— Несу! — предупредил Филип, но не тронулся с места: Сабрина высвободила руку и поднесла к его щеке. Филип не шелохнулся, чувствуя, как кончики тоненьких пальчиков легко касаются его подбородка, скулы, носа.

— Нет, — почти неразборчиво пробормотала она, — слава Богу, вы совсем не похожи на Тревора.

Но тут последние силы покинули ее, и рука безвольно упала на одеяло.

— Разумеется, не похож, Сабрина.

Он сжал ее ладони и несколько мгновений рассматривал изящные, словно вылепленные из алебастра кисти. Ни мозолей, ни следа от иголки. Она в самом деле настоящая юная леди.

Гримаса боли вновь промелькнула на лице Сабрины, и она поспешно отвернула голову, не желая, чтобы он видел, как она слаба и труслива. Но лающий кашель заставил ее судорожно выгнуться. Филип торопливо вскочил и принес новое полотенце. Сабрина нервно вздрогнула, но на этот раз с честью выдержала испытание. Филип накинул на нее одеяла и отправился на поиски лекарств — должны же в доме быть какие-то лекарства! Его усилия были вознаграждены. В крошечной каморке в конце коридора он обнаружил целый ящик с бинтами, мазями, притираниями и настойкой опия — словом, все то, что и ожидал найти в охотничьем домике. Он отмерил несколько капель опия в стакан воды и вернулся в спальню.

— Выпейте это. Все сразу, — сказал он, приподнимая девушку.

Хотя Сабрина старалась глотать помедленнее, она все же захлебнулась и закашлялась. Филип прижал ее к себе и похлопал по спине.

— Ш-ш-ш, все в порядке. Вода не в то горло попала. Дышите осторожно и неглубоко. Нет, не сопротивляйтесь.

Он удерживал Сабрину, пока та не отдышалась, и снова поднес стакан к ее губам. На этот раз девушка допила все, до последней капли. Филип бережно опустил ее на подушки, и она застыла, терпеливо ожидая, пока станет легче. Он продолжал стоять, внимательно изучая Сабрину и удивляясь внезапному стремлению уберечь и защитить это страдающее неземное создание. Ей около восемнадцати лет… по всей вероятности, она до сих пор девственна, поскольку обручального кольца нет. Кто же такой этот ублюдок Тревор, из-за которого ей пришлось бежать из дома? Вне всякого сомнения, именно из-за него бедняжка очутилась в зимнем лесу. Филип отвел со вспотевшего лба влажный красноватый локон. Похоже, Сабрина заснула: ресницы темными опахалами лежали на бледных щеках. Она поистине прелестна, хотя при данных обстоятельствах это не имело особого значения.

Глава 6

Филип оставил дверь спальни открытой, чтобы услышать, когда проснется Сабрина, а сам спустился на кухню. Он был так голоден, что невольно вспомнил, как вместе с однополчанами-офицерами коротал ночные часы у походных костров в горах Испании, жаря на вертелах с трудом добытых перепелок и кроликов, без которых не смог бы выжить и вернуться. Тогда он выучился варить суп из костей и даже видел, как его люди пекли лепешки в импровизированных печах. Но, черт возьми, с тех пор прошло более четырех лет, и за все это время ему ни разу не пришлось заботиться о пропитании. Подумав об изысканных обедах, которые имела обыкновение готовить его повариха в Динвитти-Мэнор, он едва не лишился сознания. Представить только, что в Лондоне он старался есть как можно меньше, опасаясь растолстеть! Нет, как только вернется в загородный дом, он немедленно повысит поварихе жалованье!

Он вошел в маленькую холодную кладовую рядом с кухней и с облегчением увидел, что владелец домика оказался поистине предусмотрительным хозяином. С крюка в потолке свисал прекрасный копченый окорок, по углам стояли мешки с мукой, сахаром, солью, картофелем, луком, морковью, сушеным горохом и даже полбочонка сушеных яблок!

Филип Эдмунд Мерсеро, виконт Деренкур, надел большой белый передник и приступил к нелегкой задаче приготовления относительно съедобного супа: порезал овощи, ломоть ветчины и бросил все это в горшок вместе с пригоршней гороха. Покончив с этим, он беспомощно огляделся в поисках воды, словно в надежде, что в кухне как по волшебству появится ручей, но, не дождавшись, вышел во двор и набрал снега в самый большой горшок. Колодец, должно быть, погребен под снежным покровом толщиной в фут.

Не прошло и десяти минут, а суп уже весело булькал на огне.

