— Она бы не смогла отказать герцогине, — засмеялась Вирджиния.

— Безусловно, — сухо отметила тетя Элла Мэй, — и хочу сказать, сейчас твои деньги расходуются на те же дела.

— Что ты имеешь в виду? — с интересом спросила Вирджиния.

— А то, что твой муж имеет право обращаться с твоим наследством, как ему заблагорассудится. Вирджиния плотно сжала губы.

— В таком случае, — произнесла она, — будет правильно, если я поеду и посмотрю, куда идут мои деньги.

— Именно так ты и должна поступить, — согласно кивнула тетя.

После этого у Вирджинии появилось новое развлечение — готовиться к поездке в Англию. Как, оказывается, занятно отправиться в Нью-Йорк с тетей за новыми туалетами для путешествия, как приятно, когда впервые в жизни ты можешь проявить собственный вкус при выборе платья и убедиться, что все твои обновки делают тебя даже более привлекательной, чем ты могла себе вообразить. Тонкая талия, очаровательная незрелость фигуры позволили Вирджинии носить платья, о которых она всегда мечтала — из шифона, с мягкими, свободными складками, с прилегающими корсажами, элегантно сшитыми маленькими болеро, с широкими юбками поверх шуршащих шелковых нижних юбок.

У Вирджинии хватило здравого смысла не покупать ничего экстравагантного. Она так высказалась по этому поводу: «Если я хочу походить на усердную студентку-историчку, у меня не должен быть чересчур шикарный вид».

Тетя Элла Мэй ничего не сказала, но проницательным взглядом отметила, что какой бы наряд Вирджиния ни примерила, он только подчеркивал ее красоту.

Мало того что она приобрела новую элегантную фигуру, она стала гораздо выше.

— А я подросла, — отметила Вирджиния, когда впервые увидела себя в длинном зеркале трюмо.

— Ровно на два с половиной дюйма, — подтвердила тетя. — Люди часто растут, когда они надолго прикованы к постели.

— Не могу поверить, — пробормотала Вирджиния слова, которые так часто повторяла с некоторых пор при виде своего отражения.

Кроме того, с тех пор, как она начала вставать и гулять по солнцу, ее волосы стали постепенно терять свой мертвенно-белый цвет. Появился золотистый оттенок, временами делавший волосы серебряными, а иногда придававший им цвет первых лучей утреннего солнца.

Каждый день тетя просвещала Вирджинию, рассказывая об этикете в английском доме.

— Мне, конечно, не удалось побывать ни в большом приемном зале, ни даже в гостиной, — с ноткой сожаления вспоминала тетя Элла Мэй, — но я очень много знаю о том, как нужно себя вести, из разговоров мистера Вандербилта со своими домочадцами. Например, после обеда из комнаты первой выходит самая знатная дама, а за ней все остальные согласно своему рангу.

— А если вдруг ты не знаешь, какой ранг у других гостей? — поинтересовалась Вирджиния.

— Тогда выходишь последней, — рассмеялась тетя. — Пусть тебя лучше считают робкой, чем нахальной.

Нужно было так много всего запомнить, что довольно скоро Вирджиния решила:

— Лучше всего оставаться такой, какая есть. Они просто подумают: «Ну что с нее взять? Она ведь американка». Кроме того, ты сама говоришь, меня не будут принимать в парадных залах, так что какое это все имеет значение?

— Может быть, тебя пригласят на обед, если в замке не будет гостить кто-либо из знати, — понадеялась тетя Элла Мэй, но Вирджиния знала, что тетя, просто хочет ее утешить, и такое приглашение маловероятно.

— Сборище напыщенных снобов, — проворчала себе под нос Вирджиния, оставшись одна. — Нужно поехать и взглянуть на них хотя бы для того, чтобы потом, дома, сказать спасибо, что меня миновала сия чаша.

Но когда наступил момент отъезда, Вирджиния испугалась.

— Я не хочу ехать, тетя. Я передумала. Позволь мне остаться с тобой.

— Мокрая курица! — бросила ей в лицо тетя. — Настоящие американки так не поступают.

— Ну зачем мне ехать в Англию под присмотр людей, которых я ненавижу и презираю? — с волнением парировала Вирджиния, думая о герцоге.

— А ты не позволяй им присматривать за тобой, — посоветовала тетя Элла Мэй. — Держи подбородок повыше — маленький, симпатичный виргинский подбородок, который, как я однажды заметила, ты умеешь очень эффектно выпячивать, если хочешь поступить по-своему!

Вирджиния не могла не рассмеяться.

— Какая ты смешная, тетя!

