Это зрелище начало возбуждать интерес у публики, с удивлением наблюдавшей за странной группой людей, которые дрались между собой. Двигаясь в этом направлении, они неминуемо должны были столкнуться с музыкантами и зрителями, что сулило еще более потешную забаву. Зрители стали заранее покатываться со смеху.

— Аристос! Безмозглый болван! — властные нотки в голосе Метона сменились озабоченностью на грани истерии. — Ты играешь с огнем. Если она пострадает, я прикажу сечь тебя розгами, пока от твоего тела не останутся одни окровавленные кости. Я приказываю тебе бросить меч.

Раньше Аристос всегда повиновался ему даже тогда, когда больше никому не удавалось на него воздействовать. Метон не мог примириться с тем, что полностью утратил власть над своим подопечным.

Музыканты до последнего момента сохраняли хладнокровие, находясь рядом со своими инструментами. Однако вскоре мужество изменило им всем одновременно. Побросав на песок трубы и барабанные палочки, они бросились врассыпную, но было уже поздно.

Из-под шлема Аристоса прозвучал вдруг низкий утробный звук. Так рычит плотоядный хищник перед тем, как кинуться на свою жертву и разорвать ее в клочья… На миг все замерли, словно завороженные. Затем Аристос резко отвел руку с мечом назад. В этот момент он походил на какое-то первобытное чудовище, на летающего многоголового дракона, спустившегося с неба.

В следующую секунду все его тело пришло в движение, похожее на бешеный танец, который был столь быстрым, что публика не могла понять, что же случилось. Она видела лишь результат — все пространство вокруг Аристоса было усеяно телами, медленно опадавшими на песок.

Первым ударом он вышиб клеймо из руки младшего наставника, которое, зазвенев, взвилось в воздух и упало где-то на трибуне. Следующий удар наполовину отделил голову этого человека от туловища. Потом с плеч одного их служителей-нумидийцев упала голова и, подпрыгивая, покатилась по арене. Барабанщик, в панике заметавшийся из стороны в сторону, сам напоролся на клинок Аристоса, мгновенно сухим треском вскрывший ему живот, откуда на песок вывалились кишки. Со стороны казалось, что в действие приведена какая-то нечеловеческая, безжалостная машина убийства, работавшая методично и безошибочно. Каждый удар разил без промаха. Он или убивал, или отсекал конечность. Аристос превратился в косу, которая вместо пшеницы косила живую плоть, делая в ней широкий прокос, который с каждым взмахом становился все шире.

— Гром и молния! — воскликнул Метон. — Бегите прочь! Он сошел с ума!

Но спастись удалось лишь самому Метону, Акко и одному из барабанщиков. Тела остальных валялись на арене, дергались в конвульсиях и обильно орошали кровью песок. Аристос достиг своей цели. Теперь между ним и Аурианой не было никаких препятствий.

Смертельно раненый оруженосец делал отчаянные попытки встать. Аристос обернулся и ленивым движением человека, привыкшего убивать мух своим стилем, вонзил клинок в грудь несчастному, который, изогнувшись всем телом, рухнул на песок и забился в агонии. Аристос опустился на свое огромное колено и тщательно вытер окровавленный меч о волосы жертвы. После этого он откинул забрало и ухмыльнулся Ауриане, от которой его отделяло пространство, усеянное трупами.

— Я приготовил его для тебя, Ауриния! — крикнул он, находясь в прекрасном расположении духа и медленно поворачивая меч, чтобы продемонстрировать чистоту лезвия.

Страх заполнил все ее тело. Его волны неистово кидались на Ауриану, грозя смыть ее и унести с собой. Она цеплялась за остатки своей решимости как за ствол мощного, прочного дуба. В ее ушах барабанным боем отдавались слова Эрато: «Держись от него подальше. Это чудовище в облике человека».

«Я не устою, — думала она. — Со мной покончено. Рамис, ты победила. Приди за мной, я не буду противиться. Или удели мне хотя бы крупицу своего непостижимого равнодушия к смерти. Я должна довести его до бешенства прямо сейчас. Это моя единственная надежда».

Она подняла забрало и заговорила чистым спокойным голосом.

— Отличная работа, Одберт! Ты расправился с семью безоружными людьми, четверо из них почти еще мальчики. Это не удивительно. Убийство невинных — твое любимое занятие. У тебя в этом давний опыт, не так ли?

Аристос злобно зарычал и взмахом руки опустил забрало. Однако Ауриана еще не была уверена в успехе. Это мог быть легкий гнев как тогда, на тренировочной арене.

