Марина Агекян - Несгибаемый

Она с трудом удержала руку, которая собиралась устремиться прямо к нему.

— Сейчас время ланча, — заговорил он каким-то глухим, почти неузнаваемым голосом, медленно поднимая к ней свое лицо. — Мы находимся на окраине Линкольна. Здесь есть небольшой постоялый двор, где готовят вкусную еду. Хочешь там поесть?

Она была готова на всё, если только он пойдет с ней.

— Хочу.

Глаза его потемнели, взгляд пробирал насквозь. Вздохнув, Эрик протянул ей руку. Его рука почему-то стала расплываться от набежавших слёз, которые усилием воли она всё же отогнала прочь. Осторожно положив цветы на сиденье, она вложила здоровую руку без перчатки в его широкую ладонь также без перчатки. И тепло, которое тут же ощутила, чуть было не лишило ее самообладания, потому что желание прижаться к его груди и обнять его стало настоящей пыткой.

Он помог ей выбраться из кареты и тут же отпустил ее, но это не ранило ее, потому что он остался рядом с ней. Он шагнул к постоялому двору вместе с ней. Войдя внутрь и перекинувшись парой слов с хозяином, он также направился в небольшой зал для обедов. И тоже вместе с ней. Эрик не собирался оставлять ее одну. И Клэр отчетливо поняла, что не позволит, чтобы он ушёл, иначе просто потеряет остатки равновесия, которое с таким трудом обрела.

Но он не ушел. Поправив подол накидки, Клэр с замиранием сердца обернулась, боясь обнаружить его отсутствие, но Эрик стоял рядом со столом, к которому их проводили. В зале было многолюдно. Почти все столы были заняты. Вероятно, путники, решившие путешествовать в столь теплый и солнечный день, надумали отобедать именно там, где вкусно кормили. Вот только весь шум и гам от громких голосов померк, когда Клэр увидела, как Эрик стоит, почти не шелохнувшись. Он вздрагивал от малейшего шума и… и так стремительно бледнел, глядя куда-то в дальний угол комнаты, что Клэр позабыв обо всем, шагнула к нему и накрыла дрожащей рукой его сжатый и напряженный кулак. И с ужасом обнаружила, что у него ледяные пальцы.

— Эрик, что с тобой? Что снова с тобой происходит? — Он выглядел почти так же, как вчера ночью. Его застывший взгляд напугал ее так сильно, что Клэр не могла больше смотреть на него, понимая, что с ним снова происходит что-то странное, страшное. — Эрик?

Он вздрогнул, но не перестал смотреть куда-то пристальным, почти потрясенным взглядом. Проследив за ним, Клэр обнаружила в дальнем углу за небольшим столом трех мужчин в старых поношенных одеждах. Они не вписывались в цивилизованное общество, которое собралось здесь. С густыми черными бородами и взлохмаченными волосами, они кровожадно рассматривали присутствующих, при этом гадко ухмыляясь. На одном из них была лишь грязная рубашка без рукавов, а выше локтя Клэр заметила странный рисунок. Ужасный и пугающий образ виселицы, при виде которого ее передернуло от отвращения.

Обернувшись, она обеспокоенно взглянула на Эрика.

— Ты их знаешь?

Эрик немного пришёл в себя и посмотрел на нее. Каким-то потерянным, но уже осознанным взглядом.

— Что?.. — Он выглядел растерянным и ошеломленным, но покачал головой, будто бы прогоняя оцепенение, и сделал глубокий вдох. — Нет, конечно…

Он ответил слишком неуверенно, чтобы поверить ему. Еще и потому, что его состояние всё больше тревожило Клэр, которая видела, что чем дольше они тут находятся, тем бледнее становится его лицо. И всякий раз, когда кто-то громко говорил, Эрик вздрагивал так, будто это причиняло ему боль. Это почему-то напомнило музыкальный вечер в доме ее дяди, когда он пришел туда только по ее приглашению. Не пришел бы, если бы не она. Возможно ли, чтобы ему было неуютно находиться в окружении многочисленных людей? Ведь в тот раз он ушел, как только закончился танец. Он не приходил на вечер ради вечера, но пришел ради нее. И теперь глядя на то, как он пытается вернуть самообладание, которое никогда не терял, Клэр испытала почти непреодолимое желание обнять его так же крепко, как делала это ночью.

«Что с тобой случилось?» — нервно подумала она, сильнее сжав ему руку. Желая знать причины его страхов, его плохого самочувствия. Потому что хотела помочь ему. Потому что не могла видеть его в таком состоянии.

«Что с тобой происходит?»