— А знаешь ли ты, что я помню, как однажды, еще маленькой девочкой, ты свалилась с пони, — принялась рассказывать тетя Элла Мэй. — Тебе тогда было не больше восьми, а когда твой отец подбежал к тебе, чтобы утешить, ты произнесла: «Подсади меня снова. Я не позволю, чтобы он одержал верх надо мной — даже если он сбросит меня десять раз подряд!»

— Неужели я так сказала? — улыбнулась Вирджиния.

— Я так тогда была поражена, — продолжала тетя Элла Мэй, — и подумала: этот ребенок не позволит, чтобы судьба одержала над ним верх.

— И ты полна решимости, чтобы я не потерпела поражения сейчас, не так ли? — спросила Вирджиния. — В таком случае, будь что будет, я скажу тебе правду: я боюсь.

— Ты не будешь бояться, когда приедешь туда, — успокоила ее тетя. — Помни, ты абсолютно незнатная гостья. Сомневаюсь даже, заметят ли тебя там. Большинство англичан считают, что в Америке живут только краснокожие индейцы и миллионеры. Их совершенно не интересуют люди, которые, по их мнению, ни то, ни се.

— А я как раз постараюсь быть «ни тем, ни сем», — сказала Вирджиния. — Я запомню это и буду держаться скромно и незаметно.

— Ничего не пропусти, — наставляла тетя. — Потом мне все расскажешь, каждую деталь. О, Вирджиния! Если бы только я была помоложе, то обязательно поехала с тобой.

— В чем же дело? — откликнулась Вирджиния. — Поехали вместе.

— А что будет со всеми моими животными? Цыплятами, коровами, садом? Нет, я уже стара для подобных авантюр. Когда-то я предприняла нечто подобное, а теперь, когда ты уезжаешь, с радостью остаюсь дома.

— Я то же самое скажу через несколько месяцев, — заверила тетю Вирджиния.

Тетя промолчала, но, когда взошла на борт лайнера, чтобы проводить Вирджинию, крепко прижала ее к себе.

— Побереги ее, господи! — произнесла она. — Я молюсь только об одном, что правильно поступила, подвергая тебя такому испытанию.

— Еще не поздно сойти на берег, — предложила Вирджиния.

— И выбросить на ветер все дорогие наряды! — запротестовала тетушка. — Стыдись, Вирджиния! Ты знаешь не хуже меня, что они были куплены для особого случая. И теперь использовать их для чего-то другого было бы совершенно безнравственно.

Чуть не плакавшая Вирджиния залилась смехом.

— Ах, тетя! Ты иногда говоришь изумительно абсурдные вещи! — воскликнула она. — Спасибо за цветы. — Она посмотрела на большой букет роз на столике в каюте.

— Я послала цветы и миссис Уинчестер от твоего имени, — сказала тетя Элла Мэй, — так что не удивляйся, если она поблагодарит тебя.

— Она в соседней каюте? — спросила Вирджиния.

— По-моему, ее каюта немного дальше по коридору, — ответила тетя, — она едет другим классом. Жена простого американца и, по-видимому, не очень богатого. Поэтому не забывай, Вирджиния, платить за все, когда сможешь. Она не в состоянии позволить себе какие-то излишества.

— Но раз она сопровождает меня в поездке, почему ты не заплатила за ее билет? — удивилась Вирджиния.

— А не покажется ли это немного странным, если юная студентка, у которой есть немного собственных денег, будет разбрасывать их направо и налево, как Рокфеллер?

Вирджиния снова рассмеялась.

— Я все время забываю, — призналась она.

— Думай о своей роли, — предостерегла ее тетя. — Я помню, когда мы ставили спектакли в колледже, наш режиссер любил говорить: «Поверьте, что вы Юлий Цезарь, и вы станете им? Поверьте, что вы Клеопатра, и с помощью грима вы, быть может, станете похожей на нее!»

— Я — Вирджиния Лангхоулм, студентка, изучаю историю, еду в Англию, чтобы заняться исследованиями, — продекламировала Вирджиния. — Надеюсь, позже я смогу написать об этом книгу.

— Ты — самая прелестная студентка, которая когда-либо приезжала из Америки, — сказала тетя.

— Все же, я думаю, назвать меня Виржинией было ошибкой.

— Опять ты об этом! — воскликнула тетя Элла Мэй. — Ну с чего бы герцог стал сравнивать Вирджинию Лангхоулм со своей женой, которая, по его мнению, находится в коме и до сих пор не пришла в себя? В Америке тысячи девушек носят имя Вирджиния. И не забывай, он может тебя помнить только по газетным вырезкам.

