Совсем скоро всё это завершится и ей не придется больше винить себя за то, что пришлось целовать другого при наличии истинного возлюбленного. Ужасаясь тому, к чему готов был склонить ее, Эрик, тяжело ступая, продолжал подниматься по лестнице, когда услышал крик.

Такой душераздирающий, что у него чуть не остановилось сердце.

Клэр!

Похолодев, Эрику тут же бросился бежать наверх, боясь того, что с ней что-то случилось.

Но не был готов к тому, что предстало его ошеломленному взору.

Тяжелая драпировка штор была раздвинута, впуская яркие лучи утреннего солнца, которые щедро вливались в комнату, озаряя каждый уголок. Солнечные блики освещали не только богатую мебель, позолоченные канделябры и пушистые ковры.

Недалеко от горящего камина стояла белая с позолоченными ножками ванная, из которой поднимался легкий пар. Но даже не это приковало внимание Эрика.

Лучи солнца отражались на многочисленных бриллиантовых капельках, прилипших к сверкающей белоснежной коже и окутывали ярким сиянием ту, которая стояла посреди ванной. Во всей своей ошеломляющей красоте, подобно Венере, выходящей из морской пены.

Белоснежная кожа походила на идеально отполированный мрамор. Капельки воды мерцали на ней словно драгоценные камни, приковывая взгляд к длинным стройным ножкам, которые плавными линиями бедер и золотистым треугольником переходили в узкую талию, отмеченную маленьким совершенно очаровательным пупком. Поднимаясь выше, Эрик жадно прошелся взглядом по пышной белоснежной груди, увенчанной маленькими розовыми сосками. Мягкая ложбинка, разделявшая их, делала их еще более притягательными. Золотистые волосы влажными прядями падали ей на плечи и грудь, окутав ее почти нереальным сиянием. Незаметные капельки пота, выступившие у нее на лбу, позолотили и без того идеальную кожу, а щеки зарумянились, сделав Клэр такой ослепительной, что было больно смотреть на нее.

Эрик был уверен, что его истощенное, едва бьющееся в груди сердце давно остановилось, оказавшись свидетелем подобной неземной красоты. Благоговейная красота, которая была бы холодным олицетворением идеального замысла бога, если бы в придачу к ней не были дарованы ее обладательнице невыразимая красота ее сердца и благородство души, сила духа и сокрушительная нежность. С которой она день за днем покоряла его даже тогда, когда он противился этому, но только для того, чтобы сейчас окончательно признать свое поражение.

Господи, даже утверждая, что сможет отдать ее другому, заботясь исключительно о сохранности ее сердца, он был нечестен с собой. Эрик старался, черт побери, сделать всё мыслимое и немыслимое, чтобы сохранить и уберечь ее сердце, но вся его решимость разлетелась на мелкие осколки, когда его собственное сердце потянулось к ней так, что Эрик начал задыхаться. Боже, он так сильно любил ее! Любил не за эту неземную красоту, а за одно лишь то, как одним своим присутствием она озаряла его жизнь так, как этого не могли сделать самые яркие лучи солнца.

Никогда прежде он не видел картины более прекрасной, чем обнаженная Клэр в горячих парах утренней ванны. Даже Венера Боттичелли не шла ни в какое сравнение с этим.

Едва увидев его, Клэр на мгновение застыла в замешательстве. Но и этого мгновения было достаточно для Эрика, чтобы разглядеть ее от макушки златоволосой головы до пенистой поверхности воды, которая сомкнулась под ее коленками.

Придя в себя, Клэр изумлённо ахнула и тут же прикрылась, если только это было возможно, одной рукой обхватив свою полную грудь, а второй потянулась вниз к золотистому треугольнику, скрестив при этом ноги.

— Эрик? — едва веря своим глазам, спросила Клэр, трепеща под его обжигающе пристальным взглядом.

Ощущая выступающую на лбу испарину, Эрик проглотил ком в горле и смог заглянуть в ее расширившиеся огромные темно-золотистые глаза.

— Клэр, — заговорил он, не в состоянии дышать. — Почему ты кричала?

Она кричала? Сердце ее билось с такой неистовой силой, что Клэр не могла дышать, не говоря уже о том, чтобы вспомнить, как Эрик оказался здесь. У нее было такое ощущение, будто всё происходящее до его появления покрылось густым туманом, став абсолютно неважным и ненужным. Было важно лишь то, что он пришёл. Он был здесь, в невероятной близости от нее. Весь остальной мир померк, как ненужные мазки кисти художника, пропитанные влажной губкой, которая стерла все их следы.

