Оксана Алексеева - Неслучайности

— Поворачивай обратно! Я арбузик хочу!

— Арбузик? Так не сезон ведь, — Вадим попросту опешил. — Ну поехали, глянем в супермаркете, хотя я сомневаюсь…

— Ты отказываешь беременной женщине?!

— Я сказал, что глянем. Апельсинки подойдут?

— И апельсинки тоже возьмем, — смилостивилась Яна. — И соль. Прям сил нет, как захотелось арбузика с солью навернуть.

— Я совсем не удивлен. Наш сынишка явно в маму пошел.

— С чего это сразу сынишка?! Доченька!

— Боюсь, это еще хуже, — ему становилось и смешно, и страшно.

— И оливок купим!

— Под оливки коньяк хорошо идет.

— Дорогой!

— Да, дорогая?

— Возьми себя в руки!

— С такой жизнью — вряд ли получится.

— Жизнь — это то, что рушится тебе на голову, пока ты строишь планы, мой престарелый прагматик.

— Да я с тобой как познакомился, вообще разучился планы строить.

— Есть ощущение, что ты чем-то недоволен!

— Я просто счастлив, дорогая.

И всеми неслучайными перипетиями судьбы, супермаркетов, вмешательствами Григорьева и собственных желаний, они все же оказались там, где Вадим изначально и планировал с ней оказаться. И теперь он не сдерживался — обнимал сзади, когда она открывала банку с оливками, целовал в висок и отпускал до того, как услышит возмущенный вопль; касался руки — и даже не пытался сделать вид, что случайно.

Яна терялась в неопределенности собственных мыслей, но каждое следующее касание воспринимала все спокойнее, а потом не сдержалась и сама, проходя мимо к мойке, вдруг остановилась и вскользь коснулась его щеки губами.

Сегодня ее придется отпустить. Конечно, если она сама захочет остаться, то выгонять ее никто не намерен. Но для нее это слишком рано. А для него слишком поздно — просить ее остаться, но при этом не надеяться на что-то большее. Хотя такие забавы, когда уже оба понимают их природу, раскручиваются очень быстро. Когда Яна выдала очередную шутку о своей беременности, Вадим перехватил ее, задрал блузку вверх и поцеловал в живот — разве не так ведут себя примерные будущие отцы? Это тоже была шутка, но Яна заметно смутилась, да и Вадиму расхотелось смеяться. Через полчаса он и не мог вспомнить, кто потянулся к губам второго, потому что сейчас они уже зарывались в объятия друг друга с головой. Она тоже дышала тяжело, но вряд ли была готова выть в голос оттого, что они до сих пор одеты. Вадим же так боялся все испортить, что предпочел вой оставить на потом, когда она уйдет. Лучше ее сегодня отпустить, чем подтвердить о себе славу легкомысленного Казановы. Он серьезен по отношению к ней — так пусть и она поверит в то, что он серьезен, потому что словами этого доказать невозможно.

— Мне пора. Отец будет волноваться, — Яна в очередной раз оторвалась от его губ.

Кажется, она это уже говорила трижды, но потом Вадим целовал ее шею, вжимал в себя до дрожи, и они снова проваливась в поцелуи на грани полного падения. Вадим кое-как остановил в горле: «Позвони отцу, останься». И снова похвалил себя за стойкость. Ему хотелось придавить ее собой, содрать эту чертову блузку, заткнуть все возражения и избавиться от напряжения, которое, как оказалось, копилось не только этим вечером, а начало зарождаться когда-то давно. И теперь доросло до такой степени важности, что он сказал:

— Я отвезу тебя.

Яна улыбнулась и снова чмокнула его в губы, тем самым чуть не спровоцировав очередной получасовой заплыв нежности.

— Не надо, вызови такси. Мы увидимся завтра, когда я не буду твоей беременной женой.

Ему и осталось только, что повиноваться.

Следующие дни у Яны ассоциировались со старыми фильмами — черно-белыми картинами с бегающей по экрану царапиной. Там нередко, как воспринимала она своим непрофессиональным взором, использовался некий фильтр, который делал сцены какими-то светящимися изнутри. Будто показанными через пелену, делающей восприятие более проникновенным. И такие моменты всегда западали в память прочно, создавая ощущение погружения в сказку. Вот и Яна оказалась в подобной киношной сказке с размытым фильтром.

