Заросшие грубой щетиной щеки Гранна побагровели.

— Вот тебе мой последний урок, как себя вести! — с этими словами он схватил кожаную плетку и со всего маха хлестнул ею по лицу мальчика.

Эндимион вспыхнул от гнева, как сухая щепка, и почувствовал, что летит в бездонную пропасть. Ничто уже не могло остановить его, он не владел собой. Теперь ему было все равно, что с ним произойдет дальше.

Он стремительно поднял связанные руки к низко свисающей с потолка лампе и плеснул горячее масло в лицо Гранну. Сукновал взвыл от боли. А Эндимион, воспользовавшись тем, что хозяин ослеплен, пнул его со всей силы сзади под колени, так что Гранн влетел головой вперед в наполненный мочой чан. И пока Теренций, застыв от изумления, молча смотрел на все это, не веря своим глазам, мальчик стремительно — как стрела, выпущенная из лука — выскочил в открытую дверь.

— Ублюдок! Змеиное отродье! — заорал Гранн, когда ему удалось подняться на ноги. И, отплевываясь, со слипшимися, вымоченными в зловонной жидкости волосами, крикнул своим рабам-привратникам, крепко сложенным здоровякам: — Аякс! Сифакс! Догоните его! Или я прикажу высечь вас до полусмерти!

Выбравшись из чана, мокрый и злой, он произнес, обращаясь к Теренцию и яростно размахивая рукой у него перед носом:

— Убирайся прочь! Вон из моей лавки! Я передумал его продавать. Я собираюсь распять этого мерзавца на кресте!

И Гранн бросился вслед за рабами, поспешившими выполнить его приказание. Промокшие сандалии сукновала издавали при каждом шаге хлюпающий звук.

Когда Эндимион выскочил на запруженную народом улицу, он ощутил себя от охватившего его острого чувства свободы юным могущественным богом. Гнилой воздух Субуры, в котором запах чеснока смешивался с запахом навоза, показался ему свежим и живительным, словно ветер, дующий с моря.

Казалось, что его стремительно мелькающие пятки выбивали гулкую дробь по булыжной мостовой улицы: «Я на свободе! Я живу!» Кровь пульсировала в висках радостно и громко. Каждой частичкой своего тела он ощущал: с этих пор он на свободе, и всегда будет так жить — он будет ходить туда, куда захочет, и думать о том, о чем ему заблагорассудится!

За своей спиной мальчик слышал пронзительные отрывистые крики и тяжелый топот нескольких пар ног. Он бросил на бегу торопливый взгляд назад и увидел, что за ним в неистовую бешеную погоню устремились Аякс, Сифакс и нагоняющий их Гранн.

— Беглый раб! — орал на бегу Гранн. — Друзья! Соседи! Караул! На помощь! Беглый раб!

И после секундного колебания — поскольку сама мысль о том, что придется раскошелиться, была мучительна для него — он все же выкрикнул:

— Вознаграждение за поимку пятьдесят сестерций!

Соседи и праздношатающиеся прохожие, которые видели, как из дверей лавки Луция Гранна выбежал мальчик, моментально поняли, что это побег. Но никто из них даже с места не двинулся, чтобы поймать раба. Потому что половина свидетелей этой сцены была погружена в сонную полупьяную апатию, в то время как другая половина сознательно не желала оказывать Гранну какую-либо помощь, потому что презирала его: все знали, что этот ловкий малый имел обыкновение возвращать поношенную одежду взамен новой, которую ему сдали для чистки клиенты, хотя один влиятельный чиновник из канцелярии Претора случайно получил от него, напротив, совершенно новенькую тогу, выстиранную всего лишь один раз, вместо своей старой, а потому было бесполезно жаловаться на этого негодяя в суд. Но через несколько мгновений два темнокожих мальчишки, сыновья одного эфиопа-вольноотпущенника, раззадоренные объявленным вознаграждением, сорвались с места и бросились вслед за Эндимионом с резвостью молодых гончих псов.

Эндимион понимал, что ему надо каким-то образом освободить руки, — со связанными вместе кистями бежать было очень неудобно.

Улица, как он и предполагал, помогала ему, затрудняя преследование. К обычным толпам народа, которые целыми днями бродили по Субуре, прибавился поток рабочего люда, возвращавшегося вечером с орудиями труда, закинутыми за плечи, в похожие на муравейники доходные дома; случайно здесь же оказались шествующие в несколько шеренг с гордым надменным видом слуги, сопровождавшие богатого знатного мужа в носилках, — он возвращался с заседания суда; кроме того в этот час на улице находилось особенно много мальчишек-школяров, распевавших веселые песенки и задиравших друг друга; а еще по улице двигалась нестройная толпа жрецов и жриц богини Кибелы, они били тупыми мечами в металлические щиты, правда, к вечеру их задор поутих и не шел ни в какое сравнение с тем пылом, который они демонстрировали утром, направляясь в свой храм.

