— Суния будет чтить тебя как бога за это!

— Суния?

— Моя… моя родственница.

«Суния упала бы в обморок, если бы услышала эту ложь», — подумала Ауриана.

— Ауриана, я пришел к тебе с очень хорошими вестями, — продолжал Марк Юлиан, опять тесно прижимаясь к ней. — Тебя освободят.

Тревога, мелькнувшая в ее глазах, прошла мимо его внимания.

— А теперь послушай меня внимательно. Мне удалось завоевать доверие императрицы и привлечь ее на нашу сторону. Во время праздника Паренталий в середине февраля она собирается отправиться на свою виллу в окрестностях Арретиума. Она ездит туда каждый год именно в этот период. Одна, без мужа. Ее, однако, будет сопровождать небольшой отряд преторианцев и десять экипажей с горничными, парикмахерами и личными пожитками. А среди них будешь находиться и ты, мое прелестное и дикое создание. Ты будешь переодета в служанку, — сделав паузу, он ласково погладил ее по волосам и продолжил. — Накануне ее отбытия вся школа будет участвовать в празднике Героев. В эти дни обычно царит самая настоящая вакханалия. Бдительность стражников притупляется, и они не особенно следят за теми, кто сюда приходит и кто отсюда уходит. Мы переоденем тебя проституткой. Матидия, глава этой гильдии, позаботится, чтобы тебе передали желтую столу и краски для лица. Если Гарпокрас не будет вызывать у нас подозрений, мы поручим ему принести эти вещи тебе в камеру. Ты спрячешься в одной из каморок, предназначенных для любовных утех гладиаторов Первого яруса и пробудешь там до рассвета, а потом тебя выведут оттуда, когда праздник закончится.

Марк Юлиан чувствовал, как тело Аурианы напряглось, словно она ожидала удара. Он предположил, что это было из-за страха поимки и наказания.

— Успокойся и полностью доверься мне. Ты будешь надежно защищена. Тебя укроют в заведении Матидии, которое находится на улице Номентаны недалеко отсюда. На заре по этой дороге двинется императрица со всей свитой. Тебя посадят в один из экипажей. Домициан придет в бешенство, когда узнает о твоей пропаже. За тобой начнется настоящая охота. На дорогах наверняка выставят засады. Но пусть тебя это не беспокоит. Ты будешь находиться в надежном месте. Уж если кого и будут подозревать в содействии побегу, то императрицы это коснется в последнюю очередь. Домициану и в голову не придет искать тебя на вилле своей жены — что у нее может быть общего с тобой? Никакие преторианцы не осмелятся останавливать и обыскивать поезд императрицы. С виллы ты отправишься дальше на север в обществе одного из моих клиентов, который занимается мелкооптовой торговлей шерстяными тканями. Ты будешь все время опережать слухи о твоем побеге, и твое появление где бы то ни было не вызовет подозрений. Что касается меня, то я должен буду уладить здесь кое-какие дела. Но когда ты совсем выберешься из Италии, и тебе ничто не будет угрожать, я обязательно найду тебя Тогда нас никто не сможет разлучить. А пока ты должна твердо знать — колосс-кровопийца не досчитается одной жертвы.

Ауриана медленно отстранилась от него. Ее глаза были похожи на глубокие озера, полные грусти. Она долго смотрела на ровное пламя светильника, завороженная его строгой безмятежностью, неподвластной никаким, даже самым бурным переменам.

— Ауриана, что случилось? Ты не рада своему предстоящему освобождению?

— Мне нельзя уходить отсюда, — хрипло прошептала она и почти физически почувствовала его изумление и недоверие. У нее остановилось дыхание.

— Что ты говоришь? — тихо спросил Марк Юлиан, нахмурившись.

Ауриана с усилием заставила себя взглянуть ему в глаза. Боль и непонимание, которые она там увидела, обожгли ее сердце сильнее раскаленного железа.

— Случилось страшное.

— Ауриана, да в чем же дело? У тебя такой вид, словно перед тобой ходячий мертвец. Что бы ни произошло, позволь мне помочь.

— Даже ты не сможешь ничего сделать.

Он схватил ее за плечи.

— Ауриана, что удерживает тебя здесь?

— На совете воинов мы решили…

— Какой еще совет воинов?

— В него входят мои соплеменники, которых держат в этой школе. И они постановили, что кто-то должен оседлать черного коня.

Марк озабоченно нахмурил брови, вспомнив, что обозначает это выражение у племени хаттов — ритуал кровной мести.

— И перед всеми я поклялась своей косой, что не покину это место, пока не убью Аристоса.