Придя в себя, Эрик, как бы ему ни было тяжело шевелиться, смог отвернуться от нее и закрыть дверь, подставив ей свою широкую спину, а потом закрыл глаза, не в состоянии отпустить дверную ручку, и возвел короткую молитву богу, чувствуя, как весь дрожит.

— Что произошло? — вновь заговорил он сдавленным, почти охрипшим голосом, сжимая ручку так, чтобы изо всех сил сдержаться и не обернуться.

Встрепенувшись, Клэр моргнула, отчаянно пытаясь вспомнить, что предшествовало его появлению. И о чем они говорят, потому что не могла оторвать взгляд от его невероятно широкой спины, затянутой только легкой материей рубашки.

На нем действительно не было ничего, кроме расстегнутой на несколько пуговиц белоснежной рубашки, запыленных высоких черных сапог и бриджей, что свидетельствовало о его недавнем приезде. Черные как смоль волосы растрепал утренний ветер, щеки за два дня запали и темная щетина уже проступила. А глаза, его невероятно красивые серо-голубые глаза мерцали истощенным светом, являя ей до смерти уставшего человека. Самого дорогого сердцу, самого бесконечно любимого, которого она хотела прижать к груди! Она была так рада видеть его, целого и невредимого, что Клэр с трудом удержала слезы облегчения.

— П-произошло? — прошептала она, чувствуя странный озноб во всем теле. — Да, здесь… возле кровати была м-мышь.

— Мышь? — недоуменно повторил Эрик, пытаясь успокоить обезумевшее от пробуждённых в нём чувств, которые он безуспешно подавлял все эти два дня, сердце. Потому что один лишь только нежный голос Клэр прошелся по его натянутым нервам такой немыслимой лаской, что у него задрожали колени. Резко отпустив дверь, он открыл глаза, решительно повернул голову и, не обращая внимания на напряжение во всем теле, стал двигаться в сторону кровати, понимая, что должен что-то сделать, иначе неминуемо взорвется. Кровать, на которой могла лежать Клэр. От одной этой мысли у него потемнело перед глазами так, что он едва не налетел на деревянный столбик возвышающегося балдахина. Оглядев пространство вокруг кровати, Эрик с трудом произнёс: — Здесь нет мышей.

Позади вновь послышался дрожащий, почти как и его, тихий голос:

— Ты уверен?

Прижав руку на отполированный столбик, Эрик сделал глубокий вдох, не уверенный ровным счетом ни в чем. Как он мог быть хоть в чем-то уверен, если позади него стояла Клэр? В ванной. Абсолютно голая. Такая желанная, что у него заболело ниже поясницы.

— Да, — молвил он, призывая на помощь всю свою выдержку, но продолжая ощущать, как горячий пот скатывается по виску от усилий сдержать нарастающее желание. — Здесь никогда не было мышей.

На этот раз он не услышал ее голоса. Тишина в комнате окутала их подобно лучам солнца, которые беспощадно освещали всё то, что должно было быть укрыто темнотой ночи. Или одеждой. Эрик был уверен, что Клэр не опустилась в ванную, чтобы укрыться от его взгляда. И не вышла оттуда, иначе он бы расслышал всплеск воды. Господи, как он сможет покинуть комнату, если она будет продолжать стоять на месте!

Внезапно долгая мучительная борьба с самим собой показалась тщетной и отпустила его. На место этой силы пришла другая, несокрушимая, и Эрик понял, что был повержен самой судьбой, потому что не имел больше сил сопротивляться своему желанию и оглушительной любви, которые разрывали его на части. Долгими днями он уговаривал себя, что сможет отпустить ее, но это был бред больного человека, не осознающего, что на самом деле собирался сделать.

Он не мог отдать Клэр, Господи, он никому не мог отдать Клэр! Он хотел развернуться, подойти к ней, обнять и любить ее до тех пор, пока у него билось сердце.

Клэр по-прежнему стояла за его спиной. В ванной. Абсолютно голая. И словно бы всего этого ему было мало, Эрик услышал ее тихий, проникновенный голос:

— Ты можешь передать мне полотенце?

Эрик сжал руку так, что побелели костяшки пальцев. Боже, что она делает? Разве не понимает, о чем просит, какой немыслимой опасности подвергает себя! Черт возьми, он не был настолько бесчувственным! Всё его тело заныло и налилось такой невыносимой тяжестью, что он не мог пошевелиться.

— Клэр… — прошептал он, предостерегая ее от того, что она делает.