Эндимион протиснулся между двумя осликами, трусящими по булыжной мостовой. Оба были нагружены большими корзинами слив, свисавшими по бокам и подрагивавшими при каждом их движении. Одна из корзин наклонилась, и из нее сливы сыпались на землю. Преследователи Эндимиона наступали на сочные зрелые плоды и, давя их, поскальзывались. Мальчик воспользовался тем, что они немного отстали, и пробрался сквозь плотную толпу мимо убогого заведения брадобрея к прилавку, где расположился торговец жареными колбасками. Заметив, что на него никто не смотрит, Эндимион сунул связанные руки в жаровню и заскрипел зубами от боли, потому что раскаленные угли опалили не только веревку, но и кожу на руках.

Он взглянул назад и встретился глазами с пробирающимися к нему Аяксом и Сифаксом, они были уже совсем близко и рвались к своей жертве с удвоенной энергией. Эндимион, хладнокровно не трогаясь с места, снова сунул руки в жаровню.

Продавец колбасок, повернувшись в его сторону, наконец, заметил мальчика, закричал и устремился к нему, а подоспевший Аякс бросился на Эндимиона, схватив его за полу короткой туники. Эндимион изо всех сил рванул руками веревку, намотанную вокруг его запястий. Веревка лопнула.

Мальчик упал на землю и перекувырнулся. Гнилая ткань туники с треском разорвалась, и в руках у Аякса остался всего лишь грязный лоскут, а мальчик снова вскочил на ноги. Колбаски покатились по мостовой к великой радости малолетних попрошаек, которые набросились на них, как стая ворон.

Эндимион снова помчался, что было духу, прочь от оторопевших преследователей.

Он обогнул подиум, на котором шли аукционные торги, лавируя между отдельно стоящими группками приценивающихся и наступая им на ноги. Потом он чуть не сбил лестницу, на которой стоял один из устроителей зрелищ, размещавший на стене объявления о предстоящем бое гладиаторов. И тут вдруг мальчика окружила шумная стайка игриво настроенных проституток, одетых в шелковые одежды, с золотыми серьгами в виде колец в ушах и в накинутых на плечи ярких шалях, расцветка которых походила на оперение попугаев. Они обняли подростка за талию, и не выпуская его из своих цепких рук, начали грубо ласкать его. Эндимион в отчаяньи обернулся назад и увидел голову Гранна, мелькающую в толпе, сукновал быстро настигал своего раба. А впереди мальчика толпа была столь плотной, что порыв ликующей радости в его душе постепенно угас, и в нее закрался холодный ужас. Теперь он представлял себе толпу, как жуткую трясину, в которой вязнут ноги, которая мешает ему бежать и медленно засасывает его на дно.

— Ты выиграл соревнование в беге, мой прекрасный Адонис, а теперь получи свой приз, — произнесла одна из проституток звучным голосом и со смехом попыталась приподнять его.

— Интересно, это каплун или петушок? — спросила другая с нехорошей ухмылкой. — Давайте посмотрим. А? Держите-ка его!

— Сто сестерций за поимку беглого раба! — прозвучал громкий задыхающийся голос Гранна, к ужасу Эндимиона, совсем близко от него.

Эндимион вырывался, брыкался, кусался, отталкивал от себя мягкие гибкие руки, наглые пальцы, ощупывающие его тело, прижимающиеся к нему пышные бедра и груди. Его обволакивал дурманящий запах их потных тел, надушенных пряной корицей, душили объятия рук с позвякивающими на них браслетами. Наконец, проститутки выпустили его, решив в негодовании, что этот мальчишка слишком несносен, и нет смысла возиться с ним. Когда подросток обернулся, он увидел, что толпа преследователей увеличилась до двух десятков человек. Это было результатом возросшей суммы вознаграждения, объявленного Гранном. Все, кто были способны бежать и могли оставить свое занятие, пустившись в погоню, бросились вслед за ним. Преследователи подоткнули полы своих туник за пояс, и встречные поспешно расступались перед ними, как перед мчавшимися дикими животными. Их яростные крики, достигая слуха мальчика, казалось, пронзали его, как острые мечи. Эндимион ощущал себя лакомой наживкой, извивающейся и трепыхающейся на крючке, что еще больше распаляло голодный город, окружавший его с четырех сторон, побуждало это чудовище крепче сомкнуть свои челюсти, пережевать и проглотить свою добычу. Еще пара минут и Эндимион навеки исчезнет с лица земли, словно его никогда и не было. Даже большие доходные дома, возвышавшиеся по обеим сторонам узкой улочки, казалось, смыкались все теснее и теснее, пытаясь замедлить его бег, зажав беглеца между темных стен.

