– Боже мой, какие оды, – ворчала Гутя, роясь в сумочке. – Можно было бы просто попросить десять рублей, я бы дала…

– Не надо бить под дыхло Музу! – назидательно произнес поэт, выхватил деньги и понесся вверх.

Гутя проводила поэта долгим, задумчивым взглядом.

– К тому же и пьет. Нет, по-моему, Севастьяна он заказать не мог, денег бы пожалел, а его жена тем более…

К родственникам следующей женщины, Томочки, Гутя решила наведаться завтра.


Аллочка дирижаблем летала по дому, и настроение у нее было самое радужное. Ей наконец удалось придумать, как заставить Терентия молчать, при этом она еще и приобретет замечательную вещицу. Вернее, уже приобрела. Только вот как-то надо сообщить об этом Гуте. Но в конце концов Алла не от хорошей жизни пошла на крайности. А Гутя все не возвращалась, и время бежало с чудовищной скоростью.

Аллочка не стала больше ждать. С помощью косметики она добавила красоты и свежести и побежала на автобусную остановку.

В больнице ее долго и нудно выспрашивали – к кому, зачем и по какому поводу. И в конце концов не пустили. Зато с хозяйственного двора брат милосердия согласился проявить понимание всего за сто рублей.

Терентий лежал уже не в реанимации, а в отдельной палате. Вернее, палата была самая обычная, но больных, кроме бедолаги Терентия Олеговича, больше не было. И никакой милицейской охраны не наблюдалось.

Выглядел несчастный мужчина просто отвратительно – синий, какой-то обросший и похудевший. От его рук длинными червяками извивались трубки, а над головой на хлипкой подставке болталась громоздкая бутыль с жидкостью.

– Нет, – печально вздохнула Аллочка. – Зря я волновалась. Такой он еще долго ничего никому не скажет. И все же…

– Женщина!! Кто вас впустил в палату?! – вдруг раздался за спиной грозный голос.

Аллочка вздрогнула. Ее застали за серьезным занятием – она пихала под подушку больного Терентия шкурку песца. Этого песца Аллочка специально выпросила у соседки с пятого этажа. Это она вчера придумала – сунуть Терентию шкурку, может, он, как в детстве, снова потеряет дар речи. А уже потом песца можно будет отобрать и пристроить зимой себе на шею.

Медсестра вошла как раз в тот миг, когда Аллочка толкала шкурку под подушку.

– Я спрашиваю – чем вы здесь занимаетесь?! – повторила женщина в белом халате, сурово хмуря брови.

– Это я? Я что делаю? – вытаращилась Аллочка. – Да я, можно сказать, вытаскиваю человека с того света! Вы тут ему всяких веревок в руки натолкали, а об душе не подумали! А он, например, очень любит плюшевые игрушки, шкурки всякие, просто обожает чучела разные. Вот придет в себя, посмотрит, что игрушек нет, и снова с горя в кому ударится. Как, кстати, он себя чувствует?

Женщина подобрала губы и служебным голосом доложила:

– Положение стабильное, прогнозы хорошие, но последствия самые непредсказуемые – как-никак травма головы.

– Что вы говорите! Ай-ай-ай, – покачала головой Аллочка. – А в сознание еще не приходил? Между прочим, а почему я здесь не заметила вооруженного караула?

– Здесь, простите, простая палата, а не мавзолей. Что это еще за новшества – у больного обычная травма, а ему – караул. И вообще – представьтесь!

Вот чего не хотелось Алле Власовне, так это представиться. Она поправила одеяло на больном, аккуратно уложила звериную морду песца на подушку и со вздохом пояснила:

– Жена я ему. Бывшая. Не хочу больше с ним жить, зачем он мне такой, но… Но поставить мужа на ноги – мой человеческий долг.

– Вот и ставьте! А это чучело с кровати больного уберите немедленно! Это антисанитария!

Женщина простучала каблучками к кровати и хотела выдернуть шкурку, однако Аллочка воспротивилась:

– Вы что творите?! Я вам говорю, что песец мужу жизнь вернет, а она прямо за хвост шкурку! Шкурка же не грязная! Я ее перед этим специально в хлорке!.. У вас вон тараканы ползают, а чистого песца… Оставьте мех! Мне… мне главврач разрешил!

Последняя фраза возымела действие, медсестра дернула маленьким носиком и покинула палату. Соблюдая все правила приличия, Аллочка уселась возле больного и горестно уставилась на его щетину. А ведь он мог бы стать ей мужем. Ах, да, трое детей… Ну и что? Они все пристроены, и все три мамочки чувствуют себя замечательно. А у них мог бы сложиться чудный роман… Она бы отучила его шариться по помойкам, прописалась бы в его квартире…

Крупная, как боб, слеза плюхнулась несчастному на лоб, но Терентий даже не дернулся. Аллочка смачно высморкалась и больше задерживаться не стала. Какой смысл тратить слезы, если этого никто не оценит? К тому же тот факт, что Терентия считают жертвой обычной аварии, изгнал страх, повысил настроение, и Аллочка заспешила к выходу.