Вирджиния содрогнулась.

— Не хочу даже вспоминать, — сказала она, — Огромная гора мяса, развалившаяся на полу.

— Раз так, то и не волнуйся понапрасну, — сказала тетя. — Он ни за что не узнает тебя, сколько бы времени ни прошло. Хотя, может быть, стоило сказать ему перед самым отъездом, чтобы увидеть, как он удивится!

— Никогда этого не сделаю! — пренебрежительно заметила Вирджиния. — Нет, тетя. Моя поездка чисто познавательная. Поэтому не жди никаких драматических объяснений со счастливым финалом в завершении.

— Нет? — загадочно спросила тетя. — Мужчины в Англии, в целом, очень привлекательны.

— Когда я получу свободу, — объявила Вирджиния, — то найду себе привлекательного американца, в точности как дядя Клемент. Мы будем жить с ним долго и счастливо на маленькой ферме, как у тебя, и позабудем о моих деньгах.

— Остается надеяться, что твое предсказание сбудется, — вздохнула тетя Элла Мэй, — но судя по пассажирам, которых я успела заметить, тебе не найти его на этом корабле.

— Я тоже так думаю, — согласилась Вирджиния. Ее тетя оказалась права. На корабле собралась скучнейшая компания — бизнесмены, которые почти все время проводили в баре, отпуская шуточки, сопровождавшиеся взрывами хохота; пожилые пары, которые отправились в путешествие с целью оздоровиться, и прочие, вроде миссис Уинчестер — американки, чей муж работал в Англии, и которая ехала к нему после короткого визита к родственникам в Огайо. Миссис Уинчестер была разговорчивой женщиной, любившей слушать только себя, но, к радости Вирджинии, вскоре после отплытия из Нью-Йорка она начала страдать от морской болезни и удалилась в свою каюту.

В первые два дня было немного ветрено, но затем установились хорошие, теплые дни. У всех англичан на борту была только одна тема для разговора — погода.

— Я всегда считаю, что август — лучшее время для путешествий — Вирджиния слышала, как снова и снова они повторяли каждый день. Приветствуя друг друга, они неизменно произносили одно и то же:

— Чудесный день! Не правда ли?

— Да, чудесный.

Раз или два кто-нибудь из них делал робкую попытку заговорить с Виржинией, приглашал принять участие в играх или спрашивал ее мнение о погоде. Но, оставаясь вежливой, Вирджиния давала ясно понять, что предпочитает одиночество. Ей нужно было о многом подумать: не только о том, что впереди, но и о самой себе. Оказалось, что поправиться после болезни — все равно что заново родиться. Как будто за тот долгий год, когда она лежала без сознания, она возвратилась в зародышное состояние, а затем вновь появилась в мире, который был совершенно новым, в мире, в котором не было ничего общего с тем, каким она знала его раньше.

В глубине души она все время ликовала при мысли о свободе. «Я свободна! Я свободна!»— без устали повторяла Вирджиния; свободна от материнского тиранства; свободна, на какое-то время, от забот и обязательств, связанных с наследством; свободна даже от тревог и волнений о своем будущем. Корабль представлялся ей каретой, переносящей ее из вчерашнего дня в завтрашний, избавляя, пусть ненадолго, от того, что угнетало ее в прошлом.

Когда вдалеке показался берег Англии, Вирджинию охватило странное чувство, как будто она была первопроходцем, открывающим новые, неизведанные земли. Она испытывала волнение и больше не боялась. Быть одной не означает быть одинокой. Впервые в жизни никто не мог ей запретить делать то, что она хочет. Когда она ступит на английскую землю, она может исчезнуть, если пожелает, и никто не узнает, куда она запропастилась. Она может отправиться из Англии в Европу или, если захочет, прямиком обратно в Америку. Ей казалось, она сбросила с себя последние сомнения и страхи перед будущим, как старую кожу, и теперь у нее прорастали крылья. Она наконец достигла Англии, а Англия была самым смелым в ее жизни предприятием.

Вирджиния поспешила в каюту, чтобы сложить вещи. В коридоре она встретила миссис Уинчестер, все еще бледную и изможденную путешествием.

— О, мисс Лангхоулм! — сказала она. — Я искала вас, чтобы извиниться. Как это ужасно, что я была не в состоянии позаботиться о вас во время путешествия. Всему виной моя болезнь, кошмарное недомогание. Доктор сказал, что у него еще не было пациента, который бы так страдал, как я. Уверяю вас, мисс Лангхоулм, я просто прокляла это море. Так доктору и заявила: