Джуэл Энн - Нераспустившийся цветок

Я чувствую, как ярость Оливера вырывается наружу еще до того, как он начинает говорить.

— Убирайтесь нахрен отсюда! Не смейте просить меня помогать Кэролайн во имя моей мертвой дочери! Она задушила ее подушкой! Вы понимаете это? Двухмесячный ребенок убит собственной матерью! Почему, ради всего святого, я должен пытаться помочь Кэролайн сейчас, когда она не хотел помогать ей тогда?

Слова Оливера как безжалостная пощечина Лили и Дугу. Их лица искажает болезненная гримаса.

Оливер встает и меряет комнату шагами, упершись руками в бедра.

— В тот день, когда я нашел ее… самое большое мое сожаление — это то, что я позвонил 9-1-1. Вы не знаете, как сильно я хотел взять нож, который был в ее окровавленной обмякшей руке и воткнуть его в ее беспощадное сердце.

Лили всхлипывает, Дуг помогает ей подняться. Он открывает входную дверь и поворачивается.

— Я тебя просто не узнаю, Оливер. Ты не тот любящий мужчина, за которого вышла замуж наша Кэролайн, — Дуг переводит свой взгляд на меня. — Удачи, Вивьен. Она вам понадобится.

***

Оливер

Вивьен сидит на стуле, держа Розенберга на руках. Я не понимаю, почему она все еще здесь. Я признал то, чего никогда не осознавал — я хотел, чтобы Кэролайн умерла. Даже более того. Я не хотел просто стоять и смотреть, как она истекает кровью. Я хотел убить ее.

Она встает. Вот оно, прощание, которое отправит меня прямиком в мой собственный ад, из которого я только начал выбираться. Я прижимаю ладонь к груди, чтобы удержать сердце, которое собирается выпрыгнуть; оно знает, что она — это ритм в котором оно бьется.

Я закрываю глаза, когда она подходит к двери, где стою я. Из всех мысленных изображений Вивьен, которые останутся со мной навсегда, то, как она выходит из моей двери… из моей жизни — не может быть одним из них.

Ее рука на моей щеке, такая нежная, что разрывает меня на части.

— Я пойду выгулять Розенберга. Затем мы пойдем и поужинаем. Ладно, малыш?

Я открываю свои наполненные слезами глаза и делаю дрожащий вздох, такой отчаянный, что мои легкие переживают физическое воспоминание дня, когда я родился.

Она вытирает большим пальцем слезы у меня под глазами, а ее губы растягиваются в жесткой болезненной улыбке.

— Вивьен… — я пытаюсь проглотить эмоции.

— Оли… — она склоняет голову набок — …не отступать. Помнишь?

Я парализован ее голосом. Я знаю, что если пошевелюсь, то проснусь, поэтому стою спокойно — и молюсь, чтобы это мгновение длилось вечно.

— Пойдем, Розенберг, — ее голос затихает, когда она выходит на улицу.

Я останавливаю песнопения в своей голове. Это всегда одно и то же. Ты не заслуживаешь ее. Ты не заслуживаешь ее…

И заменяю это слом, повторяющимся снова и снова. Спасибо! Спасибо!

— Готов, малыш? — она ставит Розенберга на пол и берет сумочку.

Я не могу прекратить глазеть на нее. Это ненормально. Часть меня чувствует, будто я вижу ее впервые. А другая часть — будто я знаю ее всю свою жизнь, эту часть я называю своим сердцем.

— Я готов, — я протягиваю руку, и так же уверенно как утреннее солнце поглощает тьму, она берет ее.

***

— Оли? — ее ангельский голосок будит меня. Я целую ее в макушку, которая лежит у меня на груди. — Думаю, тебе нужно поехать в Портленд.

Я вскакиваю и включаю свет. Мы сидим лицом к лицу.

— Что ты на это скажешь? — она смотрит вниз и обводит пальцем рисунок на простыне. — Я думаю, тебе нужно покончить с этим.

— Мне нужно, чтобы мой бракоразводный процесс закончился.

Она смотрит на меня.

— Это что-то большее.

— Нет, — я выключаю свет и падаю на спину, закрыв глаза рукой.

Она тянется через меня и снова включает свет.

— Да. Оли, ты потерял ребенка, и хочешь ты в это верить или нет, ты потерял свою жену в тот же день.