Дома Аллочку у порога встретила Гутя. Сестра прижимала палец к губам и изъяснялась непонятными жестами.

– Что у нас опять? – пробормотала Алла.

– Тише! – зашипела Гутя. – Карп Иванович не знает, что дома кто-то есть. Послушай, что он говорит.

Аллочка осторожно прошла в комнату и прислушалась. Дедушка Фомы с кем-то говорил по сотовому телефону.

– Курочка моя, – лепетал неутомимый кавалер. – Я все исправлю… Да-да, в самые ближайшие дни… Как мы с тобой и договаривались – я перепишу на себя эту квартиру, и… нет, ну а куда они денутся? А как только я стану единственным владельцем, то их свободно можно выселять в Омск… Конечно, не задержатся!.. Пусть это тебя не волнует, капелька моя, я влиятельный человек, у меня везде блат… Да, конечно… я догадываюсь… я знаю, меня хотят убить… но пусть это тебя не волнует, у меня топор под подушкой…

Гутя горестно поморгала глазами и потащила сестру в кухню:

– Слышала? И этого кто-то убить собрался. Живем прям как на стрельбищах, честное слово. Этого-то за что?

Аллочка еще раз прислушалась и прошла на кухню, уселась и обреченно начала:

– Гутя, ты только не злись… я вот чего думаю… Мне вот так надоело жить на этой пороховой бочке! Вот просто уже похудела, опять надо новые джинсы покупать.

Гутя отмахнулась и включила чайник.

– Нет, Гутя, ты не махайся. Ты сама только что жаловалась, что мы как на стрельбищах. Гутя, я к тому, что надо звонить Карееву… Гутя! Покладь на место сковороду!! Успокойся!

Аллочка опасалась не напрасно – эта фамилия была в доме под запретом. И конечно, виной всему сама Аллочка. Теперь ей про это даже вспоминать не хочется, а ведь хотела как лучше…

Кареев Олег Петрович появился в жизни Неверовых несколько месяцев назад в образе прораба. Замечательный мужчина все знал и умел, кроме разве что своей основной деятельности. И все же у сестер он вызывал самые трепетные чувства. Гутя и Аллочка в то время усиленно занимались поиском преступника – какой-то лихоимец позарился на самое святое, что у них было, – на Аллочкиного жениха. Да, прямо сказать, и не позарился, а попросту застрелил бедолагу. Аллочка осталась в диком одиночестве, да еще и под жутким милицейским подозрением. Все силы дам уходили на то, чтобы от этого подозрения отделаться. Единственный, кто скрашивал в то время их будни, – прораб Олег Петрович Кареев. К слову сказать, он тогда немало помог им, потому как оказался и никаким не прорабом вовсе, а далеко не последней личностью в милицейских органах. После этого Кареев автоматически перешел в разряд женихов. А однажды он и сам во всеуслышание заявил, что желал бы жениться. Гутя сразу же решила, что на ней. У Аллочки на этот счет было свое мнение, но его никто не спрашивал. И правда, Олег Петрович так настойчиво просил к телефону Гутю, что Аллочке пришлось отступить. Конечно, было завидно и обидно. Но тут Кареев пропал. Не стал приходить, прекратились звонки, и Гутя просто не находила себе места. Так продолжалось четыре дня. А на пятый случилось неприятное событие. Сестры сидели перед телевизором и теребили тряпки, чтобы сообразить из них замечательную, модную подушку для дивана. От скуки дамы пялились в телевизор и только портили себе настроение – телевизор с самого утра где-то потерял звук, и теперь изображение было, а звук отсутствовал. Никогда до этого момента сестры не думали, что это может так раздражать.

– О! Ртами хлопают… А ведь что-то говорят, – бурчала Гутя. – А все ты! Ну что тебя вчера дернуло какие-то танцы индийские плясать? С твоим-то весом! Хорошо еще, что пол не проломился…

– Это Матвей твой! – защищалась Аллочка. – Это он ка-а-ак прыгнул! Во всем доме сразу электричество погас… Ой! Гутя, смотри!!!

На экране показывали Кареева. Сомнений не могло быть – Олег Петрович о чем-то беседовал с журналисткой. При этом у него был такой понурый вид, такие виноватые глаза…

– Сделай громче! – крикнула Гутя и прилипла ухом к телевизору.