Ей больше не хотелось есть. И не хотелось оставаться здесь. Эрик неподвижно продолжал стоять перед ней, и Клэр вдруг поняла, что если не уведет его отсюда, ему станет еще хуже. А этого она ни за что бы не допустила.

— Мы можем, — заговорила Клэр, незаметно поглаживая его руку так, будто старалась влить в него свое тепло, — мы можем уйти отсюда? Мне здесь не нравится.

Она могла поклясться, что увидела, с каким облегчением опустились его напряженные плечи.

— Ты уверена?

Боже, ему действительно было мучительно не только прикосновение, но и присутствие других! Клэр решительно повернулась в сторону выхода, думая о том, как бы поскорее вывести его отсюда, и чуть действительно не расплакалась, когда он, не выпуская ее руку, последовал за ней.

— Боже, — простонала она, чувствуя, как в отчаянии перехватывает горло. Ей было невероятно трудно сосредоточиться на пути к выходу, потому что было больно чувствовать, как дрожит Эрик. — Где здесь выход?

Эрик внезапно остановился за ее спиной так, что потянул ее назад. Так, что она чуть не упала на него.

— Постой.

Восстановив равновесие, Клэр медленно повернула голову и заглянула в его мерцающие, потемневшие глаза, чувствуя спиной твёрдость его груди.

— Что?

Она не могла пошевелиться, пригвожденная к месту силой его взгляда.

— Как же твой ланч?

Господи, он волновался за нее даже тогда, когда сам нуждался в заботе! Клэр сильнее сжала его руку, боясь отпустить его хоть бы на миг.

— Ланч? — пролепетала она, не понимая, о чем он говорит.

Внезапно он поднял свободную руку и развернул ее к себе, но не отстранил от себя. Вместо этого он с такой нежностью погладил ее по щеке, что у нее дрогнуло сердце.

— Что ты делаешь? — спросил он так, будто не понимал, где они.

Она не могла дышать, отчаянно борясь со слезами.

— Хочу уйти отсюда. Вместе с тобой.

Глаза его потемнели еще больше, будто он, наконец, осознал, для чего на самом деле она это делала. Пальцы его застыли у самых ее губ, заставляя ее почти задыхаться. Клэр не чувствовала ничего, кроме запаха сандалового дерева и его тепла, которое передавалось ей. Бледность постепенно исчезала, возвращая нормальный цвет лица. Это так сильно обрадовало ее, что Клэр чуть не расплакалась от облегчения.

— Клэр… — прошептал он с какой-то неприкрытой болью, от чего больно стало ей.

— Как ты? — дрожащим голосом молвила она, едва удерживаясь от того, чтобы не коснуться его, чтобы не обнять его посреди незнакомых людей, которые сновали туда сюда и странно поглядывали на них. — Что с тобой происходит?

Он нахмурился, глядя ей в глаза, а потом медленно убрал руку с ее лица, и стало очевидно, что он вновь отгораживается от нее, не собираясь ничего рассказывать. Не собираясь подпускать ее к своим переживаниям. К тому, что мучило его.

— Ты ведь хотела поесть, — сказал он уже окончательно придя в себя.

Клэр испытала почти физическую боль от того, что он так легко отмахнулся от ее вопроса. Проглотив ком в горле, она всё же поняла, что лучше пока не говорить об этом. Тем более в присутствии людей, которые мешали. Утешало лишь то, что Эрик всё еще позволял ей держать его руку в своей.

— Тебе тоже нужно поесть, — сказала Клэр, понимая, что даже его холодность не помешает ей сделать то, что она должна была сделать: ни в коме случае не должна была позволять Эрику отмахнуться и скрыться от нее. Тем более в таком состоянии. — Мы можем взять еду с собой и уехать?

Эрик так долго смотрел на нее, что казалось, ни за что не заговорит, но мягко кивнул и медленно отстранился от нее.

— Подожди меня в карете. Я скоро приду.

Ей было непросто отпустить его, но она знала, что это ненадолго. Разжав пальцы, она выпустила его руку, ощущая чувство глубокой потери, зияющую пустоту в груди, которую не ощущала никогда прежде.

Вернувшись к карете, Клэр распахнула дверь с намерением забраться внутрь, но буквально замерла, увидев небольшую красивую вазу, в которой стоял ее букет из ландышей.

— Боже…

Если до этого ей было трудно удержаться, сейчас уже не останавливаемая никем, Клэр почувствовала, как плачет. Плачет по человеку, который окончательно перевернул ее мир так, что он уже не смог бы стать прежним.

Стоя у дверцы кареты, Эрик всё никак не решался открыть ее.