Яне нравилось, как Вадим издалека ловил ее взглядом, нравилось, как он улыбался при этом, нравилось отвечать на его улыбку. Его образ не облачился вдруг в сияющие доспехи, но теперь был осознаваемо притягательным. Яне хотелось докрасить этот образ до приемлемого уровня радужности, чтобы окончательно утихомирить совесть. А Вадим все делал для того, чтобы это у нее легко получалось — он выражал симпатию, но не торопил события, он был внимателен и даже немного застенчив. И оттого выглядел совсем по-человечески уязвимым. Но разбить ему сердце сейчас — означало разбить сердце самой себе.

— Ты предложил Денису работу в штате? — неформально Яна позволяла себе общаться с начальником только после того, как они покидали офисное здание и оказывались в машине.

— Предложил. И он согласился. После получения диплома твой Денис вернется в «Нефертити».

— Спасибо!

Вадим глянул на нее с настоящим удивлением:

— За что? Ты думаешь, что я таким образом тебя приманиваю? — он рассмеялся. — Это полностью инициатива Петра Алексеевича, а за мной остается только соглашаться с верными решениями.

Яна кивнула и не стала развивать эту тему, особенно после слова «приманиваю». Вадим приманивал — факт, но точно не этим поступком. У него романтика на бизнес никак не влияла, и если бы Денис не был ему нужен, то никакая влюбленность не заставила бы его пойти на подобный шаг. В этом, кстати говоря, она и видела его достоинства — он любил играть, нередко заигрывался, но тщательно отделял один вопрос от другого.

Они ничем таким особенным и не занимались: гуляли с Бобиком, пили на кухне чай, отправлялись в кино или кафе. А потом подолгу целовались в машине, не желая расставаться. При этом Вадим ни разу не намекнул, что уже давно пора переходить на новый уровень отношений. Если так пойдет и дальше, то Яна не выдержит и потащит его на этот новый уровень силой. Потому что влюблена до безбрежного влечения. Потому что устала сомневаться, что и он влюблен не меньше.

В четверг ей на сотовый позвонил отец, и сразу после этого размытый фильтр старинных фильмов исчез, заполнив жизнь такой обычной реальностью. Папа попросил срочно явиться домой, а Вадим как раз уехал в «Инвариант». Она решила, что они смогут созвониться позже, когда он освободится… Но сердце забарабанило от нехорошего предчувствия. До этого момента всё шло слишком прекрасно, чтобы так продолжалось вечно.

Открывая дверь, она все еще надеялась, что ошиблась, но уже была готова к худшему.

— Сядь, дочь, поговорим.

Все, теперь она перестала надеяться. Дома, кроме них, никого не было, а отца мелко трясло от перенапряжения. Яна молчала.

— Света мне рассказала… про Константинова.

— Допустим! — Яна вдруг поняла, что использовала фирменное словечко Вадима для самоуспокоения. — Зачем эта женщина вообще лезет в нашу жизнь?

Отец закипал на глазах. Нападение в случае взаимодействия с таким человеком — не лучшая стратегия.

— Эта женщина — пока еще моя жена! — он рявкнул громко, но потом постарался говорить спокойнее. — Она не хотела рассказывать… Спросила про Бобика — я ей ответил. И она побледнела, как будто в обморок собралась грохнуться. Дальше уже было просто додавить и выяснить причины такой реакции.

Яна уронила голову на руки. Светлана просто не выдержала внутреннего давления. Может быть, из-за глупости. А может, из-за угрызений совести. Неважно. Но нельзя же быть блондинкой до такой степени!

Отец теперь говорил намного тише привычного тона, но полностью сдерживать злость так и не мог:

— Она потом мне все рассказала… И про то, как ты соврала, чтобы мне не так больно было. Знаешь, я хоть и против лжи в любом виде, но мог бы это как-то принять. А вот дальше — дальше ты продолжала водить меня за нос, привела этого подонка в мой дом… делала из меня дурака! Можешь себе представить, как я себя чувствую?! Ведь у меня и мысли не возникло, что это вранье! Да я бы мог противостоять всему миру, но только не тебе…

Он замолчал, чтобы не наговорить грубостей, а Яна вдруг поняла, что все слова потеряли смысл. Что бы она ни сказала в этот момент — прозвучит фальшивым оправданием.

— Прости, пап. Я не хотела… чтобы получилось так.