— Приготовься к смерти, зачумленная ведьма! — раздался его голос. — Как тебя лучше подать на стол? Нарезать на ломти для поджарки или разделать как окорок для копчения?

Отшвырнув пинком труп, валявшийся у него под ногами, Аристос пошел вперед.

Укрывшись в проходе, Акко и Метон стали соображать, как лучше остановить поединок. Разгорелся ожесточенный спор, грозивший перейти в драку. В этот момент показался центурион преторианцев. Ни на кого не глядя, он торжественно прошествовал к окованной железом двери и с лязгом захлопнул ее. Путь на арену был отрезан.

— Пошли вон отсюда! Убирайтесь! — скомандовал центурион голосом, привыкшим к беспрекословному подчинению.

Метон и Акко с отчаянием посмотрели друг на друга. Центурион наверняка действовал по приказу, полученному с самого верха. Поединок должен был состояться. Оставалось лишь смириться с этой неизбежностью.

Метон пожал плечами.

— Значит, эта женщина умрет.

Аристос и Ауриана продолжали медленно сближаться, а тем временем тысячи зрителей вскочили на ноги. Поклонники обоих гладиаторов осыпали друг друга оскорблениями, а некоторые схватились за грудки. В воздухе над огромной чашей амфитеатра, казалось, навис дым катаклизма. Колизей походил на огромный бурлящий вулкан, готовый взорваться и исторгнуть из своих глубин лаву и огонь. Некоторым диссонансом в этом хаосе звучали голоса фанатичных поклонников Аристоса.

— Молодец! Отличное зрелище! Нет ему равных! Аристос — король!

Аристос сегодня явно был настроен порезвиться — таково было общее мнение. Ему всегда удавалось оживлять скучные представления, в которых все было известно наперед. Он вносил в них свежую струю импровизации. Ну кто, кроме него, мог так позабавить публику, убрав этих наглых оруженосцев и музыкантов, давно надоевших своей музыкой?

Однако большая часть публики была настроена в пользу Аурианы и требовала спасти ее.

— Отменить поединок! — мощно скандировала она, сотрясая небесные своды словно ударами молота.

Голос народа заставил Домициана очнуться от летаргии. Его глаза загорелись лютой ненавистью.

— Эй, ты! — зарычал он в адрес центуриона гвардейцев, что стоял по стойке «смирно» у розовых занавесок.

Повелительно кивнув головой, он сделал небрежный жест правой рукой, который означал: «Делай все необходимое, чтобы утихомирить этих смутьянов». Центурион с облегчением увидел, что Император наконец-то вернулся в свое обычное состояние, и тут же отправился выполнять приказание.

Через пару минут небольшой отряд лучников из числа тех, кто располагался на деревянной крыше верхней галереи, скрытно, по-разбойничьи спустился вниз и занял проходы напротив мест для плебеев. Выбрав дюжину самых заядлых крикунов в качестве мишеней, лучники спустили тетивы своих луков. Стрелы пронзили шеи смутьянов. Воздух огласился криками и стонами умирающих. Те, кто стоял рядом, завыли от ужаса. Зрители сотнями бросились на пол между рядами и поползли по проходам, забегали по скамейкам, не зная, куда деться, словно птицы, попавшие в ловушку в горящем здании. Людской поток в панике хлынул к выходам, но стражники, стоявшие у дверей, ведущих на лестницы, не пустили их. Всем пришлось вернуться на свои места.

Когда лучники исчезли так же тихо и незаметно, как и появились, толпу зрителей охватил кошмарный страх, опустившийся на нее подобно туману и парализовавший языки. Это было чрезвычайно эффективное средство. В мгновение ока грозная разъяренная толпа была приведена в повиновение и из свирепого тигра превратилась в жалкого, скулящего щенка.

Домициан злорадно улыбнулся и, подавшись вперед, словно нехотя двумя пальцами потянулся к серебряной чаше, где во льду лежали улитки, выкормленные молоком. Съев одну из них, он нашел ее превосходной на вкус. К нему опять вернулось благодушное настроение. Он чувствовал себя искусным наездником, который знает, как обращаться с непослушной лошадью.

Аристос и Ауриана стояли друг против друга, застыв в напряженной тишине. Их мужество, воля и решительность молчаливо противостояли друг другу Ей все еще не верилось, что наконец-то сбылось то, о чем она думала все эти годы. Гонка со смертью должна была вот-вот начаться. Громадная туша Аристоса, по сравнению с которой она казалась подростком, стала еще больше, словно распухнув от всех страхов и опасений Аурианы. Она воображала, что смотрит на него сквозь дым и волны тепла, поднимающиеся от погребального костра.