Но она словно не замечала этого. Будто отмахивалась от того, что могло произойти, нисколько не заботясь о последствиях. Которые могли стать непоправимыми.

— Полотенце там, рядом с кроватью. На тумбочке. Подай его мне, прошу тебя.

Он не мог не внять ее просьбе. Сделав глубокий вдох, Эрик повернул голову и отпустил столбик, пытаясь изо всех сил вспомнить, в каком году состоялась битва при Азенкуре, но впервые в жизни не смог этого сделать. Заметив стопку пушистых чистых полотенец небольшой тумбочке, Эрик с трудом подошел к им и взял самое верхнее.

И вновь замер. Ведь, чтобы передать ей полотенце, Эрику пришлось бы обернуться. К ней. К обнаженной нимфе, которая мгновенно заставит его позабыть все обещания и клятвы. С трудом дыша, Эрик спиной сделал шаг назад, стараясь не налететь на кресло, и, отвернув лицо, вытянул позади руку в отчаянной надежде хоть так передать ей несчастную вещицу.

— Я не дотянусь до тебя, Эрик. Можешь подойти ближе?

Эрик закрыл глаза, приказывая своему сердцу успокоиться, но оно могло в скором времени разорваться в груди. Ему стоило нечеловеческих сил, чтобы сделать еще шаг назад. К ней.

— Еще ближе, Эрик, — прошептала она.

Он на мгновение замер и сделал глубокий вдох. И сумел сделать еще шаг назад.

— Не в ту сторону, Эрик.

Он боялся, что у него сейчас остановится сердце, потому что она звала его так, будто манила. Это было сумасшествием, и Эрик прекрасно понимал это, в отличие от Клэр. Но если он не обернётся, то так никогда и не сможет передать ей это чертово полотенце!

Сжимая в руке полотенце, Эрик медленно обернулся. У него перехватило дыхание, когда он прямо перед собой обнаружил Клэр. С невероятно яркими, сияющими глазами, взирающими на него. Ниспадающие на оголенные плечи и обнаженную грудь волосы прилипли к золотистой коже, а несколько вьющихся прядей, пружиня, обрамляли до боли красивое лицо, при виде которой у него замерло сердце.

Эрик выбрал правильное направление, чтобы вручить ей полотенце, и не стоял так уж далеко, как она заставила его подумать. Его рука была прямо направлена на неё, но она почему-то не стремилась взять то, что просила. То, что ей было так катастрофически необходимо, чтобы прикрыться. Эрик не замечал испарины, которая выступила у него на лбу, не замечал, как дрожит его рука. Он боролся с собой и приказывал себе не смотреть вниз. Ради Бога, только не делать этого! Иначе он пропадет, они оба пропадут.

— Т-твое полотенце…

Она улыбнулась ему. Улыбнулась с какой-то пугающей свободой и глубоким пониманием того, что происходит сейчас. Улыбнулась так, как в тот далекий день на прогулке, когда подарила ему стебелек ландыша. И сейчас… В ее глазах не было раскаяния. Глядя ей в глаза он увидел в них отражение собственного желания.

Что-то с оглушительной болью сжало ему сердце. А потом Эрик увидел, как Клэр поднимает руки. Вероятно, чтобы взять полотенце.

Но они прошли мимо нужной вещицы и стали подниматься выше.

Еще чуть выше…

С мучительной медлительностью, к которой перемешивалась легкая нерешительность, Клэр скользнула руками по его груди. Эрика словно парализовало, он застыл как вкопанный. Даже капелька пота застыла у него на виске, не осмеливаясь скатиться вниз в ожидании невозможного. Тонкие изящные пальцы, пройдясь по распахнутому вороту его рубашки, обхватили его шею. Эрик не мог дышать, глядя на всё то, что она делала. На то безумие, которое творила.

И словно этого было мало, она прижалась к нему всем своим обнаженным телом, капельки на котором тут же впитала его одежда, встала на цыпочки и, взяв его лицо в свои ладони, с завораживающей нежностью прильнула к его губам.

Что-то треснуло и надломилось прямо в груди. Его пронзило такое мучительное отчаяние, такая непреодолимая потребность в ней, что стало просто бессмысленно бороться. Потому что только сейчас Эрик понял, что всё время, что они были вместе, первой за поцелуями всегда тянулась Клэр. Она сама просила его поцелуев, вверяя себя ему почти без остатка. Как она могла любить другого и при этом целовать его, Эрика, так, будто он был единственный, кого она хотела целовать?!