— Нет, я предпочитаю оставаться здесь, дома.

Тоска в его голосе заставила сердце на мгновение сжаться от боли. Боль от того, что он бы вероятно не вернулся сюда. Если бы не ее просьба.

— И ты всю жизнь жил здесь? Никогда не уезжал отсюда?

— Только в университет, когда мне было девятнадцать. В тот год родители перебрались, наконец, в Гемпшир, оставив дом на мое попечение. Я даже отказался от поездки в Европу для завершения образования, потому что не мог дождаться мгновения, когда снова вернусь домой. — Подняв руку, он указал вдаль. — Там, за высокими вязами, буками и каштанами простираются изумрудные холмы и поляны, покрытые россыпью ярких нарциссов, лютиков и колокольчиков. Могучие несгибаемые дубы скрывают от посторонних взглядов равнины и возвышенности, которые принимают на себя дуновение сильных ветров с Северного моря, не позволяя тревожить хрупкие ростки цветов. А когда светит солнце, яркая поляна превращается в волшебное видение.

Клэр не нужен был такой подробный рассказ, чтобы влюбиться в эти места, но его слова заставили ее испытать сильнейшее желание увидеть всю эту красоту. И Эрик… Он не просто любил, он обожал свой дом, свои владения и всё то, что прилегало к нему. Ему нужно было вернуться сюда еще и потому, что долгое отсутствие усилило его чувство тоски и потребности в том, откуда он черпал свои силы.

Горечь оттого, что эти места навсегда исчезнут из ее жизни, если она ничего не предпримет, вырвалась из горла хриплым шепотом:

— Ты скажешь мне когда-нибудь, почему не любишь музыку?

Эрик даже повернулся к ней от этого неожиданного вопроса.

— Не люблю? — голос его прозвучал спокойно, ровно. Теперь, говоря о музыке он не испытывал прежних неприятных ощущений, потому что она смыла с его души и эти жуткие воспоминания. — Я люблю твою музыку.

С трудом дыша, Клэр заглянула ему в глаза. В свете луны его серо-голубые глаза мерцали пугающей нежностью и чем-то еще, что таилось в их глубинах. То, что Клэр силилась понять, но не могла.

Она действительно не могла уснуть. И не могла долго находиться в комнате, где стоял подаренный им рояль. Рояль, при виде которого у нее ныло сердце. Потребность вновь увидеть Эрика после всего, что произошло, овладела ею настолько, что она тут же бросилась на его поиски. У нее ведь осталось так мало времени. Так мало шансов заслужить, завоевать его любовь.

Никогда прежде она не делала ничего подобного, и даже понятия не имела о том, с чего начинать. Прежде завоёвывать приходили ее сердце, а не наоборот. Она даже не знала, что принято говорить мужчине, чтобы заставить его поверить в искренность своих чувств и его исключительное значение в ее жизни. У нее было слишком мало времени и почти никакого опыта, чтобы придумывать что-то. Но и ошибиться она не могла, потому что малейшая ошибка могла стоить ей всей жизни. Балансируя на грани отчаяния, она, тем не менее, признала, что только правдой могла бы хоть чего-то добиться.

Но захочет ли Эрик принять правду, принять ее любовь? Сможет когда-нибудь хоть немного полюбить ее? Хоть чуть-чуть? Ей бы этого было достаточно, достаточно, чтобы искупать его самого в той любви, которая обуревала ее.

Не в силах больше сдерживать себя, Клэр просунула руку ему под локоть и, обхватив его, осторожно прижалась к его здоровому плечу.

— Спасибо.

Эрик не мог дышать, когда увидел, как она опускает голову ему на плечо и прижиматься к нему. Он с трудом поборол желание погладить ее по щеке.

— Это тебе спасибо. За твою музыку. За твою сонату. Она изумительная.

Он вдруг подумал о том, что если сейчас она чуть приподнимет голову, чтобы посмотреть на него, ее губы будут так близко, что он не удержится и непременно поцелует их. Почти так же, как в карете.

Но она продолжала смотреть вперёд. И снова тихо спросила:

— Что это был за фонтан?

Тяжело вздохнув, Эрик тоже посмотрел на фонтан. Разбитое напоминание о его разбитой жизни. Он знал, что не должен говорить об этом. О своем прошлом. Тем более Клэр, которой поклялся никогда не рассказывать о случившемся. Но она ведь знала, что произошло, и видела его шрамы, даже жуткую татуировку, которые не отпугнули ее и не мешали касаться его с душераздирающей нежностью.