— Я… — Она прикладывает палец к моим губам.

— Не потому, что ты хотел, чтобы она умерла, а потому, что в тот момент Кэролайн, на которой ты женился, была потеряна навсегда. Я знаю тебя, Оли. Ты бы не женился на ней, если бы не любил. А когда люди теряют того, кого любят, это ранит. Ты не можешь отпустить боль, пока не позволишь себе почувствовать ее сначала. Я знаю, это ужасно и невероятно, но тебе нужно познать это. Тебе нужно прочувствовать это. Я не думаю, что ты можешь сделать это здесь, в тысячи миль, на другом краю страны от Кэролайн и напоминаний… воспоминаний о Мелани.

Я вздыхаю, положив руку ей на ногу.

— Если я поеду, что будет с нами?

Она наклоняется и целует меня, ее губы такие мягкие, ее прикосновения такие до боли знакомые.

— Мы будем безнадежно влюблены и отчаянно скучать друг по другу.

Я усмехаюсь.

— Я действительно скучаю по тебе, — я перекатываюсь на нее и беру ее тело, будто оно предназначено для моих прикосновений, моей любви, моей вечности.

Вивьен

Три дня назад я сказала Оливеру, что ему нужно поехать в Портленд. Он обсудил это со своей семьей, и они согласились, что это именно то, что ему необходимо сделать. Два дня назад он принял решения ехать. Вчера я сломалась в руках Алекс и призналась, что сожалею о том, что сказала ему уезжать. Сегодня он уезжает.

— Хочу, чтобы ты переехала ко мне.

Я смеюсь, вытирая полотенцем волосы.

— Ты сегодня уезжаешь. Не думаю, что теперь это имеет значение.

Оли застегивает молнию на своем чемодане и протягивает руку. Он ведет меня по коридору, останавливаясь перед дверью.

— Ченс приедет на неделе и поставит новую дверь.

— О чем ты говори… — я хмурю брови, когда Оливер открывает дверь.

Желтые.

Стены — желтые с темно-серым, занавески —в белую полоску. У одной стены стоит письменный стол, книжные полки — у противоположной, а моя кровать посредине с новым цветочным покрывалом и… подушки, много декоративных подушек.

— Оли… — я вхожу в комнату и медленно кручусь вокруг себя, — … когда ты… не могу поверить…

Он притягивает меня в свои объятия и улыбается.

— Не знаю, как долго пробуду в Портленде, но знаю, что быть так далеко от тебя — это будто мое сердце живет за пределами моего тела. Единственное, что поможет мне пережить это — знать, что ты тут, в нашем доме, ждешь моего возвращения.

Он проводит губами по моим струящимся слезам.

— Ты будешь здесь?

Не уезжай!

— Да, я буду здесь, — я обнимаю его, цепляясь за этого мужчину, которого люблю всем своим существом, и немного умирая внутри.

— От этой комнаты я ожидаю великих свершений, — он осыпает мой нос и щеки поцелуями, будто пытается поцеловать каждую мою веснушку. — Много часов учебы, только отличные оценки, несколько неприличных видео, которые ты мне пришлешь…

— Мистер Конрад, никогда!

Он сжимает мою задницу.

— Я думаю, да, и я надеюсь… действительно надеюсь, что ты это сделаешь.

— Нам нужно идти.

Оливер смотрит на свои часы.

— Боюсь, ты права.

***

Оливер везет нас в «Логан Интернэшнл»[61]. У меня медленно накапливаются эмоции, которые угрожают испортить наше прощание.

Соберись. Соберись.

Он вытаскивает чемоданы из багажника и протягивает мне свои ключи с ухмылкой.

— Я знаю, не разбить ее, — я протягиваю руку.

— Я собирался сказать, не убей себя или кого-то другого.

— Ха-ха-ха.

Он кладет ключи мне в руку и держит ее. Наши глаза встречаются.

— Я собираюсь уладить всё и вернуться к тебе как можно скорее.

Я киваю, так как не могу говорить. Он берет мое лицо в свои руки и целует меня. Наши языки трутся друг о друга, а губы двигаются синхронно. Последнее объятие следует за длинным прощальным поцелуем.

Соберись. Соберись.

— Потом поговорим.

Я киваю, задерживая дыхание, переполненное эмоциями.