Она заплакала, хоть и очень старалась сдержаться. Все презрение к себе потекло наружу вместе со слезами. Ее отец точно не заслуживал той ситуации, в которую она его привела. Даже если бы он с самого начала все знал — получилось бы мягче и честнее, чем после того, как он искренне переживал за отношения Вадима и любимой дочери, как помогал им… И самое главное — после того как Вадим ему действительно понравился. Прошел через почти непроницаемое сито настоящей отцовской любви к единственной дочери, который до сих пор искренне верил, что ее никто не заслуживает. А Вадим не то что Яны не достоин, а вообще лучше бы никогда не существовал в мире. Такое осознание не просто растаптывает — унижает. Отец ее мог перенести многое, но только не такое унижение.

Но слезы подействовали. Григорьев, несмотря на всю предыдущую ярость, сел рядом и тоже погрузился в полную апатию. Поговорить спокойно удалось гораздо позже, но от этого обоим стало немного легче. Такая связь, как между этими двумя, не могла бы рухнуть в одночасье.

Яна с удивлением узнала, что развод со Светланой теперь стоит под сомнением. Вынуждена была услышать о странных изменениях, произошедших с той… Она в словах отца выглядела до сих пор невинной, хоть и совершившей непростительную ошибку. Яна же четко видела, какую роль эта женщина сыграла во всей истории: сначала сама наломала дров, потом сбежала, вернулась и — нате, пожалуйста — решила быть до конца честной! Какое благородство! Именно ее непроходимая глупость и еще более непроходимая искренность и сделала всех без исключения пострадавшими. Но отец — вопреки всему на свете — продолжал говорить о ней так, будто она оставалась запутавшимся ребенком, достойным понимания. И пока он любит ее, нет ни единого шанса взывать к здравому смыслу.

— Хорошо, пап… Я только об одном тебя хочу попросить — не мсти Вадиму. Если уж ты готов даже Свету свою простить, хотя ее вина перед тобой куда больше, то и ему забудь.

— Не забуду, — устало ответил отец. — Но и мстить не стану — пусть живет… где-нибудь подальше от меня и моей семьи.

Это и была единственно возможная точка мирного соглашения. Ни о каком окончании практики в «Нефертити» теперь и речи быть не могло. С завтрашнего дня Яна возвращается в институт, чтобы наконец-то начать наверстывать пропущенное.

Когда она зашла в свою комнату, то первым делом достала из сумки телефон. Вадим звонил три раза. Возможно, только теперь до Яны дошло, что это на самом деле конец. Предать отца во второй раз у нее не хватило бы совести. Нельзя быть счастливой, при этом делая несчастными самых любимых людей. Но Вадиму лучше прояснить ситуацию так, чтобы он не додумался явиться сюда. Если отец его увидит, то уже не сможет сдержаться. Она нажала кнопку вызова.

— Ян, ты куда пропала? Думал, ты меня в офисе дождешься. Ничего не случилось?

— А что, Вадим Александрович, потерял жертву из поля зрения? Занервничал?

— Не понял. Ты сейчас о какой именно жертве говоришь? — его голос оставался спокойным, но едва уловимо изменился.

— Зато умным считаешься. Все, дорогой, больше мне не звони. Ты мне уже до тошноты надоел. Я больше физически не могу изображать, что мне не противно с тобой общаться.

Он совсем неуместно тихо усмехнулся.

— А-а, так вот мы и добрались до этапа «разбить сердце»? Твоя игра так и должна была закончиться?

— Конечно. Ну так и что — я выбрала правильный момент или поспешила?

Пауза. Потом снова смех — чуть громче. И Вадим, не удостоив ее ответом, отключился.

Сколько нужно плакать, пока выльется все, что так больно давит?

* * *

Нельзя сказать, чтобы Вадим никогда не ошибался в людях. Такое бывало, хоть и редко. Но случай с Яной его потряс — он бы руку дал на отсечение, что она была искренней к нему. Как сама и говорила, сначала играла, но уже давно доигралась. Поэтому такой разрыв прозвучал громом среди ясного неба. И даже теперь, после всего сказанного, он до сих пор мог дать руку на отсечение, что в этом конкретном случае не ошибся.

Что-то произошло. Возможно, излишняя совестливость ее привела к такому решению. Или она снова заподозрила его в чем-то, чего он не делал. Или — что не сразу пришло на ум, но теперь показалось самым очевидным — нарисовалась Светлана со своими сказочными историями о добродетельных изменах, в которых она невинная жертва коварного чудовища. Произошло нечто, что опять поставило между ними стену. На этот раз, возможно, чуть более широкую, чем раньше. И только поэтому Яна так внезапно решила сжечь мосты. Ведь она не такая, как Вадим. В ее сущности попросту нет того количества цинизма и яда, чтобы выдержать подобную игру до победного конца. А это значит, что вмешалась какая-то третья сила.