— Что ты сказала? Аристоса? Это что, неудачная шутка?

Но по ее отстраненному и непреклонному взгляду ему стало ясно, что дело слишком серьезно и уговоры бесполезны. Ее глазами сейчас смотрели все ее предки. Перед ним была не одна женщина, а целое племя.

— Но что за глупости? Почему убивать нужно именно Аристоса? И почему именно ты должна это сделать?

— Я попытаюсь объяснить, — осторожно сказала Ауриана, словно каждое произносимое ей слово было ударом, который она старалась смягчить. — Аристос — это Одберт, сын Видо.

— Ауриана, в рапортах всех наших военачальников говорилось о том, что этот человек погиб. Но кто бы он ни был…

— Он жив! Неужели я не смогла бы узнать человека, который изнасиловал меня, когда я была почти ребенком!

На лице Марка Юлиана появилось выражение отвращения и сострадания. Он непроизвольно взял ее руку и прижал к своему сердцу.

— Ауриана, не говори об этом!

Боль, исказившая ее лицо, на миг лишила ее уверенности, но она поборола в себе искушение поддаться его воле. Ей нужно было собраться с силами, чтобы заставить Марка Юлиана понять и согласиться с ее решением.

— Послушай меня. Я очень прошу тебя! — умоляла Ауриана, и в ее голосе звучал ужас. — В начале войны Одберт со своей дружиной откололся и ударил нам в спину. У нас предательство считается самым чудовищным преступлением Одберт хуже римлян, потому что твои сородичи — естественные хищники, вроде волчицы, от которой вы все произошли. Одберт же родом из наших лесов Его душа неотделима от наших. Когда священные узы родства осквернены, все, что мы делаем, отравлено этим ядом. На нас висит проклятие неотомщенной крови. Вот тебе подтверждение — в этом году от соплеменников, взятых недавно в плен, мы узнали, что на наших землях вырос скудный урожай, на скот напал мор, среди людей нашего племени свирепствуют болезни, которые выкашивают целые семьи. Все это происходит потому, что он остался жив.

Тихая, нежная скорбь в ее голосе сопровождалась ярким блеском глаз. В тусклом свете лицо Аурианы казалось совершенно иным. На месте глаз появились темные впадины, и Марку Юлиану показалось, что на нее была надета красивая маска, какие употреблялись на торжественных церемониях. Она была Артемилой, которой предстояло пройти обряд очищения огнем.

— Пока я не сотру это пятно позора, пачкающее всех нас, горе и слезы будут вечными спутниками хаттов.

— Но это же предрассудок!

Марк Юлиан в раздражении отступил на несколько шагов назад от Аурианы, а затем принялся ходить по кладовой. Несмотря на все усилия сохранить бесстрастность и трезвое восприятие, в нем вырастал гнев, подогреваемый чувством беспомощности. Он привык обращаться к помощи рассудка, и в битве аргументов ему не было равных. Но здесь действовали иные категории, и все его таланты ничего не стоили.

— Ауриана, ты должна прислушаться ко мне. В мире очень много людей, не разделяющих твои убеждения о мести. Я среди них. Кто-то даже уже говорил, что все это жестокая чушь — полагать, будто убийство одного человека и погребение его в землю возродит к жизни других. Самые мудрые из моих соотечественников считают, что обычай кровной мести проистекает не из законов природы, а от привычек людей, которыми управляют низменные страсти. Разве можно считать какое-то убеждение справедливым только потому, что ты всегда его придерживалась? Даже среди второго поколения твоих соплеменников, проживающих здесь, в Риме, есть такие, кто, познакомившись с началами греческой философии, считают этот обычай предрассудком. Мир так велик, а ты отгораживаешься от него, забираешься в какой-то глухой тесный склеп.

Ауриана вырвалась из плена его глаз. Маска исчезла, и перед ним опять находилась испуганная и одинокая женщина. Она дотронулась до аурра таким жестом, словно он ей чем-то мешал. У Марка появилось ощущение, что этот амулет был в некоторой степени его союзником. Явные колебания и неуверенность возлюбленной ободрили Марка Юлиана.

— Это вредная чушь, и ты должна от нее избавиться. И уж совсем мне не нравится, что для этой цели избрали тебя, — продолжал настаивать на своем Марк Юлиан. — Ты не подумала о том, что они могут использовать тебя в своих собственных целях?

— Использовать меня? Мы все — одно целое. Как можно использовать руку своего же собственного тела?

— А почему кто-то из ваших воинов не может убить его? Почему этот акт мести не выполнить Коньярику?

