку босиком по асфальту и булыжникам.

— Кому ты говоришь. Мои тоже… о, правильно, только у одного из нас есть маленькие приятные пластыри на порезах.

— Малыш, я улавливаю нотку сарказма в твоем голосе.

— Правда?

Она вытягивает свою руку из моей и останавливается, скрестив руки на груди.

— Я не сделаю больше ни шагу, пока ты не извинишься за свою сварливость.

Одно я знаю наверняка: эта женщина проявляет каждую эмоцию, которую может проявлять человек.

Я раскидываю руки в стороны.

— Посмотри на нас! Мы в одном шаге от ареста за появление на улице в непристойном виде, а ты хочешь, чтобы я извинился за свою сварливость?

Она кивает.

Я тру руками лицо и рычу.

— Отлично! Я прошу прощения за то, что не счастлив от этой ситуации. Я постараюсь наслаждаться этой неторопливой прогулкой к дому моего брата в белье немного больше. Довольна?

Она берет меня за руку, и мы продолжаем идти.

— Тебе нужно поработать над своими извинениями.

Я думаю, что чувствую вкус крови оттого, что так сильно прикусил язык.

— Если бы у нас были деньги. Думаешь, какой-нибудь из ресторанов «Данкин Донатс», который находится поблизости, открыт всю ночь?

Смех вибрирует у меня в груди. Я не могу сдержаться.

— У меня нет никаких причин знать, открыт ли он в такое время. Хотя я бы удивился, если бы один из множественной сети не был бы открыт круглосуточно. В любом случае зачем нам нужно столько их? Два возле железнодорожной станции на расстоянии двадцати ярдов (прим. пер. — примерно восемнадцать метров). Я просто не понимаю этого.

— Большинство «Данкин Донатс» — франшизы. И по контракту, если ты открываешь один, то должен открыть еще один в течение года. Но причина, по которой они могут это делать и держаться на плаву — это концепция скопления бизнеса. Географически сконцентрированная группа или скопление бизнеса, который удовлетворяет похожие потребности на рынке. Как пример, это когда ты видишь «Макдональдс» и «Бургер Кинг» рядом друг с другом. Это не для того, чтобы у покупателей был больший выбор, а из-за спроса на бургеры и картошку фри — он достаточный, для того чтобы и те и другие существовали. Поэтому, из-за громадного спроса на кофе, почему бы «Данкин Донатс» не быть на каждом углу? Более сконцентрированное расположение означает удобство, меньшие очереди и более счастливые посетители. Если они готовы поделиться своими клиентами с кофейнями в начале квартала или на противоположной стороне улицы, так почему бы не держать все в одних руках и не открыть еще одно кафе «Данкин Донатс»? Это называется передача продаж.

Да. Она зацикленная фанатка бизнеса. Когда я думаю, что она сдалась, она переходит к скоплению бизнеса.

— Я впечатлен и на удивление заведен немного. Как тогда, когда вернулся с гребли, а ты читала раздел бизнеса в газете в очках в черной оправе. Мне нравится, когда ты выглядишь как «трахни-меня» школьница или шаловливая учительница.

— Классно, Оли. Надеюсь, что мой профессор экономики возбудится, так же как ты, от моего графика сдержанной денежно-кредитной политики. Это должно гарантировать мне «отлично».

— Бл*дь! Прекрати, Вивьен. — я поправляюсь.

— Вот блин! Это на самом деле тебя завело?

— Ум — сексуален, — я пожимаю плечами.

— Хочешь сделать это в переулке? — она показывает головой на темный переулок справа от нас.

— Нет, я не хочу делать этого в переулке.

Она тянет меня за руку, заставляя остановиться.

— Ты уверен в этом? — она усмехается, глядя на выпуклость в моих трусах.

Мой член пытается вырваться на свободу.

— Это просто потому, что мы говорим об этом.

Хватая меня за руку, она прижимает ее между своих ног.

— Так ты не хочешь засунуть это сюда?

Я сглатываю. Сердце бешено стучит в груди. Конечно, я хочу похоронить себя в ней. Я ненавижу, когда мой член не понимает, что это неподходящее время. Я вырываю руку.

— Мы не будем этого делать.

— Ладно, веди нас со своим железным стержнем…

— Ты пытаешься заманить меня в ловушку, но это не сработает, — я продолжаю идти вперед, пытаясь заставить свой член просто… вздремнуть или притвориться мертвым. Вижу свет приближающихся к нам фар.

— Дерьмо! Прячься! — я тяну ее назад и в переулок.

— Ну… так как мы уже здесь.

— Нет, — я выглядываю из-за угла, держа Вивьен позади, и смотрю, есть ли другие машины.

Она проскальзывает пальцем под резинку моих трусов и тянет меня назад.

— Просто быстрый перепихон.

— Нет, — я шлепаю ее по руке.

— Минет?

— Что? Нет!