Солнце, блеснувшее на золотом орле, украшавшем шестиугольный щит Аристоса, ослепило Ауриану, и она немного сдвинулась влево, чтобы не давать ему этого преимущества. Однако Аристос в точности повторил ее движения, и солнце по-прежнему било в глаза. Да, это был опытнейший, закаленный хищник, от которого не ускользнет ни малейшее движение противника.

Долгое время они стояли как завороженные. Никто не решался нанести удар первым — оба прекрасно умели пользоваться нападением противника, чтобы найти малейшую ошибку в атаке и нанести смертельно опасный контрудар. Напряжение бездействия становилось все более угнетающим. Публика чувствовала, что эта предгрозовая обстановка вот-вот разрядится ураганом невиданной силы. Все ожидали первого раската грома.

Ауриана начала кружить вокруг Аристоса, сосредоточив все свое внимание на поисках незащищенного места, стараясь застать его врасплох. Однако Аристос поворачивался так, словно его тело покоилось на хорошо смазанных шарнирах. Он слегка согнул в коленях ноги, и от этого мускулы его толстых, зашнурованных в кожу, икр напряглись словно канаты. Из-под шлема было слышно прерывистое дыхание. Он с шумом втягивал в себя воздух, а затем с еще большим шумом, похожим на завывание ветра в морских пещерах, выпускал его обратно. Чудовище. От него исходил острый дух ненависти, окружавший его тело словно плотным облаком. Под нелепым шлемом нельзя было разглядеть ничего человеческого, а пустое, словно барабан, сердце уже давно не испытывало никаких симпатий, жалости или сострадания. Это существо было целиком соткано из чистейшей злобы.

Внезапно Аристос сделал вид, что собирается нанести удар. Он отвел руку с мечом назад и запрыгал. Ауриана тут же разгадала его истинное намерение, и призвав себе на помощь всю свою выдержку, не поддалась на эту уловку. Она не встала в оборонительную стойку. Это вне всякого сомнения спасло ей жизнь.

Видя, что маневр не привел к успеху, Аристос сильно ударил правой ногой по песку, который тучей осыпал лицо Аурианы, но и тут просчитался. Ауриану не так-то легко было сбить с толку. Все свое внимание она сосредоточила на его центре тяжести и посчитала уловку с песком за попытку отвлечь ее внимание.

Она увидела, что ее стойкость несколько озадачила Аристоса. Инстинкт подсказал ей, что настал подходящий момент для атаки. Она прыгнула вперед, изогнувшись всем телом. Еще в прыжке ее меч как бы сам собой описал дугу и готов был обрушиться на Аристоса, но тот опередил удар и сам прыгнул навстречу, отстав ровно настолько, насколько вспышка света отстает от разряда молнии. Публика ахнула и замерла в тишине.

Наконец-то грянул гром.

Оба гладиатора сшиблись лоб в лоб, щит ударился в щит, меч в меч. В момент удара Ауриана подалась назад под тяжестью Аристоса, иначе ее рука, державшая щит, сломалась бы в запястье. Затем последовал обмен ударами. Звенела сталь, воздух наполнился ритмичными пронзительными звуками.

Так звучит праведный гнев.

Звон металла рос, поднимался вверх под самый тент, и публика невольно попала под его колдовские чары. Многих охватил суеверный страх — в этом яростном взрыве присутствовало нечто темное и зловещее. Зрители просто не успевали следить за смерчем ударов, сыпавшихся градом с обеих сторон. Аристос и Ауриана воспринимались как существа иного, высшего порядка, потому что обычному человеку было не под силу выдержать такой темп боя. Искры снопами разлетались в разные стороны. Напряжение схватки достигло такого накала, что некоторые слишком впечатлительные зрители закрыли глаза. Другие же сидели, стиснув зубы и желали, чтобы этот невыносимо страшный поединок кончился поскорее.

Суния пробралась через толпу к наблюдательной камере для новичков как раз к началу поединка и обнаружила, что помещение было до отказа забито наставниками и другими служителями школы и Колизея. Она поняла, что ей не удастся посмотреть поединок. Коньярику и Метону повезло гораздо больше. Они стояли почти у самого забранного решеткой окна. Время от времени Суния жалобно взывала к Коньярику, умоляя его сообщить, что творится на арене, но тот, похоже, отгородился от посторонних воздействий, окружив себя стеной собственного страха.