Разве она не заслуживала того, чтобы узнать правду? Хотя бы небольшую ее часть, потому что едва не стала жертвой его прошлого.

Осторожно взяв ее правую руку в свою, Эрик провел пальцем по маленькому шрамику на ее большом пальце. Шрам, который увидел ровно месяц назад, когда танцевал с ней.

И Эрик заговорил. И говорил о том, о чем не рассказывал ни одной живой душе.

— Этот фонтан построил отец специально для мамы, когда у них родился третий сын.

— Дилан?

— Да.

— А Рейчел? Что сказала она, когда узнала об этом? Позже разумеется.

Эрик ощутил необходимость улыбнуться, когда вспомнил о том давнем дне. Подняв взгляд на фонтан, он тихо продолжил:

— В центре фонтана сидели три Нептуна, держа в руках каждый свою регалию. У среднего был стек, потому что Алан любил кататься на лошади. У третьего глобус, потому что Дилан любил путешествия и мечтал побывать в каждом уголке земного шара, куда натыкался его маленький палец на отцовском глобусе.

— А у тебя в руке была книга? — предположила Клэр, взглянув на него.

Эрик тоже обернулся и медленно покачал головой.

— Нет, я, вернее мой Нептун, держал в руке весы.

— Символ справедливости!

— Да. Уже тогда я знал, что буду предан закону и праву.

Закон и право, которые чуть не разрушили его жизнь. Едва дыша, Клэр подняла руку и коснулась его бледной щеки, на которой уже начинала проступать щетина. Удивительный факт, который поразил ее еще тогда, когда он болел. Ей безумно нравилось отмечать в нем эти небольшие изменения за день.

— Чем же теперь ты будешь заниматься?

Вздрогнув от её прикосновения, Эрик заставил себя вновь взглянуть на фонтан.

— Не знаю.

Она видела, как ему тяжело говорить об этом. Клэр не собиралась причинять ему новую боль, наоборот, могла бы забрать себе все его тяжелые воспоминания. Если он позволил ей этого.

Опустив голову ему на плечо и продолжая сжимать его руку, она снова посмотрела на фонтан.

— А для Рейчел? Что сделал ваш отец для неё?

На этот раз Эрик не смог не улыбнуться.

— Она заявила, что не потерпит дискриминации и потребовала возвести посередине трех Нептунов ее собственный типаж, речную нимфу, которая держит в руке трезубец.

— Но ведь трезубец — атрибут самого Нептуна.

Эрик заметил, как улыбнулась Клэр. Это согрело ему душу.

— Да, но она сказала, что будет разить любого, кто посмеет впредь нарушать ее права или хоть как-то ущемит их, усомнившись в ее способностях.

Клэр вздохнула, вспомнив очаровательное личико романтичной девушки, которая жаждала любви. Почти так же, как и Розалин. Любовь, о которой не знал никто из них. О которой не знала даже она сама. До тех пор, пока не встретила Эрика.

— Она замечательная, — сказала Клэр. — Удивляюсь, как она ладит с Агатой и с Розалин одновременно. Агата — тихая и порой очень робкая, а вот Розалин почти всегда взрывная и нетерпеливая во всём. Рейчел будто находится между двух огней, но всегда умудряется найти для каждой нужное слово, которое балансирует их общение.

— На самом деле она очень ранимая и чаще скрывает свои настоящие чувства. Рейчел способна на гораздо более смелые поступки, но они всегда будут взвешенными и продуманными.

Клэр ласково улыбнулась ему.

— Вероятно, наличие старших братьев сказывается в этом, верно? Наш Руперт постоянно хныкал, что мы опекаем его чрезмерной заботой.

— Мальчики всегда стремятся к большей свободе.

— Рейчел понравился ее образ в фонтане?

Эрик вздохнул.

— Да, она ходила гордая, как павлин, когда видела свою нимфу.

Клэр перестала улыбаться и на мгновение закрыла глаза, будто собираясь силами, чтобы задать свой следующий вопрос.

— Нимфа, которую разбили, когда напали на твой дом.

Она почувствовала, как он напрягся. Так, что четко обозначились мышцы на его руках и плечах. Затаив дыхание, Клэр ждала его ответа, боясь, что он не заговорит. Но потом услышала. Тихое, едва различимое, но точное:

— Да.