— Подрочить.

— Нет, — я тяну ее за руку, чтобы продолжить путь, но она вырывает ее.

— Ты мог бы сделать мне куннилингус.

— Вивьен Грэхэм! Пойдем!

Она закатывает глаза и дует губки, но следует за мной.

— Так, скоро придется заменить тебя моим новым вибратором.


***

Вивьен


Одна из сторон, которую я люблю в Оливере — это его зрелость. Одна из сторон, которую я ненавижу в нем… его зрелость. Да ладно, сейчас час ночи. Кто может увидеть нас в темном переулке? Боже ты мой, он продолжает идти по улицам Бостона в белье, как модель «Дизель» и ожидает, что я удержусь от покупки? Мы в двух кварталах от дома Ченса, и он запретил мне прикасаться к нему, даже держать его за руку, вероятно, потому что я пытаюсь потереть ей свои девичьи места, чтобы соблазнить его.

— У меня болят ступни, Оли.

— Мы почти на месте.

— Я не могу сделать это.

— Конечно, можешь.

— Тебе придется нести меня, малыш.

Он останавливается и разворачивается. Я в нескольких футах от него, плечи повисли, спина сгорбилась — абсолютно «щенячий» взгляд.

— Отлично, но веди себя хорошо.

Я прячу свой восторг, показывая только маленькую благодарную улыбку.

— Спасибо, малыш, — я запрыгиваю ему на спину и вынуждена прикусить нижнюю губу, чтобы сдержать стон удовольствия, когда моя голая влажная киска трется о его плоть. Он должен чувствовать это. Я не просто влажная и липкая, я как чертова «Слип энд слайд»[58].

Его длинные шаги превращаются в ритм. Трение. Освобождение. Трение. Освобождение.

— О боже…

— Что?

Моя голова падает на его плечо.

— Ничего, — говорю я, задыхаясь. Пытаюсь держать свое тело спокойно, позволяя ему делать всю работу… неумышленно дразнить. Но больше всего я хочу врезаться в него бедрами. Я никогда не была так возбуждена. Я представляю себе нас в мой день рождения, как он врезается в меня снова и снова возле грузовика Ченса.

— Да, — слово вырывается прежде, чем я могу остановить его.

— Да, что?

— Я вижу его д-дом. Мы почти на м-месте.

— Думаешь, ты сможешь уже идти?

— Нет! Еще… я имею в виду… продолжай идти.

— Что, черт возьми, происходит с тобой? — он отпускает мои ноги, и я почти плачу, когда становлюсь на ноги.

— У тебя пот выступил на лбу. Почему ты вспотела? Это же я нес тебя, а не наоборот.

Я сжимаю ноги вместе.

— Тебе нужно в туалет?

Я кривлюсь и качаю головой.

— Я уже почти… а теперь ты оставил меня неудовлетворенной и…

— Почти? — он подходит ближе, разминая спину. — Ты получала удовольствие на мне?

Я кривлюсь еще больше, когда тепло приливает к коже, и я краснею.

Он потирает пальцы между собой. Это ужасно неудобно.

— Ну… ты кончила?

Я качаю головой.

— Была близка к этому?

Я киваю.

Он разворачивается.

— Тогда запрыгивай обратно.

— Что? Нет… не может быть. Я не собираюсь просто запрыгнуть на тебя и висеть у тебя за спиной всю оставшуюся часть пути.

Оливер пожимает плечами.

— Делай, как хочешь. Я просто пытался помочь, — ехидная ухмылка играет на его лице.

Я направляю на него свой самый сердитый взгляд.

— Если бы ты действительно хотел мне помочь, ты бы оставил меня с исцарапанной спиной от кирпичной стены в переулке и с удовлетворенным влагалищем.

— О, с ума сойти, только не это снова. Я сделаю это, как только мы доберемся домой. Договорились?

Зачем так нервничать…

Я прохожу мимо него.

— Подумай снова, дружище! Ты не будешь этого делать, пока я не буду готова. А этого не случится в скором времени!

Случится, в скором времени.

Промчавшись остаток пути по безлюдной аллее, Оливер останавливается прямо передо мной. Я отхожу вправо, и он отходит вправо. Я отхожу влево, он отходит влево. Наконец, я отталкиваю его.

— Что ты делаешь?

— Не нужно, чтоб мой брат видел тебя в этом, — он стучит в дверь.

— Тут темно, Оли. Если он не выльет на меня ведро воды, я не думаю, что у тебя есть причины волноваться.

Оливер снова стучит, в этот раз немного громче.

— Чувак! Что случилось? — Ченс выглядит как медведь, вылезший из берлоги после длинной зимы. Медведь с обернутой вокруг талии простыней. — Где твоя одежда, братишка?

— Длинная история, поэтому не спрашивай, но у нас захлопнулась дверь. Мне нужно, чтобы ты взял ключ от моей квартиры и отвез нас домой.