Как хрупка, мимолетна и жестока жизнь! Ты рождаешься, живешь несколько лет одной страстной неистовой надеждой, а потом тебя вдруг снова погружают во мрак небытия. Ты бы мог, конечно, задержаться подольше на этой земле, если бы не отважился возомнить себя человеком, а не бессловесной рабочей машиной из мускулов и крепких костей.

На бегу Эндимион заметил слева от себя узкую петляющую улочку, круто поднимавшуюся вверх. На ней располагались кожевенная мастерская и лавка продавца скульптурных портретов-бюстов. Эта улочка вела в направлении Старого Форума, где мальчик мог смешаться с толпой, в которой его никто не знал. Он свернул в этот проулок и начал взбираться вверх, делая длинные скачки и преодолевая сразу по пять ступенек, его подошвы скользили по истертому отполированному тысячами ног камню. Но когда, сделав несколько поворотов, Эндимион понял, что это тупик, его охватила настоящая паника. За его спиной отчетливо слышались звуки близкой погони: топот ног десятков преследователей, предвкушавших уже получение обещанного вознаграждения за поимку раба. Наконец, переулок уперся в глухую стену высокого доходного дома.

После секундного замешательства и оцепенения Эндимион увидел узкую тропку, засыпанную листвой, она была проложена в туннеле между двух стен, заросших плющом.

Эндимион проскользнул в эту щель между доходным домом и стоящим рядом большим зданием и неожиданно для себя оказался посреди большого двора, огороженного живой цветущей изгородью, разливавшей тонкий аромат; прямые дорожки, выдававшие любовь хозяина к геометрии, тоже были обсажены яркими цветами.

Поверхность чистого прозрачного бассейна отражала стоящую рядом с ним бронзовую скульптурную группу танцующих фавнов. При взгляде на все это новая волна ужаса накатила на Эндимиона: ну теперь-то он наверняка погиб! Он вторгся в частные владения какого-то богача. Ловушка захлопнулась за его спиной.

Привратник дома, широкоплечий раб-фракиец, быстро подошел к нему широким решительным шагом и, уперев мощные кулаки в бока, глядя сверху вниз на подростка, спросил:

— Что тебе надо, мальчик?

Эндимион быстро огляделся. В затененном, окруженном колоннадой перистиле, освещенном только трепещущим пламенем висящих на стене в ряд светильников, он увидел картины, изображавшие мистерии, связанные с культом Изиды. Судя по этим изображениям, дом скорее всего принадлежал богатой женщине, потому что Изиде поклонялись в основном знатные матроны.

— Я принес послание госпоже! — заявил Эндимион со всем самообладанием, на какое был сейчас способен. — Это очень срочно. Я преодолел все расстояние бегом, не переводя дух!

Привратник нахмурился, лицо его выражало озабоченность и неуверенность.

— Что-нибудь от ее матери? Как она поживает?

— С ней очень плохо! Даже совсем плохо!

«Удача! — подумал мальчик. — Меня принимают за посыльного».

— А если уж быть совсем точным, она при смерти!

Со стороны улицы слышались шарканье и топот ног Гранна и его жадной своры: преследователи тоже уперлись в тупик.

— О боги! Входи скорее! — воскликнул фракиец и указал Эндимиону дверь, которая вела, должно быть, в покои его госпожи. Мальчик бегом устремился туда.

В этот самый момент Гранн, Аякс и остальная толпа преследователей ввалились запыхавшись во двор.

— Куриные мозги! Это же беглый раб! — заорал Гранн, когда привратник стал грубо выталкивать его со двора. Тут же подоспело еще полдюжины рабов из числа прислуги этого дома, чтобы остановить попытки людей, похожих на разъяренную обезумевшую свору, вторгнуться в покои госпожи. Но Гранн все же проник внутрь дома.

Он остановился на пороге спальной комнаты, стены которой были увешаны коврами. В помещении царил полумрак, и все же Гранну хватило времени, чтобы разглядеть на решетке балкона, выходившего на большую улицу, лоскут знакомой туники, которую он сам справил мальчишке. Кусок ткани развевался на ветру, дразня Гранна и приводя его в бешенство. Но тут хозяйка дома вскрикнула и набросилась на него, проткнув до кости предплечье Гранна своей острой длинной шпилькой для волос.