— Слава Богу, не такой уж ты безрукий лентяй, — похвалил себя Филип, снял передник, вымыл руки и побрел наверх. Бесшумно подойдя к кровати, он взглянул на Сабрину. Глаза ее были закрыты, а дышала она так тяжело, что хрипы были слышны в коридоре. Однако щеки оставались прохладными.

Сабрина ощутила легкое прикосновение и заставила себя поднять веки. В первый момент она не сумела разглядеть лица стоявшего перед ней мужчины и съежилась от страха, но тут же, вспомнив, успокоилась.

— Филип…

— Да, Сабрина, не волнуйтесь, я здесь, — тихо произнес Филип. Не хватало еще перепугать ее до смерти.

Странно, откуда он знает ее имя? В памяти всплывали отдельные подробности ее побега из Монмут-Эбби: лес, метель, охромевшая кобыла…

— Мне так холодно, — пожаловалась она, — ужасно холодно, совсем как в лесу. Но я больше не в лесу. Что со мной?

— Ничего страшного. Со мной вам ничто не грозит, Сабрина. Лежите спокойно. Я вас согрею.

Филип снял с решетки очередное полотенце и положил на грудь девушки. Та застонала.

— Нет, не двигайтесь, пусть тепло проникнет как можно глубже. Главное, лежите смирно. Вот так.

Она послушалась и постаралась не шевелиться, хотя это было довольно трудно. Обжигающий жар медленно проникал внутрь. Невыразимое ощущение!

Он коснулся ее волос и покачал головой:

— У вас волосы так и не просохли.

— Зато мне лучше. Вы были правы. У меня даже кости плавятся.

Филип старательно подоткнул одеяла.

— Вот и прекрасно. Теперь вам нужно поспать. Чем крепче сон, тем скорее выздоровление. Помню, как мама твердила мне это после того, как я едва не утонул. Мне это помогло, поможет и вам. Если понадоблюсь, буду рядом.

Но девушка уже не слышала его. Она спала.

Филип подошел к окну и отдернул шторы. Пурга по-прежнему свирепствовала. Филип невольно улыбнулся. Неумолимый рок и неуклюжие инструкции Чарлза, должно быть, объединились, чтобы изменить его жизнь.


Он слишком стар и измучен. Иногда ему хотелось закрыть глаза и тихо отойти в мир иной. Он не заслуживал долгой жизни, дарованной Богом, особенно после того, как позволил Камилле умереть. По его вине она скончалась в родах. Ему не следовало соглашаться на мольбы жены подарить ей дочь. У них был всего один сын, и она так хотела еще ребенка! Но Господь забрал Камиллу и новорожденного сына.

Нет, он не станет сейчас думать о Камилле.

Граф подался вперед, вцепившись в подлокотники кресла, и вперил взор в старшую внучку. Стоит признать, что она изящна, хорошо сложена и могла бы считаться хорошенькой, если бы не гримаса постоянного недовольства, тянувшая вниз уголки ее губ.

Сабрина. Элизабет пришла сообщить, что Сабрина мертва. Нет, он не смирится с этим. Никогда.

Она шагнула к нему, опасаясь, однако, подходить слишком близко, потому что ненавидела деда. Он знал это и немало ломал голову, стараясь понять почему. И в один прекрасный день его осенило. Элизабет завидовала его власти, кроме того, она не переносила стариков, считая преклонный возраст чем-то вроде омерзительной болезни. Граф мог бы объяснить ей, что это совсем не страшно, а всего лишь скучно. Как-то он упомянул о своем возрасте Сабрине, и та ущипнула его за руку и попросила не говорить глупостей, потому что Господь наверняка дал ему столь долгий век, чтобы он мог присмотреть за своими землями и людьми, уберечь их от злобных грешников, населяющих эту землю.

«Злобные грешники», — подумал он, уставясь на внучатого племянника. Да, именно таков он, наследник и будущий граф Монмут, приторный красавчик, всегда учтивый и вкрадчивый, скрывающий свои истинные мысли за взглядами, полными фальшивой преданности.

Граф, пытаясь не выказать своего омерзения, вновь обратился к Элизабет. Нужно произнести слова вслух, хотя последствия могут быть непредсказуемы. Но внезапно на него нахлынуло столь неодолимое бессилие, что он безвольно обмяк в кресле и, судорожно сглотнув, промолчал. Однако и Элизабет, и Тревор держались совершенно спокойно. Слишком спокойно. Значит, новостей нет.

— Прошло два дня, а от Сабрины никаких известий. Ни слова, ни объяснений, ни знака. Значит, и вы ничего не узнали? Тебе превосходно известно, Элизабет, что она не покинула бы дом без серьезных причин.

Он вынул из кармана халата клочок смятой бумаги и махнул в сторону Элизабет, внучки, которую он пытался любить, воспитывать и защищать и которой все это было абсолютно не нужно. Страх клещами стискивал его горло, змеей шевелился в желудке.