Мы обмениваемся последней грустной улыбкой перед тем, как он разворачивается и направляется к дверям. Я сажусь на водительское сиденье и завожу машину. Мой желудок скручивает от тошноты, а сердце кажется тяжелым и тугим, будто его душат. Я кладу руки на руль, опускаю на них голову и плачу. Дверь открывается, и я делаю испуганный вдох, поднимая голову.

Оливер. Он качает головой и наклоняется, притягивая меня в свои объятия. Я всхлипываю. Это выглядит ужасно, но я не могу больше сдерживаться.

— Поплачь, любимая, поплачь, — он шепчет мне на ухо, гладя меня по волосам.

— Т-так б-больно.

— Шшш… знаю. Мне тоже.

Он не торопит меня, будто ему не нужно успеть на самолет, и он даже игнорирует случайные сигналы машин, звучащие позади нас. Любовь Оливера — терпелива, и поэтому его отъезд еще труднее пережить.

Он вытирает мои слезы, когда я шмыгаю носом.

— Не прячь от меня своих чувств, никогда. Ладно?

— Л-лад-дно, — я беру в сумочке носовые платки и вытираю нос. — Почему ты в-вернулся.

— Потому, что чувствовал, что тебе необходимо еще одно последнее объятие, — он улыбается.

Мои губы растягиваются в жесткой болезненной улыбке. Его слова выдавили еще несколько слезинок из моих распухших красных глаз.

— Вивьен, я люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить за миллионы жизней. Никогда не забывай об этом, хорошо?

— Я тоже тебя люблю, Оли.

— Больше, чем «Бостон Крем»?

— Да, — я смеюсь и целую его.

— Больше, чем коблер моей мамы?

— Да, — и еще раз целую.

— Больше, чем Розенберга?

— Ты давишь на меня.

— Вот моя девочка. Сладкая и нахальная, прямо как мне нравится, — он целует мой лоб и встает. — Передавай привет меховому комочку от меня.

Я закатываю глаза, когда он закрывает дверь. Он прижимает ладони к окну, и я делаю то же самое. Одна последняя грустная улыбка. Я вижу непролитые слезы, что блестят в его глазах, когда он поворачивается и уходит.

— Пока, Оли, — выдавливаю я, когда смотрю в зеркало заднего вида и наблюдаю, как он исчезает за стеклянными дверьми.

***

Оливер никогда точно не говорил, сколько он пробудет в Портленде, а я никогда не спрашивала. Я знала, что он может только предположить, а я не хотела разочаровываться, если это займет больше времени. Измерять время неделями, вероятно, нереалистично, месяцами — более вероятно, а все, что больше — слишком больно об этом думать прямо сейчас.

Я знаю, что Алекс, возможно, ждет меня. Предполагалось, что мы встретимся с группой, которая будет играть у них на свадьбе. Но мне нужно несколько минут наедине… я не знаю — поскучать еще чуть-чуть по Оливеру.

— Розенберг, — зову я, открывая дверь. Снимая обувь, поднимаю голову.

— Что… происходит? — мои родители здесь, а также Алекс, Шон и Мэгги. — Это вторжение?

— Больше похоже на предупреждение, — мама обнимает меня.

— Да, Оливер позвонил вчера и спросил, можем ли мы все быть здесь для тебя после того, как он уедет, — Алекс берет меня за руку и одаривает такой знакомой грустной улыбкой, и так будет сегодня целый день. — Думаю, он не хотел, чтобы ты пряталась в кладовке, свернувшись калачиком на полу, одетая в его футболку и зарывшись носом в его старую толстовку, которая хранит его запах.

Все смеются над комментарием Алекс.

— Не думаю, что вам стоит об этом беспокоиться, — смеюсь я.

Им определенно стоит об этом беспокоиться. Это под пунктом три в моем списке «когда Оливер уедет от меня» — сразу после «помыть голову его шампунем» и «тереться о простынь на его стороне кровати».

— Приятно знать, но мы всё равно ведем тебя в город на весь день, — говорит Мэгги.

— В город?

— Да. Оливер доберется до Портленда не ранее чем через восемь часов, поэтому, пока ты ждешь его звонка, мы отправимся на экскурсию по Бостону, как кучка туристов.

— Музей «Чайной вечеринки»[62] и Тропа Свободы[63], — говорит папа.

— Канноли «У Майка» и тур на земноводном автобусе, — подхватывает Шон.