У нее запершило в горле. Она восхищалась смелостью, с которой он бросал вызов каждому страшному воспоминанию. С которыми теперь ему не придется справляться в одиночку, потому что она этого не позволит.

— Как это произошло?

Фонтан, освещенный серебристым светом луны, приковывал взгляд. Эрик ожидал, что из темноты ночи за каменным строением покажутся лица в масках. Но, разумеется, там никого не было.

— На дом напали ночью. Я знал о творящихся в стране беспорядках, но всё равно… не был готов к такому. — В голосе его было так много чувства вины, что Клэр обернулась к нему. — Всё произошло слишком неожиданно.

Зная его обостренное чувство долга и стремление оберегать всех тех, кто находиться под его покровительством, было нетрудно предположить, как сильно он страдал от того, что не смог защитить своих слуг. Но ведь ему было не за что винить себя! Его самого едва не убили.

— Эрик, — тихо позвала она его, и когда он посмотрел на нее, Клэр решительно добавила: — Не смей винить себя за то, что было не в твоей власти. Ведь ты пострадал не меньше других!

Эрик удивленно смотрел на нее.

— Что?

Клэр сильнее сжала ему руку, которая стала дрожать.

— Что они сделали с тобой?

Он пугающе отчетливо помнил все мгновения нападения, но прежний ужас больше не был властен над ним. Эрик был зачарован взглядом золотистых глаз, которые в свете луны казались почти черными, пронизывая его насквозь.

— Они ударили меня по голове, связали и вывели из дома.

Клэр понимала, как ему непросто говорить об этом, но она должна была узнать хоть что-то. Чтобы потом найти способ исцелить его раны. Чтобы не позволить ему больше страдать по тому, что он не мог исправить или изменить.

— И многих… многих твоих слуг они?..

Она не могла произнести это ужасное слово. Ей было страшно за Эрика от того, что она воскрешает такие воспоминания, но ему нужно было высказаться.

— Первым был мой камердинер, потому что он хотел освободить меня, — ответил он, опустив голову и тяжело дыша. — Я требовал, чтобы они все ушли, но они…

Клэр коснулась его бледной щеки, заставив вновь посмотреть на себя.

— Они не могли оставить тебя.

— Да, — с горьким чувством вины прошептал он, покачав головой. — Они должны были уйти, но потом… потом было уже поздно.

Клэр мягко погладила его по лицу.

— Не говори так, — прошептала она. — Они стремились защитить тебя так же, как и ты хотел уберечь их. Это был их выбор, потому что они были преданы тебе. Вы все стали жертвами страшных людей, которые, я уверена, понесут за всё это заслуженное наказание. Прошу тебя, — добавила она еще тише, когда ее рука замерла у него на лице. — Не вини себя за то, что было не в твоей власти изменить, потому что… Эрик, ради Бога, ты нуждался в такой же помощи, как и они! И ты… ты чуть было не погиб… И тогда, когда напали на нас…

На этот раз Эрик почувствовал, как задрожала Клэр. Обхватив ее за плечи, он привлек ее к себе и спрятал лицо в ее волосах, ощущая ее дрожь почти как свою.

— Я никогда не позволю, чтобы это произошло вновь.

Она продолжала дрожать, словно напуганная, как в день его пробуждения, но Эрик не собирался позволить, чтобы чудо этого мгновения омрачили воспоминания прошлого. Он хотел приподнять ее лицо, заглянуть ей в глаза и поцелуем смыть всё то, что им следовало позабыть. Но Клэр опередила его. Скользнув одной рукой по его плечу, она чуть отстранилась от него, приподняла голову и пальцами другой руки коснулась его лица. Его носа.

— В ту ночь ты сломал свой нос, да? Упал, когда тебя спускали по лестнице, потому что ты был связан? — Он не мог дышать, завороженный блеском ее глаз, силой ее прикосновения. — Самый замечательный нос самого замечательного человека, — добавила она едва слышно.

Сердце его стало биться медленнее, словно с мучительной тяжестью отсчитывая оставшиеся для него минуты.

— В ту ночь ты говорила это несколько иначе.

В ту ночь сердце ее не было переполнено любовью к нему так, как сегодня.

Ночь в «Маркизе», когда она опьянела от пива. Теперь же ее пьянила любовь, бесконечная и такая сильная, что слезы навернулись на глаза. Любовь, о которой ей следовало сказать ему, но она не могла заговорить, потому что нечто сдавило грудь и мешало дышать. Ей было страшно, ужасно страшно от того, что он не поверит.