— Нельзя же всерьез принимать эту пустую записку, которую она мне оставила. Проклятие, в чем же дело? Она сообщает, что не может оставаться здесь и решила перебраться в Лондон, к тете Берсфорд.

Кобыла Сабрины, охромевшая, с исцарапанными ногами, вернулась вчера в конюшню. При одной мысли об этом у графа кровь леденела в жилах.

— Только не смейте говорить мне о подавленном духе, сердечных терзаниях и прочей чепухе. Мне нужна правда, Элизабет, и надоели твои бесконечные увертки.

Элизабет гордо выпрямилась, похожая на призрак своей бледностью и худобой, но тут же нервно переступила с ноги на ногу. Что сказать этому дряхлому старикашке, ее полновластному господину, тирану, даже не позволявшему сидеть в его присутствии? Она хотела причинить ему как можно больше боли: он заслужил это, но страх останавливал ее. Элизабет стала еще бледнее, и ее лицо почти слилось со стеной, у которой стояло кресло деда. Она замерла, не выказывая ни страха, ни презрения, а затем, едва сдерживая улыбку, заявила:

— Я не лгу, дедушка, и знаю только то, что рассказала тебе. Сабрина со мной не откровенничала, мне нечего добавить.

— Элизабет просто не хочет причинять вам лишней боли, сэр, — вкрадчиво вмешался Тревор, нежно сжимая костлявую руку жены. — Пойдем, дорогая, не стоит расстраивать дедушку. Нельзя же всю жизнь выгораживать сестру.

Глаза Элизабет широко распахнулись. Она почувствовала нараставшее возбуждение мужа, жестокое удовольствие в решимости нанести смертельный удар, но сама по-прежнему боялась злосчастного старика, все еще удерживавшего в руках бразды правления. Он не выпустит их до самой смерти! По-прежнему будет терзать и унижать ее, а у нее нет ни сил, ни воли обороняться. И он победит, победит, как всегда.

Она словно сжалась, увяла на глазах, только губы брезгливо скривились. Но последующие слова деда явились последней каплей. Пусть убирается в ад, где ему самое место!

— Ну, девчонка, — прогремел он с силой, неожиданной для столь немолодого человека, — не стой здесь, как безмозглая корова! Выкладывай немедленно все, что знаешь о Сабрине, иначе, клянусь Богом, ты понесешь наказание! Надоела твоя так называемая истина, в которой нет ни капли правды!

Элизабет откинула голову, как от удара, и вернула мужу пожатие. И даже заставила себя небрежно повести плечами.

— Простите, милорд, но все обстоит так, как говорит Тревор. Мне не хочется огорчать вас, но, поскольку вы настаиваете, готова признаться во всем начистоту. Сабрина меня ревновала. Хотела сама заполучить Тревора.

Из горла старика вырвалось глухое грозное рычание, и Элизабет осеклась.

— Любимая, — елейно запел Тревор, — ты должна открыть его сиятельству все, до конца. Так продолжаться не может. В конце концов, твоей сестры нет уже два дня, и граф тревожится за нее. Ну же, не молчи!

Его пальцы хищно сжались, и Элизабет невольно поморщилась. Она ненавидела боль и боялась ее, и он прекрасно знал это, еще с брачной ночи, когда она молила его о пощаде, а он не слушал, лишь безжалостно улыбался, наслаждаясь муками, которым ее подвергал. Элизабет попробовала высвободить руку, и Тревор не воспротивился. Она глубоко вздохнула.

— Мне очень жаль, милорд, но Сабрина пыталась соблазнить Тревора и тем самым очернить его в ваших глазах. Она надеялась, что после этого он будет вынужден покинуть наш дом и меня.

Прекрасная речь! Элизабет была довольна собой. Голос ее звенел чистосердечием, глаза сверкали, но старик недоверчиво уставился на нее и проскрипел:

— Что за вздор, девочка? Сабрина в роли совратительницы? Да это просто чушь! Она с первого взгляда невзлюбила его, и хотя ничего не говорила мне, я все понял! Бедняжка старалась скрывать свою неприязнь, как могла, но от меня ничего не утаишь. Опять твои выдумки!

— Я говорю чистую правду, дедушка. К чему мне врать? Ведь это она убежала из дому, не я. Так вот, я видела все собственными глазами. Слышите? Собственными! Она попросила Тревора проводить ее в портретную галерею под предлогом показать ему портрет бабушки Камиллы. Стоило им остаться наедине, как Сабрина, в полной уверенности, что их никто не видит, бросилась ему на шею и стала целовать.