Тот предательски молчал. Аллочка, конечно, подскочила к экрану, от души приложилась кулачком, но и это не помогло.

– А чего это он там? – не находила себе места Гутиэра. – Ал, чего он грустный-то такой? И формы на нем милицейской нет…

И тут у Аллочки мелькнула мысль. Идиотская, конечно, но тогда она объясняла все.

– Смотри! – притащила она программу и сунула сестре в нос. – Видишь? Сейчас идет передача «Оборотни в погонах». Это, значит, Кареев – оборотень!

– Нет! Он не может! – рвала газету в клочья Гутя. Но сестра не успокоилась:

– Ну как же! Все могут, а он прям нет! Он это! Оборотень, гад! И к тебе не появлялся, потому что под следствием находится! У-у, морда предательская!

Она бы и еще что-то сказала, но в этот момент Гутя попросту рухнула в обморок. Аллочка так перепугалась, что тут же вызвала Фому. Тот привел тещу в чувства – вкатил ей какие-то лекарства, и Гутя уснула. Аллочка разумно не стала говорить родственникам, с чем связано такое состояние Гути, но теперь решила не спать, а караулить сон сестры. Заодно надо было и подушку дошить. Фома быстренько поковырялся в организме телевизора, и звук появился.

Уже поздно, в двенадцать, когда все спали, на экране снова мелькнуло знакомое лицо. Аллочка сделала звук тише и приблизилась к экрану. Она все поняла с первых же слов. Это повторялись дневные «Городские новости». Сегодня отправляли отряд милиции в горячую точку, и у Кареева брали интервью. Ничего удивительного, что вид у него при этом был совсем не радостный.

Аллочка тихо ахнула. Надо было немедленно разбудить сестру и рассказать ей все.

Гутя спала тревожно, на ее лбу выступили капельки пота, а брови даже во сне продолжали хмуриться.

– Вон как переживает, что Кареев оборотень… – пробормотала Аллочка и совсем уже было принялась будить сестру, но спохватилась.

Олег Петрович собирался не в круиз, в горячую точку. А там с ним могло случиться все что угодно. И что тогда станет с Гутей, если сейчас она так в обмороки рушится? Нет, пусть он сначала вернется, а уж потом они сами разберутся.

Аллочка не знала, что на следующий день Кареев позвонил, он даже приходил, но, вскормленная на патриотизме, Гутя попросту выставила Олега Петровича за дверь, ничего не объяснив. Потом, конечно, Олег Петрович вернулся из горячей точки, но больше не досаждал Гуте своим вниманием. Гутиэра же еще немного помучилась, а потом поблагодарила небеса, что не успела к мерзавцу привыкнуть, и стала успокаиваться. Вот тогда-то Аллочка и решилась рассказать ей все. Хорошо, что у Аллы Власовны было неподъемное тело, иначе бы сестрица точно скинула ее с балкона. Однако ж стыд помешал Гуте позвонить Карееву снова. Так и угасло их чувство, но вспоминать о нем было до сих пор больно и стыдно.

И вот теперь, когда опасность стала угрожать даже родственникам, Аллочка предлагала обратиться к Карееву за помощью!

– Даже… Даже и не смей!!! – задохнулась Гутя. – Ты еще перед ним не извинилась, что его честное имя опорочила!!

– Ой, ну не кричи, – зажмурилась Аллочка. – Ты же слышишь – тут Лося хотят завалить, а нам двоим никак не справиться… Гуть, а давай не будем вмешиваться во все сразу. Хотят убить, ну что ж поделаешь, нам придется с этим смириться, а то…

– Что ты несешь? – выпучила глаза Гутя. – Как это смириться? Не забывай – он наш родственник.

– Ага, не забываю. Только он нас выселить хочет, ты же слышала, уже и блат везде нашел. Вот паразит, да? А между прочим, на всех родственников нашей квартиры не хватит. Тебе еще надо Варьку с Фомой куда-то отделять, еще мне надо выделить жилплощадь и самой куда-то пристроиться.

Гутя ухватилась за голову и застонала. Ну почему все так и норовят проехаться у нее на шее?

– Скорее бы вас всех переженить, – протянула Гутиэра. – У меня из-за вас судьба ломается! Мужчина моей мечты где-то носится! А мог бы устраивать наше семейное счастье!

Из комнаты выскочил перепуганный Карп Иванович. Он полагал, что разговаривал в одиночестве.

– Гутенька, а вы уже и дома? – сначала заюлил он, но потом сообразил, что лучшая защита – нападение, и повысил голос: – Что ж вы ходите, как кошка, это неприлично! У меня, может быть, разговоры сердечные!