— Боги доверили мне, а не Коньярику заботиться о жизни моего племени после того, как Одберт предал нас. Они называют меня святой женщиной, которую боги наделили властью. Я — их живой щит, Дочь, восставшая из Пепла. Они всем сердцем верят, что это дело завершится успешно только в том случае, если за дело возьмусь я.

— Очень удобно для них!

— Пожалуйста, не говори так! Сама судьба занесла меня в это место, Марк. Что бы ты ни думал о мести, в наших краях мы пока еще живем по древним обычаям. Знаешь ли ты, что настоящим убийцей Бальдемара является тоже он, Одберт. Из всех родственников моего отца, которые еще живы, лишь я могу сразиться с убийцей. Пять моих племянников, сыновей Сисинанд, погибли на войне. Не осталось никого, кто мог бы выполнить обет мести, одна только я. Если меня постигнет неудача, этот обет перейдет к моей дочери, Авенахар. Если она сама не захочет брать в руки оружие, значит, ей придется вырастить сына, который выполнит родовой долг. Но я не хочу отягощать ее этим бременем. Я не позволю, чтобы вся ее жизнь ушла на поиски отмщения, как это случилось со мной.

— Этот клубок, я вижу, запутан так, что и не размотаешь. О, Немезида!

Он сделал несколько шагов и, остановившись, некоторое время хранил молчание. Ему не верилось, что в барьере доводов, которые она воздвигла вокруг своего решения остаться в школе, нельзя найти какого-нибудь уязвимого места. Вдруг он резко обернулся.

— А как же твой народ? Разве ты не бросаешь его?

В ее глазах что-то дрогнуло, появилась какая-то неопределенность.

— Они любят тебя и надеются на то, что ты когда-нибудь воссоединишься с ними, — продолжал он. — Самое большое благо, которое ты можешь для них сделать — сохранить свою жизнь.

— Но… спасти свою шкуру таким образом означает потерять ее. Это выбор для ничтожного труса. И вот еще что, Марк, — произнесла она, изо всех сил стараясь найти причину, которая была бы убедительной для Марка Юлиана. — Одберт накопил огромное состояние. Ходят слухи, что он посылает деньги королю херусков. Когда он распрощается с этой школой, то отправится туда. Он собирается обосноваться в их землях и стать их правителем. Деньги же, которые он им посылает, используются для нападений на мое племя. Мой народ в опасности, его преследуют, уничтожают, угнетают. Он страдает от болезней.

— Есть закон, по которому золото и серебро запрещено посылать за границу. За этим строго следят.

— И все-таки это так. Те, кто нам это рассказали, поклялись своими матерями.

Марк Юлиан молчал, понимая, что сказанное Аурианой вполне могло быть правдой. Подарки Аристоса, переправляемые вождям херусков, не могли вызвать неудовольствия римских властей, потому что борьба с хаттами была выгодна империи. Вдобавок к этому продажные чиновники Домициана наверняка получали хорошие взятки. Они считали, что империя экономит деньги, так как в противном случае Домициану самому пришлось бы нанимать херусков для борьбы с хаттами.

— Ауриана, для меня это неприемлемо. Ты понимаешь? Это все равно что стоять, сложа руки, и наблюдать за тем, как твою мать, твоего ребенка ведут под топор палача. Это чудовищно! Как ты собираешься прикончить Аристоса? Ты хочешь напасть на него во время обеда, спрятав кинжал под туникой? Стражники убьют тебя еще до того, как ты подойдешь к нему.

— Нет, наши обычаи предусматривают другой порядок, — ответила она усталым голосом. — Сначала нужно объявить ему о том, что произойдет. Он должен принять вызов Поединок должен проходить при дневном свете, желательно на острове посреди потока. Если это место обнесено оградой в форме круга, то в дело могут вмешаться боги. Противники должны биться оружием, которое применяется на войне и считается почетным. Я пленница, а он находится под усиленной охраной. Поэтому остается только один способ провести бой с Одбертом не нарушая наших обычаев — сразиться на арене.

— Ну что ж, хорошо. Ты больше ничего не желаешь. Но это же абсурд. Ты сама не представляешь, о чем говоришь. Ваши силы неравны. Неужели в этом мире все повернулось с ног на голову? Ни один наставник, если он в здравом уме, ни один устроитель представлений не допустит этого. Эрато запретит ваш поединок, но даже если он разрешит вам сразиться, все те, кто поставил на Аристоса, возмутятся и выступят против. У тебя нет выбора, кроме как подчиниться голосу рассудка.