Черт возьми, он терял голову рядом с ней так, что не мог больше справляться с собой. И вновь не сумел скрыть то, что ей не следовало замечать! В который раз. То, что она вновь увидела, поняла и попыталась успокоить тогда, когда он был не в состоянии сам это сделать.

Всё зашло слишком далеко. Если прежде он опасался того, что привяжется к ней еще больше, теперь понимал, как глубоко она проникла в него. Так, что слилась с его кровью, срослась с плотью и стала частью его самого. Он не мог отпустить ее. И игнорировать. Как же глупо было полагать, что он сможет это сделать.

А теперь… Теперь она ждала его в карете, куда он и принес ланч.

«Тебе тоже нужно поесть…»

Он не хотел есть. Эрик хотел обнять ее, зарыться в ее душистые волосы, ощутить запах ландышей и никогда больше не отпускать ее. Тогда сердце перестало бы ныть. Так он смог бы вновь дышать. Так он мог бы жить вечно…

Медленно открыв дверь, он с замиранием сердца увидел Клэр, которая сидела на сиденье, накинув на плечи отцовскую шаль. Накидку она сняла и аккуратно сложила рядом. Вздрогнув, она обернулась и застыла, пристально глядя на него своими невероятно грустными темно-золотистыми глазами, один взгляд которых буквально сбивал его с ног.

Тяжело дыша, он взобрался внутрь с небольшой корзиной, захлопнул дверь, и карета мерно покатилась по дороге, унося их прочь от места, где он чуть было не столкнулся с тем, что никогда не думал увидеть вновь…

Ему нужно было взять себя в руки и радоваться тому, что он сумел избежать опасной встречи, что его не заметили, но не мог. Черт побери, как он мог забыть о том, с чем столкнулся? Он сам должен был увести оттуда Клэр, но был слишком потрясен, и это чуть было не стоило им жизни. Ему следовало быть более бдительным…

Его внимание отвлекла Клэр, которая неподвижно сидела на противоположном сиденье и пристально смотрела на него. Лучи солнца, проникая сквозь окна кареты, падали ей на лицо, позолотив кожу так, что она буквально сияла. Ему до смерти хотелось дотронуться до этой кожи.

— Я принёс тебе… — сказал он, отведя от нее взгляд, и потянулся к ее сиденью, чтобы поставить рядом с ней корзину, но увидел вазочку с ландышами, которая она держала забинтованной рукой так, будто ее собирались отнять у нее. — Тебе принесли воду.

— Спасибо, — прошептала она слегка хриплым голосом.

Эрик покачал головой и поставил рядом корзину так, чтобы не коснуться и не уронить вазочку.

— Твой ланч.

— А ты? Ты не хочешь есть?

Вскинув голову, он вновь заглянул ей в глаза.

— Как твоя рука? — спросил он, опустив взгляд на ее руку.

Лицо ее исказилось будто бы от боли, она опустила голову, поправив шаль на плечах.

— Больше не болит.

Сняв шляпу и положив ее рядом с собой, Эрик откинулся на спинку сиденья и взглянул на ее забинтованную руку, стараясь унять удары своего обезумевшего сердца.

— Я мог бы подержать твою вазу, пока ты…

— Сколько тебе лет? — внезапно спросила Клэр тихим сосредоточенным голосом.

На этот раз он не смог не взглянуть на нее.

— Что?

— Сколько тебе лет, Эрик?

Она спросила это так, будто ничего важнее этого сейчас просто быть не могло. Эрик выпрямился на сиденье, чувствуя, как тревожно бьется сердце. Потому что было такое ощущение, будто она хочет узнать не просто его возраст.

— Двадцать восемь.

Клэр тоже выпрямилась на сиденье, будто бы готовясь к чему-то важному.

— Что еще тебе нравится изучать кроме истории?

«Очертания твоих губ, звучание твоего голоса, тяжесть и мягкость твоих волос…»

Эрик мог бы бесконечно перечислить то, что нравилось изучать в ней.

— Нравится кататься по утрам на лошади.

— Что еще? — прошептала она, внимательно слушая его.

— Нравится купаться в озере за домом, когда становится невозможно больше работать.

— Где ты учил историю? В Кембридже?

Эрик вдруг потрясенно замер. Боже, она делала почти то же самое, что и он во время той прогулки в Гайд-парке, когда задавал вопросы, чтобы хоть что-то узнать о ней! Узнать о ней всё. У него дрогнуло, а потом и сжалось сердце. Это было опасно, чертовски опасно то, что она пыталась сделать. Но еще труднее было устоять, когда она с такой невыносимой грустью смотрела на него.